За дверью дьявол - Константин Мосолов

Константин Мосолов

За дверью дьявол

1

Старенькая девятиэтажка в сердце спального района. Квартира на шестом этаже. Звуки слабого напора воды из-под крана и лязганья тарелок при мытье сейчас заполняют все помещение. Любовь, женщина средних лет, все еще не сняла с себя синий фельдшерский костюм. Сейчас она моет посуду и делает это, по всей видимости, из последних сил. Люба будто марионетка, держащаяся лишь благодаря нитям: ее немного качает, и уставший фельдшер постоянно проваливается в сон. Она бы, может, и вовсе упала от усталости, если бы не ее больные руки: кисти беспощадно горят от осенней аллергии, которую приносят заморозки, и этот зуд все же держит ее в сознании. Даже когда руки под водой он не проходит. Однако, несмотря на недуг, Любовь также ощущает сейчас, как приятно жидкость размягчает трещины на ее пальцах, как она возвращает эластичность коже, но это ненадолго. Как только кисти перестанут контактировать с водой, через несколько минут ее кожа высохнет, стянется и уже не позволит даже сжать руку в кулак. Если Люба все же попытается, трещины начнут кровоточить.

Фельдшер намыливает губкой тарелку, собирается ее ополоснуть, но останавливается. Женщина возвращает вспененное блюдо обратно в раковину и упирается мокрыми, мыльными руками в бока. На костюме остаются мокрые следы, а Любовь скользит ладонями по талии и упирается руками в поясницу, для того чтобы немного размяться; выгибает спину назад, вперед, влево, вправо. Своеобразная зарядка сопровождается хрустом позвонков, который одновременно и приносит удовольствие, и отдается легкой болью в голове. Хрупкое и худощавое тело периодически обтягивается костюмом. Небольшая горбинка в районе трапеций в итоге пропадает. Искривление позвоночника, которое заметно даже в костюме, тоже будто ненадолго покидает это уставшее тело.

«Что за день?» — произносит во время последних потягиваний Люба и натужно выдыхает.

Она вновь берется за посуду, в то время как старый, еще из Советского Союза, однотонный кухонный гарнитур своим видом продолжает ее усыплять. Его жемчужный фасад покрыт теплым светом двух дешевых лампочек, освещающих всю комнату, и получаемый в итоге оттенок… Порой на него невозможно смотреть не посапывая. На фартуке гарнитура видны застарелые пятна, которые не оттираются, а нижние уголки двух верхних дверок над плитой и раковиной словно погрызены.

Любовь ополаскивает очередную тарелку, и в раковине остается лишь одна замасленная лопатка. Радостная новость: наконец-то с посудой почти покончено. Дальше можно будет попытаться отмыть саму раковину от желтого налета, который копился здесь месяца три, не меньше. Но на это уже вряд ли хватит сил.

Утомленная женщина несколько раз проходится губкой по лопатке, затем протирает ее и поворачивается налево. С этой стороны от раковины стоит диковинный держатель для кухонных принадлежностей, выполненный в виде старинного канделябра. Его богатый, светлый металлический цвет потемнел, а основание когда-то погнулось, тем не менее вещь выглядит изысканно.

Люба вешает лопатку на «канделябр», и спустя пару секунд дефект, то самое гнутое основание, дает о себе знать: держатель вместе со всеми кухонными принадлежностями валится со столешницы на пол. Засыпающая Любовь уже мечтает лечь в кровать, поэтому, ясное дело, она не смогла должным образом среагировать и поймать неустойчивый «канделябр». Да уж. Бывает, он падает, а бывает, стоит как вкопанный. И словно назло уставшей женщине, валится этот держатель обычно в самые тяжелые дни.

«Сука… За что?» — выдыхает уставшая Люба. Ее редкие светлые брови нахмурились, а тонкие губы сжались. И тогда, ненадолго зажмурившись, будто абстрагируясь от злобного мира, она решила сдержать эмоции. Прошло не меньше десятка секунд, прежде чем Любовь разжала веки, зато сейчас ее уставшие, с набухшими капиллярами серые глаза излучают лишь смирение, пока она складывает в раковину собравшие с пола всю пыль кухонные принадлежности. Маленький аккуратный нос шмыгает, будто намекает на слезы, но их не будет. Мелочь. Все нормально.

Сложив все упавшее в раковину, выгибая закостеневшую спину, Любовь закладывает обе руки себе за голову, слегка прижимая при этом пучок светло-русых волос. Голова ноет, ноги гудят, кожа кричит.

«Когда я уже избавлюсь от этого „канделябра“? Нервы только мотает… Красивый, но противный, блин, как бывший, ей-богу… Стоп. А что по времени?» — задумывается Люба и тянется рукой к смартфону, лежащему на столешнице, полной хлебных крошек, которые едва заметны на фоне выцветшего, зашарканного рисунка тростника.

От поднятия телефон выходит из режима сна, и на экране показывается время: одиннадцать часов тринадцать минут. Почти ночь.

«Офигеть… — вслух удивляется Любовь и отходит от раковины. — А Тима уроки-то сделал?»

Тимошина дверь находится почти вплотную к гарнитуру, расположенному в углу большой комнаты. Тридцать квадратных метров — площадь этого помещения. Однако в реальности комната на такие цифры не тянет и выглядит весьма тесной. Виной тому служат клубочки пыли, которые местами заполняют пустоты, и беспорядок в самых разных его проявлениях.

В дальней части комнаты, на максимальном удалении от гарнитура, криво стоит угловой диван (видно, за него что-то упало, поэтому его отодвигали, а потом забыли задвинуть обратно); напротив него расположился небольшой кофейный стол, заставленный учебниками, кружками, канцелярскими принадлежностями, игрушками и прочей мелочью. У противоположной стены, напротив дивана и стола, на полу словно бравый полководец стоит телевизор, за которым громоздится его армия из пакетов и коробок, наполненных самыми различными вещами, как обычно бывает, когда шкафов и комодов в доме недостает. Такое же войско наблюдается у стены напротив кухонного гарнитура. Ряд запыленных пакетов и небольших коробок с вещами начинается возле дивана и простирается вплоть до прохода в маленькую квадратную прихожую. Неподалеку от этого ряда расположилась тяжелая артиллерия в виде нескольких нераспакованных больших коробок, которые расставлены чуть ближе к центру комнаты, так чтобы не мешать проходу. А еще в помещении чувствуется спертый воздух, который также играет свою роль: жилая квартира при таких условиях представляется скорее малопосещаемым тесным складом промышленной зоны на задворках города. Особенно когда за двумя створками панорамного окна, которое зрительно разделяет диван и стол, телевизор и его войско, солнце давно село и молчит гнетущая темень.

«Тима, ты спишь уже? — решила удостовериться Люба, слегка постукивая по двери. Молчание. Под дверью света не видно. Выходит, что спит. Мать тяжко выдыхает. — Засранец. Знает же, что домашку показывать надо. Если так будет продолжаться…»

Ручка входной двери, скрипя, медленно движется вниз, затем так же, не торопясь, возвращается в исходное положение. Люба недоуменно поворачивает голову в сторону прихожей