В месте здесь - Александр Михайлович Уланов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фронтоны и колонны, ничего не несущие, обозначающие темный размах пространства внутри. Пытаясь убедить себя золотом фона, справиться с ржавчиной истерикой пышности, отчаянно занимая хоть чем-то каждый квадратный сантиметр. Пятки ангелов торчат из фрески. Барочная арка расколота – но никто не знает, вырвался ли кто-то через этот проем в небо. Время живет переменой, узнается отличием – туманности от звезды, глины от кувшина. Просыпается, встреченное людьми – но близко не подпускает. Город можно погладить, а к времени попробуй подойди.
Порой позволяет уйти в небо башне или колокольне. Арка – камень, вырвавшийся вверх, но не сумевший там остаться. Не башня. Башни не истончаются, переходя в воздух, а поднимают к небу площадь, достаточную для жизни в нем. Расширяет или сужает окна не время, а страх. Или бесполезность прятаться за стенами, когда мой дом давно уже не крепость. Время давно опомнилось. Людям не стоит винить его за то, что они сами устраивают. Повторение замкнутых арок для повторения дел приходящих. Печальны арки, которые не открывают дорогу, а ведут все в одно место. Всякое массовое зрелище имеет свои подвалы с тюрьмами. Замкнуто ареной или экраном – смотри сюда, не отрываясь. А с чего времени любить тех, кто его убивает. Самый большой амфитеатр сохранила только память о тех, кого там бросали зверям как расходный материал.
Вода не время – обрывается, чтобы не пропускать. С грохотом вращает руки деревьев. Время идет тишиной фонарей и крыш, всегда соскальзывая во что-то ещё. Играя желто-сине-красными шахматами гвардейцев. Мостом для травы и птиц после острова, куда всегда вечером. Кроны единым длинным облаком на тонких ветвях. С временем всегда по пути, оно за тобой. Медленно поднимая землю – тем быстрее, чем больше на ней людей. В некоторые комнаты на Палатине смотреть, как в колодцы.
Юноши помогают черепахам залезть в чашу, откуда тем никогда самим не спуститься. И грустят об этом. Люцифер содержит винный погребок. Колоннада входа в Пантеон приставлена к гигантской бочке из-под солярки. Но внутри светит день и тихо влетает ночь. Площадь делает стены вогнутыми. Обелиску надоело отмечать центр, и он отошел на холм. Пол для лежащей – вода. Время делает неопределённым прошлое и будущее (хотя различным образом), придает им свободу. Время уточняет: сейчас? минуту назад? Срочный кофе и длинный кофе. Крылатые черви, черные ягоды лавра, небо выстреливает извивающимися струями птичьих стай. Их несёт мраморный ветер святой Терезы.
Выйти на свой балкон к жизни двухтысячелетней давности. Считать кошек там, где убили Цезаря. Есть другая долгая точка, но там время не живёт. Там не вечный город, а вечное религиозное помешательство. Вернуться к корням – это умереть.
Не понять, почему остался именно этот кусок стены, а не другой. Время – незастывшая неуверенность. Его никогда нет – потому и ломает всё. Оно всегда есть на то, что действительно нужно – потому и приносит. Незначительность того, что можешь – и огромность возможности встретить. Если получится не сойти с ума, выдержать перемены. Переулок – щель между домами, даже и дверей нет, но все равно есть название, написанное на мраморной плите.
Многоступенчатые ракеты. Хвосты дельфинов поднимают раковину, на которой человек, который поднимает ещё раковину, а из нее ещё выше – вода. Склон холма смотрит этажами арок темноты. Земля хранит краски фресок. Исчезнувшие окна остаются дугами над ними, другим цветом стены. За опустевшим холодом соборов зелёное солнце двориков, взъерошенных пальм. Мраморная листва со стальными шипами. Время – усталость и готовность.
Медленно поднимаясь туда, где тонкая трапеция неба встречает высокую трапецию земли. Сживаясь с пустой серой стеной на ярко-голубом. Чтобы потом за секунду поворота двери успеть встретить золотую истерику барокко. На полу которой – стёртые миллионами шагов очертания рыцарей. Подъём к дворцам и коням ниже. Время не мешает и не помогает, оно даёт возможность. Глиняный сосуд продолжает гудеть и внутри земли, в ширину двойного окна.
ВОЗМОЖНО ВОЗМОЖНЫ (ВЕНЕЦИЯ)
город без стен, любовь, чей край неизвестно где. За текущими стенами воды – с другими не получится. Подвижнее воды. Призрак среди призраков, реальнейшее в реальном. Плывущий камень. Ни суша, ни море. Между. Появляющиеся и исчезающие в переулках места.
Сверху чешуя крыш – ни улиц, ни каналов, ходы в пространстве от человека к человеку сложны. Некоторые из них – как след ножа, и боли от них не меньше. Только догадываться о фасадах, которые для воды, не для воздуха. Кое-где сталь куполов.
Мир отличий. Не улица, рива – засыпанный канал, сализада – мощёная, рамо – ответвление, листа – перед посольством. Проходя по планам людей и воды, не царя. Реки без берегов – стены не берега. Падающее из окна навсегда уходит на дно. Лица домов к воде, двери к подвижному полу.
Белым по кирпичу, побелевшему, почерневшему, позеленевшему от времени воды. Окна не успокаиваются, заканчиваясь острием, цветком, избегая одинаковости и равномерности расположения. Прежний опыт не подойдёт, оставьте стандарты психологам. В квартиры ведут личные мосты. На тенте лодки своя лагуна с водорослями.
Никакого зодчего Росси. Дома подают друг другу руки через переулки. Опираются плечами. Порой чуть отступают, оставляя проход людям, но продолжают опираться на воду арками. Носят маски. Зубастые, носатые, улыбающиеся в три или четыре угла рта. Стена оживает переплетением птиц и единорогов. Восточный дворец многоцветного пола. Узлы и круги от капель. Кто пройдёт по всем мостам, проплывёт по всем каналам.
Поддерживающее жизнь – оно же и дорога. Текущая куда сама захочет. Постоянно уходящая. Никакие ступени не достигнут её дна. Но дома из известняка – отвердевшего моря. Крепость воды. Она – лучшие стены города. Не позволяет подойти. Смотреть, но не коснуться. Остров независим. Одиночество хранит. Вода берёт цвета и точность от домов.
На воде и скульптуры в лодках. Ракушки поднимаются по ступеням с приливом. Тяжесть домов, стоящая ни на чем, на десятке спичек. Мрамор растекается по стенам – жилками от бликов воды. Есть фасад, по которому мрамор не успел подняться выше человеческого роста. Поднявшийся – согрет. Внутри золотого дома – темнота старого дерева. Войдёшь сквозь водоросли, если сможешь не понимать, кто ты.
Домам трудно по колено в воде. Вечно вброд. Но иначе городу быть не собой, не быть. Если живёшь на воде, будь готов, что она придет к
