Скотч и немного обиды - Chukcha

* * *

Дверь паба распахнулась от сильного толчка, удивленные посетители затихли, глядя, как надменный лорд Малфой стремительно прошел к стойке и, обернувшись к залу, со злым прищуром оглядел собравшихся. Серые глаза полыхнули яростью: Люциус увидел своего сына, на коленях которого восседал смазливый блондинчик с типично хаффлпаффским выражением лица.

Драко, только что с улыбкой искусителя что-то нашептывавший на ушко хаффлпаффцу, побледнел и быстро вытащил руку из-под наполовину расстегнутой мантии любовника. Что характерно, расстегнутой снизу.

– Рара?

– Добрый день, Драко. Я хотел бы поговорить с тобой, поэтому, будь добр, отправь мальчика погулять, а сам следуй за мной, – процедил Люциус и, не глядя больше на сына, отправился вглубь паба, туда, где располагались отдельные кабинки.

Драко сглотнул, заметив темную тень, скользнувшую следом за Люциусом. Он не сомневался, что декану известно обо всех его похождениях. Но до сих пор Снейп покрывал своего крестника, и тот постепенно уверился, что ему можно все. Как оказывается, напрасно.

Зло спихнув расхлестанного Захарию Смита с колен, Драко со вздохом поднялся из-за стола и, вздернув подбородок (не стоит всяким грязнокровкам видеть, что Слизеринский принц боится собственного отца), направился в выбранную отцом кабинку.

Пинком отбросив с дороги суетящегося эльфа, Малфой-старший вошел в кабинку и опустился за стол. Он был в бешенстве, но старался скрыть свое состояние. Одно дело слышать рассказ Северуса, а другое дело увидеть на коленях сына этого... это нечто с желто-черным шарфом на шее. «Какая пошлость!» Дверь скрипнула, в проеме появился Драко.

– Садись. Изволь объяснить, что означает представление, которое я был вынужден наблюдать минуту назад.

Наследник Малфоев уткнулся взглядом в пол, решив молчать до последнего. Он помнил, как непреклонен был отец в вопросах продолжения рода, и прекрасно знал, что после окончания Хогвартса его ожидает женитьба на девушке из чистокровной семьи (и дай Мерлин, чтобы это оказалась не Панси Паркинсон). Но Драко так надеялся, что на ближайшие девять месяцев отец оставит его в покое, и собирался насладиться свободой по полной. И вот теперь такое крушение всех планов!

– Я понимаю, что это твой последний год в школе. Я сам в молодости был не против интересного времяпрепровождения. Но, объясни мне, как ты мог связаться с хаффлпаффцем?!

– А заодно расскажите нам, мистер Малфой, – вкрадчиво добавил Снейп, – по какой причине сегодня утром мистер Саммерби оказался в больничном крыле? Причем в таком состоянии, что мадам Помфри, ссылаясь на врачебную тайну, отказывается объяснять директору, что произошло со студентом.

Единственный наследник гордого рода совсем было собрался виновато хлюпнуть носом, но в последний момент вспомнил о методах, которыми любимый рара прививал ему аристократичные манеры, и только тяжело вздохнул. Сегодня ночью он несколько увлекся, а в результате утром Саммерби едва смог выползти из кровати. Затащив сокурсника в душ, Захария Смит осмотрел наиболее пострадавшую часть его организма и сочувственно присвистнул: без медицинской помощи им было не справиться. Драко, намеревавшийся присоединиться к любовникам в их утреннем омовении, только недовольно скривился, но признал, что погорячился. Но, Мерлин и Моргана, Саммерби так возбуждающе стонал, отдавался так самозабвенно…

– Он сам согласился, – наконец пробормотал слизеринец, старательно избегая обвиняющего взгляда отца. – И он не просил остановиться, хотя мог. В самом деле, рара…

– Я рад, что тебе хватило ума обговорить условие, – поцедил Люциус. – Но это не оправдывает твоей связи с хаффлпаффцами.

– Брось, Люциус, – Снейп довольно усмехнулся, обнажив пожелтевшие, как старая слоновая кость, зубы. – Теперь, по крайней мере, все понятно. Хаффлпаффцы естественно-покорны и склонны к мазохизму, вот твой сын и нашел парочку идиотов, удовлетворяющих его запросам.

– Ну, положим, в склонности к мазохизму и некоторым слизеринцам не откажешь, – парировал аристократ. – Ты вот, например, получаешь несомненное наслаждение, когда эти малолетние садисты день за днем издеваются над тобой и твоими зельями. Да еще и мучаешь себя сам, назначая вечерние отработки, хотя мог бы использовать время на более приятные вещи, – голос Люциуса звучал теперь слегка хрипловато, что придавало глубокому, и без того весьма соблазнительному, баритону оттенок обещания.

– Ну, если вспоминать отработки, то мазохист у нас Поттер. Ему, видимо, доставляет извращенное удовольствие раз за разом провоцировать меня на взыскание. Право слово, поганец буквально нарывается на хорошую порку.

– И болевой порог у мальчишки весьма высокий, – задумчиво пробормотал Люциус, припомнив героические похождения Мальчика-Который-Выжил. – Все признаки на лицо… Северус, ты гений!

– Я никогда в этом не сомневался, но что привело тебя к осознанию столь простой истины? – скривил губы Снейп. Голова снова начинала побаливать, и улучшенное скотчем настроение постепенно скатывалось к привычной сентябрьской тоске.

– А то, mon cher ami, что мы можем использовать тягу мистера Поттера к получению наказаний в своих интересах. Несколько дней в опытных руках, и он всего себя отдаст за повторение удовольствия. Драко, ты, кажется, говорил, что ненавидишь нашего Героя?

– Это так, – подтвердил слизеринец, внимательно рассматривая внезапно воодушевившегося отца. Идея, если он правильно ее понял, начинала ему нравиться.

– Тогда ты не откажешься начать нашу игру?

– Да, но… Рара, он же девственник!

Глава 2.

В которой Гарри бродит в темноте и дважды встречается с невидимкой, а авторы только примериваются к заявленному рейтингу.

Гарри Поттер возвращался в гриффиндорскую башню после с отработки со Снейпом. Подсвечивая себе тусклым огоньком Люмоса, он брел по темному коридору и проклинал всех и вся. И Малфоя, подкинувшего ему в котел какую-то гадость; и профессора, назначившего взыскание за взрыв; и Дамблдора, в очередной раз уговорившего Гарри не бросать зельеварение; и Волдеморта – за компанию. Все-таки ошибаются те, кто утверждает, что понедельник – день тяжелый. Понедельник у Спасителя магического мира выдался просто ужасным. Вначале гриффиндорцам закатила контрольную МакГонагалл – любимому декану приспичило узнать, что именно студенты забыли за лето. Потом порадовал «элементарным тестом» Флитвик, а поскольку на тест давалось всего пятнадцать минут, то вторая половина урока была посвящена новой теме – очередным безумно сложным и совершенно бесполезным чарам. При этом оба профессора не поскупились на домашнее задание: многофутовые эссе надо было подготовить уже к следующему уроку. А еще Малфой. Куда не плюнь, всюду он.

– Подумаешь, какой неженка! Ну, толкнул я его в Большом зале. И что теперь, обязательно зелье взрывать? – бормотал Гарри, практически на ощупь продвигаясь по темным подземельям. – Ну почему в подземельях всегда так темно? Неужто Хогвартс разорится, если здесь повесить пару факелов? И какой идиот придумал все эти повороты?!

Споткнувшись об очередную выщерблину на полу, он ощутимо приложился плечом о стену, и Люмос погас. «Б***ь!» – Гарри уже собирался более развернуто охарактеризовать Основателей школы и их склонность к архитектурным изыскам, как в локоть неповрежденной руки впились чьи-то сильные пальцы.

Гарри дернулся, пытаясь вырваться из захвата, но ничего не получилось.

– Какого х**?! – прохрипел он, вглядываясь в темноту перед собой.

Невидимый противник лишь негромко хмыкнул и, прижав гриффиндорца спиной к холодным камням, второй рукой вцепился ему в волосы, заставляя запрокинуть голову. Гарри замер: было больно, но убивать его вроде не собирались, а кричать не хотелось: стыдно, да и бесполезно, только еще больше неприятностей огребешь. Нападавший навис над ним, хрипло дыша в самое ухо. Судя по ощущениям, он был выше дюйма на три-четыре и, несомненно, наслаждался беспомощностью своей жертвы. Несколько секунд ничего не происходило, но затем чужое дыхание коснулось щеки, шевельнуло юношеский пушок над верхней губой (гриффиндорцу, к его великому стыду, бриться еще не требовалось), и Гарри вздрогнул, чувствуя, как кожа покрывается мурашками. Он не понимал от чего: то ли от страха, то ли от внезапно накатившего непонятного возбуждения. Пальцы, запутавшиеся в его волосах, потянули сильнее, заставляя вскрикнуть от боли, и в этот момент чужие губы, горячие и властные, впились в его рот, не оставляя возможности для сопротивления. Гарри рванулся в сторону, но рука, державшая волосы, не дала сдвинуться ни на миллиметр. Попытавшись возмутиться, он добился только того, что его еще сильнее вдавили в холодную стену, а локоть стиснули так, что юноша был готов зашипеть от боли. Он попробовал отвернуться, но это привело только к тому, что невидимка, недовольный сопротивлением, внезапно прервал поцелуй и сильно укусил Поттера за край нижней губы. Острые зубы сжали горящую от поцелуя кожу, потянули, прокусывая почти до крови, чуть отпустили и впились еще сильнее, вырывая у него болезненный вскрик.