Гречка с рыбой - Алекс Лайлак

class="p1">Смутная надежда на то, что все произошедшее со мной ночью было слишком реалистичным кошмаром, теплом весеннего солнца согревало мое сердце остаток ночи. Но стоило мне открыть глаза, надежда рухнула: верхний ящик шкафа был приоткрыт, а на полу под ним лежала гора выброшенных из него вещей.

Непрерывно глядя на шкаф, будто стараясь взглядом сдержать то, что могло там спрятаться, я спустила ноги на пол нащупывая тапочки. Может, все-таки отец? Свет от фар осветил не всю комнату, я могла просто не заметить. Бешено озираясь по сторонам, я рывком вскочила с кровати и выбежала из комнаты. Торшер в холе на втором этаже обиженно лежал на полу с очередной разбитой лампочкой, дверь в комнату отца была приоткрыта, а его ботинки валялись у порога.

Я выдохнула и заглянула за дверь. Несвежее постельное белье примято, рядом со стеклянным журнальным столиком, с любовью выбранным мамой год назад, стояло шесть или семь пустых бутылок из под пива, коричневая кожаная куртка родом из девяностых небрежно брошена на умирающий от жажды фикус возле окна. Отца в комнате не было.

Мучаясь от любопытства, зачем же он все-таки приходил ночью в мою комнату и что искал в шкафу, я поплелась к столу выключать очередной будильник и проверять соц. сети. Помимо надоевших слов соболезнования от малознакомых дальних родственников, тупых вопросов одноклассников о том, где я пропадаю и сообщений от сотового оператора, было одно новое СМС от отца.

03.10.2022

Папа, 23:17: «Работаю в ночь, раньше обеда не жди»

***

29.09.2023

8:15

На этот раз кипяток. Я иду сквозь горячий густой пар. Ничего не видно. С трудом нащупываю обжигающий металлический вентиль. Опять заело.

8:17

Дверь в ванну захлопывается. Горячая вода переполняет раковину и выплескивается мне на ноги.

8:19

Пунцовыми от ожогов руками я отчаянно дергаю дверную ручку. Захлопнулась. Лужа кипятка стремительно расползается по ванной, неминуемо приближаясь к моим ногам.

8:20

Я пытаюсь закричать. Бесполезно. Мой вопль теряется в шумном хаусе рева труб и потока воды.

8:25

Я вижу растущие волдыри на моих уках и ногах. От духоты и горячего воздуха нечем дышать. Я теряю сознание.

***

Я не пошла в школу на следующий день после похорон. Скорбь по маме, бессонница, пугающий ночной кошмар. В моей голове без устали мельтешили мысли. Они бесконечно крутились, путались, менялись местами, сливаясь в один огромный мерзкий комок, напоминающий рой голодных мух, кружащих над трупом. Каждая мерзкая «муха» оставляла за собой ядовитый шлейф страха. Я чувствовала во рту металлический привкус зарождающейся тревоги, всеми силами не позволяя ей превращаться в панику.

Дождусь отца и узнаю, зачем он приходил ночью. Всеми силами убеждая себя, что я просто перенервничала и мое подсознание сыграло со мной злую шутку, я трижды проверила дом, заглянув в каждый уголок. На улице было пасмурно и мне потребовалось зажечь свет в каждой комнате, чтобы немного успокоиться и взять ситуацию под контроль. Не считая того, что несколько раз я подпрыгивала от скрипа двери или потока воздуха, вскрикнула, испугавшись занавески и шуганулась своего отражения в зеркале, я держалась как никогда храбро.

После утреннего обхода территории мне стало легче. Даже захотелось кофе. Поставив на газ бабушкин металлический чайник, расписанный под хохлому, я мягко опустила свисток, и не глядя достала любимую чашку из кухонного шкафа. Полюбовавшись пару минут содержимым холодильника и не найдя ничего достойного внимания, я машинально направилась в ванну. Хотелось как можно скорее смыть с себя эту ночь.

Я открыла вентиль и застыла завороженная шумом напора воды. С наслаждением опустив кисти под прохладную струю, я смотрела на блестящую прозрачную воду и чувствовала, как замедляется мое дыхание и стихает сердцебиение. Мама всегда говорила, что вода успокаивает. Она ласково отправляла меня в ванну после каждой ссоры с отцом или нигилистической пубертатной истерики. Там я часами могла сидеть под горячим душем и мои слезы постепенно стихали, растворяясь в потоках воды.

Я умылась и опершись о раковину принялась рассматривать свое отражение в зеркале. Этот ежедневный ритуал не приносил мне никакой радости, но я с педантичностью мазохиста каждое утро рассматривала количество подростковых прыщей на своем лице и надеялась, что брови, предательски имеющие разную форму, чудом обретут симметричность.

С другой стороны зеркала на меня смотрела нескладная долговязая девочка-подросток с крупными грубоватыми чертами лица и ненавистными пухлыми детскими щеками. Невзрачные мышиного цвета волосы, тонкие губы, плохая кожа — все это не делало меня первой красавицей школы. Из супового набора моей внешности мне нравились только глаза: большие, слегка раскосые, наивно разглядывающие мир из под густых темных ресниц. И цвет. Ярко изумрудный, как два драгоценных камня на любимых маминых сережках.

Я прищурилась. Обычно невинный, как бы постоянно извиняющийся за мою внешность взгляд, сейчас казался мне хищным и зловещим. Из зеркала на меня смотрела девушка с ужасающими голодными глазами. Я не могла отвести взгляд. Не могла закричать. В таких знакомых мне глазах… в моих глазах… играли алые искры пламени. Я не знала больше того кто напротив. Это пугало меня и завораживало одновременно. Внезапно изумруды начали стремительно темнеть. Они становились все больше. Из зеркала на меня смотрели два огромных черных глаза. Ресницы пропали. Нос пропал. Небольшой рот медленно расширялся, расплываясь в зловещей улыбке. Секунда и уголки того, что некогда было губами, растянулись от уха до уха.

Оно обнажило кривые желтые клыки, сквозь щели в которых мелькал мерзкий змеиный язык. Из черных глаз хлынула кровь. Кожа побледнела и приняла серый оттенок. По всему лицу — если это можно было назвать лицом — открылись трупные кровавые язвы, в которых копошились белые черви. Меня затягивало в пропасть холодного ужаса. Тошнотворный сладкий запах страха наполнил мои легкие. Я не могла видеть ничего кроме сводящей с ума бездны глаз и кривых желтых клыков, медленно приближающихся ко мне. Обездвиживающий ужас сковал мое тело и разум. Я не могла пошевелиться, не могла закричать, не могла даже дышать. Мое тело не слушалось меня. Все, на что я была способна — это продолжать в оцепенении смотреть туда, где раньше было зеркало, приоткрыв рот в безмолвном крике.

В моем воспаленном паникой сознании крутилась единственная навязчивая мысль: «Вчера я молилась о том, чтобы не увидеть Это. Сейчас я Это вижу». Оно приближалось ко мне, хищно раскрывая пасть. Кровь, сочившаяся из пустых глазниц алым потоком хлынула в раковину. Еще мгновение, и меня затянет в гипнотическую пропасть черных