Последняя песня - Спаркс Николас

Ронни съежилась на переднем сиденье машины, гадая, почему, спрашивается, мать и отец так ее ненавидят. Она решительно не могла понять, почему ей пришлось приехать к отцу, в эту безнадежную южную глушь, к черту на рога, вместо того чтобы проводить время с друзьями на Манхэттене.

Нет, оставим это. Она не просто навещает отца. Навещать – означает пробыть здесь уик-энд-другой, может, даже две недели. Положим, просто визит вежливости она еще могла бы вынести. Но остаться почти до конца августа? Почти на все лето?! Настоящая ссылка! Почти все девять часов, которые заняла поездка, она чувствовала себя заключенной, которую переводят в провинциальную тюрьму. Невозможно поверить, что мать действительно решила отправить ее сюда!

Ронни была так погружена в собственные горестные мысли, что не сразу узнала моцартовскую шестнадцатую сонату до-мажор. Одна из вещей, которую она играла в «Карнеги-холле» четыре года назад. Должно быть, ма поставила ее, пока Ронни спала. Жаль, конечно, но…

Ронни потянулась, чтобы выключить звук.

– Зачем это ты? – нахмурилась ма. – Люблю слушать, как ты играешь.

– А я – нет.

– Может, просто приглушить звук?

– Прекрати, ма! Я не в том настроении, – буркнула Ронни и отвернулась к окну, прекрасно сознавая, что губы ма плотно сжаты. Последнее время это вошло у нее в привычку. Можно подумать, ее рот намагнитили!

– Я, кажется, видела пеликана, когда мы переезжали мост к Райтсвилл-Бич, – заметила ма с деланной веселостью.

– Вот здорово! Может, тебе следовало бы позвать Охотника на крокодилов?

– Он умер, – сообщил Джона, перекрывая писк игровой приставки. Ее девятилетний младший братец-надоеда обожал это шоу. – Неужели не помнишь? Такая жалость!

– Конечно, помню.

– По твоему голосу что-то непохоже.

– Но я все равно помню.

– В таком случае не следовало говорить то, что ты сейчас сказала.

На этот раз она не потрудилась ответить. Брату всегда необходимо оставить за собой последнее слово, и это буквально сводило Ронни с ума.

– Ты хоть немного вздремнула? – спросила ма.

– Пока ты не угодила колесом в эту рытвину. Кстати, большое за это спасибо! Я едва не разбила головой стекло!

Взгляд матери оставался прикованным к дороге.

– Рада, что сон привел тебя в хорошее расположение духа.

Ронни сунула в рот жвачку и усердно заработала челюстями. Мать ненавидела подобные вещи, а дочь назло безостановочно жевала, пока они ехали по I-95. Ронни чувствовала себя подавленной, и это шоссе казалось самым тоскливым отрезком пути. Омерзительно жирный фаст-фуд, грязные придорожные туалеты и миллиарды сосен… Серая монотонность могла убаюкать любого пассажира.

Именно это Ронни и твердила матери в Делавэре, штат Мэриленд, и в Виргинии, но ма каждый раз решительно отметала ее жалобы. И вообще, если не считать того, что мать старалась быть вежливой, поскольку виделись они в последний раз перед долгой разлукой, она почти не разговаривала. Ей было тяжело вести машину, тем более что раньше они либо ездили в метро, либо брали такси. В их квартире мать вела себя по-другому, и управляющий домом за последние два месяца заходил несколько раз, чтобы просить ее поменьше шуметь. Ма, возможно, считала, что чем громче она вопит на Ронни из-за плохих оценок, или не тех друзей, или по поводу того, что дочь постоянно нарушала свой «комендантский час», или ИНЦИДЕНТ, особенно ИНЦИДЕНТ, тем вероятнее, что она послушается и начнет исправляться.

Ладно, она не худшая на свете мать. Точно не худшая. А когда на Ронни находил приступ великодушия, она даже признавала, что мать совсем не плоха. Просто ее сознание застряло в том искривленном временном периоде, когда дети навсегда оставались маленькими. Ронни в сотый раз пожалела, что родилась в мае, а не в августе. Теперь бы ей уже исполнилось восемнадцать и мать не смогла бы ее ни к чему принудить. С точки зрения закона она была бы достаточно взрослой, чтобы самостоятельно принимать решения. И скажем прямо: поездка к отцу отнюдь не значилась в списке ее желаний.

Но пока что у Ронни просто не было выбора. Потому что ей все еще было семнадцать. Ах эти происки календаря! Почему мать забеременела на три месяца раньше, чем следовало бы? И что из этого следует?

Как бы униженно ни просила, ни жаловалась, ни вопила и ни ныла Ронни, летние планы остались неизменными. Ронни и Джона проведут лето с отцом, и все тут! Никаких «если», «и» или «но», как обычно выражалась мама. Ронни просто возненавидела эту манеру выражения.

Едва они пересекли мост, начались заторы на дороге, и машины еле ползли. В стороне между домами поблескивала вода. Океан! Бр-р! Можно подумать, ей это интересно!

– Почему ты заставляешь меня это делать? – снова простонала она.

– Мы уже все обсудили. Тебе следует провести немного времени с отцом. Он скучает.

– Но почему все лето? Почему не пару недель?

– Вам нужно побыть вместе больше, чем пару недель. Ты не видела его три года.

– Но я не виновата. Он сам от нас ушел.

– Да, но ты не подходила к телефону, когда он звонил. И каждый раз, когда приезжал в Нью-Йорк повидаться с тобой и Джоной, ты его игнорировала и таскалась по всему городу со своими друзьями.

– Не хочу его видеть. И говорить не хочу! – отрезала Ронни.

– Попытайся вести себя прилично, договорились? Твой отец хороший человек и любит тебя.

– И поэтому бросил нас?

Вместо ответа мать глянула в зеркало заднего вида.

– А ты, Джона? Ждешь не дождешься встречи с отцом?

– Шутишь? Да это потрясная идея!

– Я рада, что ты так славно настроен. Может, ты сумеешь научить этому сестру.

– Ну да, как же, научишь ее! – фыркнул он.

– Все равно не понимаю, почему я не могу провести лето с друзьями! – заныла Ронни, пытаясь настоять на своем. Она еще не сдалась, и хотя понимала, что шансы равны нулю, все же лелеяла мечту убедить ма развернуться и поехать обратно.

– То есть ты предпочла бы постоянно торчать в клубах? Я не так наивна, Ронни! И знаю, что творится в подобных местах.

– Я ничем таким не занимаюсь, ма!

– А как насчет плохих отметок? Твоего условного срока? И…

– Нельзя ли поговорить о чем-то другом? Например, почему так необходимо проводить время с отцом?

Мать не сочла нужным ответить, и Ронни вполне сознавала, что на это у нее есть веские причины.

Поток машин неожиданно пришел в движение, и они проехали еще полквартала, прежде чем снова остановиться. Мать подняла стекло и попыталась понять, что творится впереди.

– Не понимаю, что происходит, – пробормотала она. – Откуда такая пробка!

– Это все пляж. Там всегда полно народу, – пояснил Джона.

– Всего три часа дня и воскресенье! Час пик еще не наступил!

Ронни подобрала ноги, отчетливо ощущая, как ненавистна ей такая жизнь и все, что вокруг нее.

– Слушай, ма, – спросил Джона, – па знает, что Ронни арестовали?

– Знает.

– И что теперь сделает?

На этот раз ответила Ронни:

– Ничего он не сделает. Можно подумать, его интересует что-то, кроме пианино!

Сама Ронни ненавидела пианино и клялась, что больше никогда не будет играть, – решение, которое находили странным даже лучшие друзья, поскольку музыка была огромной частью ее жизни, сколько она себя помнила. Ее отец, когда-то преподававший в джульярдской школе, учил музыке и дочь, и та очень долго сгорала от желания не только играть, но и сочинять музыку вместе с па.

Она была очень талантлива. Очень! Благодаря связям отца в Джульярде дирекция и педагоги знали о ее способностях. В том замкнутом круге, где проходила жизнь ее отца, существовал девиз: «Классическая музыка превыше всего!». В этом же музыкальном мире вскоре стали распространяться слухи о ее гениальности. За слухами последовали пара статей в специализированных журналах, а затем большое интервью в «Нью-Йорк таймс», в котором подчеркивалась духовная связь отца с дочерью. Все это четыре года назад неизбежно привело к столь желанным для многих молодых музыкантов выступлениям в «Карнеги-холле». Это, вероятно, стало пиком ее карьеры. Именно пиком, Ронни отнюдь не было свойственно недооценивать свои успехи. Она прекрасно сознавала, как редко выпадают на долю начинающих исполнителей подобные возможности, но последнее время то и дело задавалась вопросом, стоило ли приносить все эти жертвы. Никто, кроме родителей, скорее всего не помнил о ее выступлениях. И всем было плевать. Ронни давно усвоила, что, если у тебя нет популярного видео на «YouTube» или если не можешь выступать перед многотысячными аудиториями, талант ровным счетом ничего не значит.