Большая Ордынка - Майя Луговская

Теперь всегда, когда мы встречаемся с ней и вместе идём по улице, она рассказывает о себе. Муж её был военным, служил в Каунасе. Этот день — 22 июня — был днём трёхлетия их свадьбы. Когда её с малышом и одним чемоданом муж посадил на уходящую машину — это был последний раз, как она виделась с ним. Она рассказала о тяжких днях эвакуации. О том, как рос её сын, окончив школу, поступил в энергетический институт и вдруг с первого курса ни с того ни с сего сбежал, перешёл в лётное училище, стал лётчиком.

Как-то я спросила её:

— Почему вы не вышли замуж? Вы же остались совсем молодая, красивая.

— Красота здесь ни при чём, — сказала она. — Замуж выходят и некрасивые. А вот я — не вышла. Случается, и пожалеешь. — И улыбнулась мне.

На Ордынке зажглись фонари, падает снег. Сплошным потоком мчат автомобили. Мне захотелось пройтись по улице, подышать морозным воздухом, ощутить на щеках лёгкое прикосновение пушистого мартовского снега. Он падал крупными хлопьями, запорошил все липы, шапки и воротники прохожих. В торжественном его изобилии чувствовалась печальная расточительность уходящей зимы.

Из филиала Малого театра, что на Ордынке, выходил народ. Окончился спектакль. Меня обогнала молодая пара.

— А правда, эта Уиндермиер на нашу Тосю похожа? — спросила она и добавила: — Только далеко ей до нашей Тоси.

— Да, актриса хорошая, — ответил он. — А спектакль не понравился. Какое мне дело до английских лордов?! Вот написали бы пьесу про нашу Тоську. Это да!

Они свернули в переулок и пошли по Малой Ордынке, которая называется улицей Островского.

Мне очень захотелось узнать, кто эта Тося, и я пошла вслед за ними. Но больше о ней не говорили. До меня долетали отрывки из разговора о заводе, новых нормах, бригаде, автоклубе.

У маленького двухэтажного домика, в котором жил Островский, они остановились и продолжали разговор. Как не похож он был на ту беседу, которую бы мог послушать великий драматург, гуляя здесь.

Молодые люди рассмеялись, он обнял её. Я поспешила пройти мимо. Нельзя подслушивать влюблённых.

Ночь. Погасли окна институтов, только в огромном доме несколько этажей ещё освещено. Этот дом, самый высокий и самый новый на нашей улице, выстроен недавно, на месте сквера, где никак не приживалась сирень да и другие деревья. Здесь когда-то стояли дома, жили люди, но в первые дни войны крупная фугаска уничтожила всё. Как хорошо, что именно здесь построен дом, такой высокий, такой нужный!

Аптека тоже не спит. Нет ничего уютнее по вечерам, чем освещённый телеграф и дежурная аптека. Они бессонно трудятся каждый на своём посту. Телеграф выстукивает новости, приветы, поздравления во все концы большой земли. Аптека — страж здоровья. Она готова всем помочь. Столько лекарств хранится на вращающихся полочках, столько порошков и микстур, что, кажется, можно вылечить от всех болезней всех жителей Ордынки.

В странствиях по свету, в своей ли стране или в чужих, я часто возвращалась мысленно к Ордынке, к моей улице, соизмеряя её с другими улицами больших и малых городов. Ведь где бы ты ни был, нет-нет да и вспомнишь о доме, вспомнишь о малой своей Родине. А что это — малая Родина? Твоя ли родная деревня, полустанок, где ты родился и рос в домике дорожного мастера, твоя ли улица в городе, мал ли он или велик — всё равно. А о большой нашей Родине вспоминаешь… Да нет, просто о ней не забываешь никогда, нигде потому, что она и есть мы — наша большая Родина.

Но вот ещё освещённые окна. Там тоже бодрствуют всю ночь — это молочная кухня. Женщины в белых халатах наливают в особенные бутылочки пищу для самых юных граждан. Материнские добрые руки трудятся всю ночь, чтобы сотни крохотных малышей получили наутро свой завтрак.

Как интересно устроен мир! Появляется на свет маленькое существо и сразу предъявляет свои права обществу, повелевает, диктует, а само весит каких-то три килограмма. Только что родился и требует довольствия. Ну что же, приветствую тебя! Расти счастливым, маленький гражданин, на нашей Большой Ордынке! Но может быть, ты гражданка?..

Погас свет в окнах домов. Снег больше не падает, Изредка проезжают машины. Улица стала пустынной. Пора домой. До свидания, Ордынка, спокойно спи, наша улица.

Завтра ранним утром я снова увижу тебя. Встречу твоих пешеходов, загляну в их лица — счастливые или озабоченные, серьёзные или нахмуренные, печальные или весёлые, — идут, спешат, всё многолюдней, всё звончей наша улица, всё шире, всё гуще людской поток, метро заглатывает его, эту пёструю ленту лиц, возрастов и судеб.

А в последнее время я стала встречать на Ордынке девушку, высокую, стройную. Гордо несёт она свою красивую голову, лёгкой, быстрой походкой проходит мимо. Встречаю её ежедневно. Что я ей?! Но не было случая, чтобы она не улыбнулась мне: добрый вам день! Пусть вы не знаете меня, но мы не чужие. Нас многое объединяет. Мы живём на одной планете, в одной стране, в одном городе, живём или работаем на одной улице. Мы каждый день встречаемся с вами на Ордынке, на нашей Большой Ордынке, а это что-нибудь да значит.

Есть и в душе у каждого своя улица, главная улица твоей совести, которой идёшь ты всю жизнь и встречи на ней оставляют след.

Думаю и я — озари добром, кого встретишь, каждый, кто пройдёт и ответит тебе, понесёт добро другому встречному, и будет множиться доброта, самое подлинное твоё богатство, самая драгоценная и единственная твоя собственность.