И в сердце нож - Честер Хаймз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эта стерва лучше пусть занимается своими делами. Она так виснет на Чарли, что это просто неприлично!
— Теперь, когда умер Большой Джо, у нее только прибавится прыти, — сказала Аламена, и на лицо ее упала тень.
Когда-то она была такой же, как Куколка, но десять лет сделали свое дело. Она по-прежнему выглядела очень неплохо в фиолетовом шелковом платье с высоким воротом, но глаза говорили, что их хозяйке уже на все наплевать.
— Вэл не годится против Джонни, а Чарли не дает Дульси покоя и рано или поздно доиграется.
— Вот этого-то я и не понимаю, — озадаченно проговорила Куколка. — Чего это он так выставляется? Разве что он хочет завести Джонни.
Аламена вздохнула, и пальцы ее затеребили воротник платья.
— Надо, чтобы кто-то сказал ему: у Джонни в черепе серебряная пластинка, и она, похоже, сильно давит ему на мозги.
— Разве можно что-то втолковать этому желтому негру? — возразила Куколка. — Ты только посмотри на него.
Они проводили взглядом крупного желтокожего мужчину. Он пробирался к двери, расталкивая гостей так, словно его что-то разъярило. Потом он вышел и хлопнул дверью.
— Притворяется, что недоволен тем, что Дульси и Мейми заперлись в сортире, а на самом деле он просто хочет убраться от нее подальше, пока не пришел Джонни.
— Почему бы тебе не догнать его и не смерить ему температуру? — коварно предложила Аламена. — Ты весь вечер не выпускала его руки.
— Меня совершенно не интересует этот любимец пьяниц, — сказала Куколка.
Чинк работал барменом в Университетском клубе на Восточной 48-й улице. Он неплохо зарабатывал, общался с гарлемскими пижонами и мог иметь десятки таких, как Куколка.
— С каких это пор он тебя не интересует? — саркастически осведомилась Аламена. — С тех пор как он ушел и хлопнул дверью?
— Так или иначе, мне надо найти Вэла, — буркнула Куколка. Она отошла от Аламены и вскоре удалилась из квартиры.
Мейми Пуллен сидела на опущенной крышке унитаза и говорила:
— Дульси, детка, держись подальше от Чарли Чинка. Я очень за тебя волнуюсь.
Дульси скорчила рожицу своему собственному отражению в зеркале. Она стояла, прижавшись к краю раковины, отчего ее облегающее платье соблазнительно натянулось на крутых ягодицах.
— Я стараюсь, тетя Мейми, — сказала она, похлопывая по своим желто-оранжевым кудряшкам, окаймлявшим ее оливковое личико, похожее на сердечко. — Но вы же знаете Чарли. Он постоянно маячит у меня перед глазами, хоть и знает, что мне до него нет дела.
Мейми скептически хмыкнула. Она не одобряла нынешнюю гарлемскую моду на чернокожих блондинок. Ее тревожные старческие глаза уставились на вызывающую пестроту Дульси: переливающиеся всеми цветами радуги туфли на высоченном каблуке, ожерелье из розового жемчуга, часики с брильянтами, браслет с изумрудом, еще один тяжелый браслет из золота, два брильянтовых кольца на левой руке и рубиновое кольцо на правой. Розовые жемчужины в серьгах походили на окаменевшие и увеличенные до невозможности икринки.
Окончив осмотр Дульси, Мейми изрекла:
— Могу сказать одно, милочка: зря ты так сегодня расфуфырилась…
Дульси яростно взметнула свои глаза с длинными ресницами, но, натолкнувшись на критический взгляд старухи, тут же их опустила, уставилась на простые мужские туфли Мейми, видневшиеся из-под черного длинного шелкового платья.
— Чем плох мой вид? — воинственно осведомилась Дульси.
— Твоя одежда ничего в тебе не скрывает, — сухо заметила Мейми и, прежде чем Дульси успела что-то ответить, спросила: — Что произошло между Джонни и Чинком у Дики Уэллса в прошлую субботу?
Над верхней губой Дульси показались капельки пота.
— Все одно и то же. Джонни так меня ревнует, что когда-нибудь он на этой почве рехнется.
— А зачем ты его подзуживаешь? Разве обязательно вертеть задом перед первым встречным мужчиной?
Дульси изобразила праведное негодование.
— Мы с Чинком дружили еще до того, как я познакомилась с Джонни. Я не понимаю, почему я не имею права с ним поздороваться. Джонни, между прочим, не забывает своих прежних пассий, а у нас с Чинком вообще ничего не было…
— Детка, ты же не хочешь сказать, что весь сыр-бор разгорелся только потому, что ты поздоровалась с Чинком?
— Хотите — верьте, хотите — нет, но это так. Я, Вэл и Джонни сидели за столом, а потом подошел Чинк и спросил меня: «Ну что, твоя золотая жила еще не иссякла?» Все в Гарлеме знают, что Чинк зовет Джонни «моей золотой жилой», и если у Джонни в башке было бы хоть две извилины, он бы только посмеялся. Но он вскочил, вынул ножик и стал орать, что научит сукина сына правилам хорошего тона. Тогда и Чинк вытащил ножик. Если бы их не разняли Вэл, Джо Тернер и Цезарь, Джонни бы наломал дров. А так ничего не случилось, если не считать поваленных столов-стульев. Никто ничего бы не заметил, но нашлись истерички, которые подняли жуткий крик: им показалось, что вот-вот начнется настоящее кровопролитие.
Вдруг она хихикнула. Мейми вскинула голову и строго заметила:
— Ничего смешного тут нет.
Дульси помрачнела.
— Я не смеюсь, — сказала она. — Я боюсь. Джонни его убьет.
Мейми окаменела. Прошло несколько десятков секунд, прежде чем она заговорила. В ее голосе был страх.
— Он сам тебе это сказал?
— Все и без слов ясно. Я это почувствовала.
Мейми встала и обняла Дульси за талию. Они обе дрожали.
— Надо обязательно его остановить, детка!
Дульси снова обернулась к зеркалу, словно собственное отражение придавало ей силы. Она открыла свою розовую соломенную сумочку и начала поправлять грим. Рука с помадой дрожала, когда она накрашивала себе рот. Закончив, она сказала:
— А как его остановишь? Как бы самой на тот свет не отправиться!
Рука Мейми соскользнула с талии Дульси.
— Господи, — сказала она, непроизвольно ломая руки, — скорее бы приехал Вэл.
— Уже четыре двадцать пять, — сказала Дульси, взглянув на свои часики. — Джонни сам будет с минуты на минуту. — И спустя мгновение добавила: — Ума не приложу, где Вэл.
Глава 3
Кто-то громко забарабанил в дверь.
В квартире был такой шум, что стука никто не услышал.
— Откройте дверь! — донесся крик.
Кричали так громко, что Мейми и Дульси услышали через закрытую дверь ванной.
— Кто это? — удивилась Мейми.
— По крайней мере ни Джонни, ни Вэл, — ответила Дульси.
— Может, какой-то алкаш?
Кто-то из пьяных гостей сказал голосом комедианта с эстрады:
— Ричард, открой дверь!
Так называлась популярная в Гарлеме песня, название которой возникло из скетча двух черных артистов из театра «Аполло», где пьяный негр приходит домой и требует, чтобы слуга Ричард отворил ему дверь.
Другие пьяные гости захохотали.
Аламена пошла на кухню.
— Посмотри, кто там, — велела она Сестренке.
Та подняла голову от раковины, в которой мыла тарелки.
— От этих алкашей меня уже тошнит.
Аламена окаменела. Сестренка была нанята помогать по дому и не имела права критиковать гостей.
— Веди себя прилично, — осадила ее Аламена, — и не забывайся. Открой дверь, а потом убери эту грязь.
Сестренка окинула взглядом перевернутую вверх дном кухню, злодейски сверкнув своими раскосыми глазами. Стол, полки, а также весь пол были заставлены пустыми и полупустыми бутылками — из-под виски, джина, рома, кока-колы, приправ, а также сковородками, кастрюлями и тарелками с едой — в одной из кастрюль виднелись остатки картофельного салата, в другой полуразвалившиеся куски жареной рыбы, в третьей — жареной курятины, в четвертой — свиные отбивные. Были там и противни с бисквитами и остатками пирога, и таз, где в мутной воде плавали кусочки льда. Повсюду — на полу, на столе, на полках — валялись недоеденные куски пирога и бутерброды.
— Такое мне в жизнь не убрать, — пожаловалась Сестренка.
— Иди открывай, — резко сказала Аламена.
Сестренка с трудом проталкивалась через галдящую пьяную толпу в гостиной.
— Кто-нибудь откроет или нет? — кричал голос из-за двери.
— Иду! — крикнула Сестренка. — Потерпи немного.
— Ну-ка пошевеливайся, — отозвался голос.
— Там за дверью, наверное, холодище, — пошутил кто-то из пьяных.
Сестренка подошла к двери и, не открывая ее, крикнула:
— Ну что ты так стучишь — хочешь дверь сломать, что ли? Кто там?
— Преподобный Шорт! — был ответ.
— А я царица Савская, — отозвалась Сестренка, согнувшись от смеха и колотя себя по бедрам. Она обернулась к гостям, чтобы и те посмеялись. — Говорит, что он преподобный Шорт.
Кое-кто из гостей дико заржал.
Сестренка повернулась к дверям и сказала:
— А ну-ка еще раз назовись, только не говори, что это сам святой Петр пожаловал за Большим Джо.