Танцовщица из Хивы, или История простодушной - Хаджарбиби Сиддикова

Песок был очень горячий. Наверно, поэтому пришла в себя. Двинуться сначала не могла. Глаза чесались от песка, и во рту был сплошной песок. Еле-еле выползла. Очень пить хотелось. Больше ничего. Во всем теле была адская боль от издевательств и побоев.

Мои изорванные штанишки так там в песке и остались. Потом я шла под палящим солнцем. Мухи и слепни искусали меня всю. А ночью было очень страшно. Все змеи и ящерицы ночью выползают. Ничего нет в пустынях ночью страшнее ядовитых змей и ящериц! Мне без них хватало своих болячек: все тело в нарывах было от укусов насекомых.

То в себя прихожу, то теряю сознание. Почти глаз не открывала от страха. Только без конца плакала и звала на помощь, но никто не услышал меня.

Весь день, пока мучила жара, воды хотелось. Но где ее взять, воду! А к ночи устала, легла, на небо смотрела, звездочки считала и уснула. И во сне думала только о воде. Правда, и есть тоже очень хотелось.

Наутро встать попыталась, но ничего у меня не получилось, потому что сил не было. Встану и упаду, равновесия не могла держать. Так и осталась лежать. А куда мне двигаться? Тени нигде не видно. Укрыться негде. Пустыня кругом голая…

Днем стадо прошло рядом с тем местом, где я лежала. Вдруг я чувствую, кто-то своими пальцами глаза мне открывает. Смотрю, старик пастух надо мной стоит и проверяет — жива я или нет. Он меня пытался поднять, а я без конца падала. Я очень стыдилась того, что была без штанишек, на ноги платье натягивала и горько плакала. Наконец, он меня поднял, потом отдал мне свою палку, одной рукой меня поддерживал и так потащил меня. И шли мы долго, потому что я без конца падала. Сил не было идти.

Он меня отвел в свой шалаш, дал мне из кувшина водички, а то я уже думала — вот-вот умру без воды. Пусть и теплая, но все же вода была.

Потом он с моей головы этой водой смыл песок. Страшно было на меня смотреть. У меня на руках и на ногах болячки от укусов насекомых нагноились и сильно болели. Ночью я без конца вставала и пила теплую воду. Потом забывалась сном и бредила. Температура была высокая, наверно, потому что все мое тело сводило судорогами. И я все плакала, ничего не говорила, только слезы текли.

Сколько дней я у пастуха была, не знала и до сих пор не знаю. Все-таки почти тридцать лет прошло. Да и как в пустыне время определить? Есть, помню, очень хотелось. А что может быть из еды у старого пастуха посреди пустыни? Только лепешки и помню из еды. Но после стольких потрясений и голода даже лепешка жесткая казалась мне вкусной.

Каждый день я болячки свои давила, чтобы оттуда гной вышел. До сих пор у меня на руках большие шрамы. Напоминают мне об этой истории.

Осталась я со стариком пастухом в его пастушеском шалаше. Помню, у него еще старый радиоприемник был и оттуда какая-то музыка иногда раздавалась. Это казалось невозможным. Я думала, уже ничего на свете нет, кроме пустыни этой, пастуха и меня!

От одной беды еще не оправилась, вот уже и вторая пришла. Скоро этот пастух начал ко мне приставать.

— Не бойся, — говорит, — тебя не буду трогать, только ты сама руками пощупай.

Вы сами понимаете, о чем он просил. — Я начала плакать, а он закричал:

— Мужиков терпела, теперь какая тебе разница, ты уже не девственница! Если бы я случайно не проходил со стадом мимо тебя, уже сдохла бы и давно тебя звери сожрали бы! Я от тебя многого не прошу, только пощупай, и все, я доволен. И хватит плакать, надоела. Надо не надо, плачет! Все, что было, то прошло. Спасибо скажи, что я спас тебя!

Но постепенно я набиралась сил. Когда об этом сейчас вспоминаю, не верю, что смогла выжить. Наверно, со мной свершилось чудо, ведь могла бы и умереть. А иногда на меня словно что-то накатывает, хожу подавленная и все себя проклинаю, мучаюсь, думаю — почему я жива осталась, умерла бы посреди пустыни, не было бы больше никаких проблем!

А порой радуюсь, что жива осталась. Эти счастливые моменты у меня в жизни очень редко бывают.

Но продолжу свою историю.

Однажды пастух ушел со своим стадом далеко, а я уже давно решила убежать — и вот убежала. Отправилась искать дорогу на трассу. С трудом нашла эту дорогу среди пустыни. Если бы вы знали, как я страдала, что у меня штанишек нету! Без штанов этих, представляете, как было мне плохо. А платье-то очень грязное и рваное. Пришлось мне идти как есть.

Наконец нашла трассу, но боялась и стыдилась выйти на нее. Поэтому днем лежала возле колючего кустарника, а когда наступил вечер, пошла вдоль трассы по песку. Босиком иду, а песок жаркий, прямо кипит под ногами. Пройду немного, потом немного отдохну. Так и шла. Хорошо еще, с собой взяла воду в бутылке. По глоточку пила эту теплую воду, очень экономила. И все же она быстро кончилась.

На своем пути кого только не видела — и змей, и ящериц. Из-за них спать совсем не могла. А ночью такая тишина стояла и звезды были такими ясными и красивыми! Только очень легкий ветерок дул. Правда, опять хотелось и пить, и есть. И ноги мои очень пострадали от колючек и от жары — пятки все в трещинах были.

Наконец-то ночью (змеи меня не тронули!) добралась я до какого-то кишлака. Увидела колодец возле крайнего дома и бросилась к нему. Опустила ведро, а оно переполнилось, и я не могу его поднять! Очень тяжелое для меня оказалось. Так я его в колодец и уронила. И не смогла попить водички. А пить так хотелось! Немножко походила кругом кишлака, нашла маленький арык с мутной, грязной водой. Вот и выпила воды из этого арыка. А что мне оставалось делать? Зато свою жажду утолила. Но в животе у меня после этого стало бурлить. Потому что ничего в нем, кроме грязной воды, не было.

До утра проспала возле чьего-то дома, рядом с садом. Утром рано встала и пошла по домам. Стучала в ворота и попрошайничала. Просила, чтобы мне дали какой-нибудь еды.

Некоторые сахар-рафинад по штучке давали, а некоторые лепешки. Другие даже не пропускали к себе, говорили:

— Иди отсюда, своих кормить нечем!

Многие фрукты давали. У нас же фруктов навалом. Вот так я наелась и сыта была целый день. Местные думали, наверно, что я таджикская цыганка, они ведь ходят целыми семьями и попрошайничают. Они везде есть, и в России, и в Узбекистане, и теперь всюду в СНГ. У них такая традиция — жить только попрошайничеством.

И вдруг я увидела ребят, которые играли возле своего дома. Увидела и начала плакать. Время уже позднее стало, но лето, и поэтому еще светло. Я на асфальте стою и плачу, а дети меня дразнят Бабой-Ягой, потому что я грязная очень была. Потом ко мне подошли люди и начали спрашивать, откуда я, кто мои родители, где я живу. А я им сказала, что заблудилась.

Помню, кто-то даже пожалел меня:

— Если отмыть, одеть, нормальная девчонка будет.

Решили отвезти меня домой. Нашли одного с мотоциклом и попросили, чтобы он отвез меня. Конечно, сначала допрашивали. Но я не знала, как называется колхоз, в который мой кишлак входил. Я только знала, что у нас рядом есть озера, и всё, больше ничего. Тогда спросили, какая кличка у отца? Я сказала — «учитель».

И наконец-то он повез меня домой. Всю дорогу я спала в мотоцикле, в коляске, потому что устала как собака.

Родители еще не успели выйти из дому на улицу, а человек, который привез меня, уже уехал. Родители удивились моему странному виду. Ногти у меня выросли, как у Кащея Бессмертного, а сама похожа была на Бабу-Ягу, страшная и грязная. Волосы у меня стояли колом, потому что я их не расчесывала. И правда — откуда у пастуха расческа, если на его голове ни одной волосины не было и ходил он сутулый, еле-еле ноги передвигал, как полудохлый баран.

Родителей я обманула, сказала, что у бабушки за коровьим стадом смотрела и за собой ухаживать времени не было, ленилась. Да честно говоря, у нас дети в основном босиком бегают и довольно грязные. И это еще мягко сказано. У кого баня есть или душ, те купаются. А у кого нет, берут ведро с водой и выливают на себя. И все дела. У некоторых есть примитивный умывальник. Но для умывания можно использовать и кувшин. Средств много. А если на канале или на озерах купаешься, все равно не станешь чистенькой, потому что вода в них глинистая, вот так. И откуда здесь взяться чистоте? В общем, мой внешний вид не очень всех поразил. Родители так и не узнали и не догадались, что со мной произошло, а я молчала.

А потом пришлось мне с моими косами проститься, потому что еще там, в пустыне, в пастушеском шалаше голова моя начала чесаться. Теперь же вши выползали прямо наружу. Целыми днями и ночами чесала я свою голову, всю кожу содрала до крови. В конце концов папа меня постриг наголо. Жалко было расставаться с моей длинной косой. Но с другой стороны, хорошо, что ее у меня не стало, потому что я помнила, как в пустыне один жестокий гад обмотал мои волосы на руку себе и тянул и душил меня ими и как ужасно, и страшно, и больно мне было. Вот об этом вспоминала — и уже не хотелось носить косы. Слава Богу, что они меня не подожгли, что я жива осталась. А если бы подожгли, я бы уже мертвая была. Когда об этом думаю, меня как судорогой сводит, места себе не нахожу.