Пережить зиму в Стокгольме - Агнета Плейель

СЕРДЦЕ

колотилось. Не сразу, только через несколько минут она поняла, что это был сон — настолько живо все было. С пересохшим ртом она вылезла из постели.

ВОЙНА

Какому рыцарю принадлежали доспехи, парившие вокруг земли? Кто был умирающий? Сторонник технического прогресса? Идеальный мужчина прошлых эпох, умирающий патриархальный порядок? Кто были эти девочки, кто она сама? Сон не отпускал. Она стояла на балконе в халате, на березы уже просыпались брызги желтизны, но в воздухе покалывал холод. C залива тек мягкий туман. Контуры камней смягчились от влаги. Она принесла утреннюю газету. Сараево. Ей чуть плохо не стало от чтения. Новый порядок в мире был только словами на бумаге. Ей казалось, что квартира, где она теперь живет одна, парит высоко в небесах. Принцесса в высокой башне, брошенная принцем. Можно сойти с ума.

НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК

Год назад, в Иерусалиме, они сидели на полу в герметично закрытой комнате, то есть в обычной спальне, но с заделанными окнами. Они — она и ее муж — держались за руки, думая о том, что ракеты с западной границы Ирака несут с собой газ. Такую информацию жильцы получили накануне вечером. При атаке соблюдайте спокойствие, никакой паники, сказал человек, который их инструктировал. Он был довольно молод, у его ног стояла коробка с противогазами. Взрослые заняли все скамьи и стулья в подвале, детям пришлось сидеть на полу. Израиль хорошо осведомлен о предстоящих действиях Ирака, сказал инструктор. Соседка Якоба по площадке, пожилая дама, переводила им. Об атаке мы узнаем минимум за шесть часов. Если оружие конвенциальное, мы должны идти сюда, в подвал, он обустроен для этого. А если ракеты с газом, мы должны подняться на верхний этаж, где несколько квартир оборудованы для таких случаев. Соседка, женщина из Польши с отливающим синим волосами, кивала приветливо и успокаивающе. Логично, что, если газ опускается вниз, надо находиться наверху. Лифтом пользоваться нельзя, только ходить по лестницам. Желающим раздали противогазы. Они выглядели очень современно и не были похожи на тот, что висел в гардеробе отца со времен войны. Эти модерновые маски имели маленькое отверстие, через которое человек мог пить, точнее, сосать. Когда сирена разбудила их посреди ночи, соседи уже бежали наверх, полуодетые и полусонные, многие с детьми на руках — все в страшной спешке. Они последовали за ними. Она запомнила чувство — холодное возмущение, трезвость ума и слабая дурнота. Раньше она не знала, что это и есть страх. Четыре или пять часов они просидели со всеми на полу в убежище, бывшей спальне, уверенные, что сейчас их накроет газ Саддама Хуссейна. Было очень тесно. Около нее и Якоба сидела восьмилетняя девочка, напуганная противогазом и видом матери, похожей на насекомое, — она была занята около двуспальной кровати орущим в газонепроницаемой люльке младенцем; кондомообразный пластиковый конверт позволял ей гладить ребенка, заходящегося там, внутри, от крика. Отец девочки и старшие братья стояли в масках, раскачиваясь, у окна, погруженные в молитву. Польки не было видно. Она оставалась в своей квартире и не надевала противогаз. Понимаете, ничто на свете не заставит меня натянуть на себя столь странный предмет, сказала она потом: она была узником в Аушвице. На следующее утро друг Якоба отвез их в отель к Аббе Эбану. Эбан тоже провел ночь на верхнем этаже отеля в специальной комнате. Его лицо было серым, как бумага, но он говорил четким голосом о порядке, который повлечет за собой война: новый правопорядок в мире. Персонал накрывал завтрак в столовой, гремела посуда. Через открытую дверь она увидела американскую семью ортодоксов, отец и сыновья носили пейсы. Они сложили свои маски на столе как менору: очень скоро наступал шаббат. Кто-то бренчал на рояле марки «Ямаха». Абба Эбан спокойно рассказывал: война показала силу демократии. Но ведь уже тогда начинались стычки, предшествующие распаду Югославии. С насилием, которое потом последовало, не смогла справиться никакая демократия. Пока Эбан говорил, люди входили и выходили из столовой и отеля, они напоминали стаи птиц или толпы мертвых душ у Данте.

ПТИЦЫ

Через несколько месяцев мужчина, чью руку она держала в убежище и с которым они были женаты много лет, признался, что любит другую женщину, не только ее, но и другую тоже. Это имело какую-то связь с пребыванием в Иерусалиме. Пьяная, выкурив сто сигарет за ночь, она шла на рассвете, обхватив себя руками, через парк рядом с домом, где они жили, и слышала пение птиц. Это была весна и новый миропорядок.

ПРИНЦЕССА

в высокой башне, принцесса на стеклянной горе была заколдована королем, своим отцом. Никто из просителей руки не смог разгадать загадку, никто не смог въехать по скользкому крутому склону. Так написано в сказке. Заколдована ли она отцом? Этого она не знала. Ее отец был хорошим и разумным человеком.

ПИКАРЕСКА

В молодости она представляла, что когда-нибудь напишет авантюрный роман, пикареску, где главным героем будет женщина; эта идея сидела в голове несколько лет. Книга так и не была написана, даже начата не была. Ей казалось, что теперь она знает почему.

КАК ВОСПРИНИМАЮТ МЕНЯ ОКРУЖАЮЩИЕ?

Об этом она знала мало. Это как со снами: человек не может правильно истолковать их сам, это так же сложно, как увидеть себя со спины. Женщина заперта в глазах мужчины, она не может истолковать взгляды; она объект, как стать субъектом? Проблема не банальна. Когда она в молодости читала Ницше, особенно строчки о сверхчеловеке, ей подумалось, что в первую очередь она должна побороть в себе женщину. Мужские взгляды объективны. Она искала объективный взгляд и пыталась ему научиться, для этого надо было отстраниться от своего пола. Она была беспомощна во многих ситуациях, например если надо кому-то отказать. Ей стоило бы применить обычную мужскую бесчеловечность, а она извивалась, как червяк на крючке: отказ казался ей столь глубоко оскорбительным действием, что она мучилась больше, чем мужчина, которому отказывала.

Именно так произошло и на конференции одиннадцать лет назад. Один из югославских организаторов оказался традиционным конференским козлом, который пытался подражать Хемингуэю, постоянно пил виски и беспрерывно к ней приставал, да еще ожидал, что она порекомендует его эпигонские рассказы шведскому издательству. Его властная манера отнимать ее время, вся эта игра, ее неспособность положить конец заигрываниям мешали ей сказать прямо, что она думает о его рассказах, хотя, конечно, надо было найти выход. Четыре или пять дней она пыталась перевести все в шутку. Не поощряла его ухаживания. Иронизировала, меняла тему разговора, старалась уйти. Говоря честно — а почему бы и нет? — этот человек испортил всю ее поездку в Македонию. Ей казалось, что она пошевелиться спокойно не может. Остальные оставили поле ему. Он обозначил свою территорию, включающую ее. Она сбегала — один раз к иконам Охрида. Почему она не дала ему пощечину? Почему такое простое и прямое действие ей недоступно? Явная брешь в инстинкте самосохранения.

Именно этот человек привез ее в аэропорт в Скопье. HOW CAN YOU BELIEVE THAT I SLEPT WITH THAT GOAT! (Как ты мог подумать, что я спала с этим козлом!) Вопрос Эмма ее искренне возмутил, и она ответила с нажимом. Эмм заметил ее, как только она приехала в аэропорт в компании этого назначившего себя преемником Хемингуэя. Тайком наблюдал за ней, когда она стояла в зале; позже он спросил ее, спала ли она с тем человеком. Теперь, когда она пишет об этом много лет спустя, она кажется самой себе слегка смешной, как будто прикоснулась к тому, о чем другие знают гораздо больше, другие женщины.

ЭММ:

совсем неназойливый. Беседа в самолете текла легко и непринужденно. Она рассматривала его со стороны — приятное, тонкое лицо. Они отправились в один отель, каждый в свой номер. Привлекательный мужчина, интересный человек.

ЛИСТОПАД В НЕЗНАКОМОМ ГОРОДЕ

Естественно, вечером они пошли поужинать вместе. Она никогда здесь раньше не была, а он неплохо знал город. Серые камни, желтые фонари, охапки листьев под ногами и легкий ветерок. Чувствовалось, что где-то рядом течет река — с мостами и птицами. Он не дотрагивался до нее. Они шли рядом по пустынным, плохо освещенным улицам. И действительно вышли к реке, оказавшейся шире, чем она думала. Он знал, где они будут есть. Привел ее в старый квартал с домами времен Ренессанса и барокко.

WHO IS YOUR FAVOURITE PAINTER? Кто твой любимый художник?

Рембрандт.

WHY? Почему?

Не так-то легко ответить, пришлось сначала подумать. Тени, причудливо падающие на лица. Чередование света и тьмы символизирует ход времени. Лицо художника на автопортретах с течением времени менялось, тени становились глубже, а глаза оставались прежними. В портрете жены, Саскии ван Юленборх, он сконцентрировал время. Он знал, что время совершенно равнодушно ест материю. И спасал кусочек вечности. Эмм не вмешивался, не перебивал. Датчанин Кьеркегор хорошо это выразил: мы — пленники времени, в котором разбросаны капли вечности. В некоторые моменты нашего существования мы переживаем такие мгновения вечности здесь и сейчас. Пузырьки вечности или лопаются, или включают нас в себя. Тогда мы перестаем чувствовать, что мы в плену, на мгновение мы свободны. Она замолчала. О чем она говорила, действительно ли о картинах Рембрандта?