Годы испытаний. Книга 1 - Геннадий Гончаренко

- Плохо, - сказал он им. - Ведь вы командиры… Даю вам месяц сроку. Тренируйтесь ежедневно.

3

Домой вернулись молча.

Жигуленко лег на койку, задумчиво глядя а потолок.

- Открой-ка, друг, окно. Как думаешь, зачем это Канашов нам статью дал? Проверяет?

- Может быть, - согласился Миронов.

- Сам, видать, в академии на заочном зубрит, вот и хочет всем показать: «Смотрите, какой я умный, передовой».

Наступило молчание. Оба лежа курили.

- А переводить все же придется. Нашел-таки работенку.

Неожиданно за окном послышалась грустно-задумчивая мелодия.

Евгений вскочил.

- Пошли? Слышишь… Мой любимый вальс «На сопках Маньчжурии».

- Куда?

- В полковой клуб. Сегодня суббота, там вечер.

В чистой комнате, пахнущей свежей побелкой, было по-домашнему уютно, и Миронову не хотелось уходить, но звуки вальса, настойчиво врываясь в окно, звали туда, где танцы и веселье.

- Нехорошо как-то, - слабо сопротивлялся Миронов, - только приехали - и на танцы.

- А что тут особенного? Идем, идем. Ты только свой хохолок пригладь, девчата засмеют.

На макушке у Саши росли непослушные волосы. Как он их ни приглаживал, ни смачивал водой, одеколоном и даже хинной помадой, они, как стальная проволока, упрямо торчали дыбом. Этот хохолок придавал Саше вид озорного нескладного подростка-мальчугана, и было почти до слез обидно, потому что его никто из старших не называл по имени-отчеству, а ребята в училище дразнили «мальчишкой».

В клубе было много народу: бойцы, сержанты, командиры, преимущественно молодежь. Саша и Евгений вошли в зал, когда начался концерт красноармейской самодеятельности. После первого отделения вышли в коридор, закурили.

- Может быть, пойдем домой? - предложил Саша и вдруг придержал Евгения за локоть. - Вот она, смотри…

Дочь командира полка стояла у зеркала и поправляла прическу. Лейтенанты остановились, поглядывая в ее сторону. У девушки были белокурые волосы, заплетенные в толстые косы, голубое платье из тяжелого шелка. Ее открытые руки и шея отливали густым золотистым загаром. Даже мельком не взглянув на молодых лейтенантов, она с гордо поднятой головой прошла в зал. Миронов и Жигуленко молча проследовали за ней, но в темном зале девушка куда-то исчезла.

Шло последнее отделение концерта самодеятельности. Два бойца: один - высокий, широкоплечий, богатырского сложения - боец Новохатько, другой - маленький, щупленький, совсем перед ним мальчишка - боец Еж - лихо отплясывали шуточную «Барыню». Боец-богатырь тяжело и валко ходил, медленно разводил руками, грузно приседал, разбрасывая с грохотом ноги в сапожищах, а маленький быстро и ловко семенил, крутясь волчком возле товарища.

- Хороши хлопцы! - восторгался Саша. - Гляди-ка, как разделывают. Артисты!…

- Тебе бы парочку таких артистов во взвод. Они бы танцевали, а ты бы за них пулеметы таскал, - сказал Евгений. - Но где же дочь подполковника?

Концерт окончился. В зале зажглись огни. Красноармейцы сносили стулья на сцену, подготовляя зал для танцев. Евгений беспокойно шарил глазами по залу. Наконец он увидел ее. Она стояла среди подруг, оживленно разговаривая. Как только мягко вздохнули трубы духового оркестра и первые звуки вальса понеслись по залу, Евгений подошел к девушке. Она вскинула на него удивленные глаза, и они закружились. Сияющий Евгений вернулся к Саше.

- Ты знаешь, ее зовут Наташа!… Правда, хорошее имя?

- Хорошее.

- Ты что, обиделся? Брось, - хлопнул по плечу Жигуленко. - Смотри, здесь девушки одна другой лучше… Приглашай любую и танцуй.

Саша, ничего не ответив, пошел курить. Когда он вернулся в зал и стал искать Евгения, он увидел у входа какую-то девушку с лейтенантом. Она рассеянно смотрела по сторонам. Ее черные вьющиеся волосы были уложены высокой короной вокруг головы, а на белый лоб, разрумянившиеся щеки и гибкую шею спадали упругие завитки. Черные глаза ее блестели, в них было столько огня и молодого задора, что даже длинные ресницы не могли скрыть этого. По низу ее черного платья проходила широкая кайма из крупных ярко-красных маков, а по всему платью были разбросаны бутоны и мелкие цветы.

Сашу охватило желание пригласить ее на танец и тут же одолела робость - вдруг откажет. Подошел Евгений.

- А у тебя меткий глаз, - сказал он, усмехаясь. - Красавица! Я видел, как ты смотрел на эту «испанку». Вот только спутник, зоркий страж этого сокровища, как тень ходит по пятам.

Миронов вздохнул. Евгений еще несколько раз танцевал с Наташей. Заканчивая последний танец, он, широко улыбаясь и слегка пожимая ее тонкие пальцы, сказал:

- Разрешите мне сегодня конвоировать вас домой?

Она вдруг холодно смерила его с головы до ног, сердито выдернула руку и затерялась в толпе.

Евгений растерянно огляделся. «Почему она обиделась?» Расстроенный, он вышел на улицу и сразу увидел ее. Наташа стояла вместе с «испанкой» и ее спутником-лейтенантом. Взглянув на Жигуленко, Наташа отвернулась. Евгений дождался Сашу, и они направились домой. Отойдя несколько шагов, они услышали, как «испанка» спросила:

- Сережа, ты не знаешь этих лейтенантов? Ответа лейтенанта они не расслышали, но до них донесся веселый смех.

- Ах, черт! - сказал Жигуленко. - Как же это я промахнулся?

Перед глазами Жигуленко неотвязно стояли двое: Наташа и Рита (так звали эту темноволосую красавицу), он никак не мог решить, кто из них красивее, его влекло к обеим.

Лейтенанты возвращались домой взволнованные.

- Знаешь, Евгений, а ведь они похожи.

- Кто они?

- Наташа со своим отцом.

- Да ты, Саша, никак влюбился?… Все на небо смотришь.

В темных просторах чистого неба рассыпались золотисто-голубые искры звезд.

- Ищу свою звезду, - пошутил Миронов.

- Эх ты, поэт, не туда смотришь. Твоя звезда по земле ходит. Ты видел, какую Наташа тебе улыбку подарила? Не улыбка, а волшебная мечта! Погляди она так на меня, уж я не растерялся бы!

Глава вторая

Канашов проводил молодых лейтенантов оценивающим взглядом. Вот и опять в полку появились два новых командира. В Миронове ему бросилась в глаза застенчивость, нерешительность. Трудно будет ему завоевать авторитет во взводе, многие из бойцов и сержантов старше его по возрасту. Но у него есть задор: он первым вызвался перевести немецкую статью, трудностей не боится. А вот Жигуленко - тот знает себе цену. Вид такой, что его, мол, ничем не удивишь, и выглядит молодцом: высокий, стройный, подтянутый, безупречная строевая выправка. Этот сразу понравился бы командиру дивизии. На днях должны прибыть в полк еще молодые лейтенанты - выпускники училищ.

Канашов подошел к окну. Робкая весна - только март, но на снегу уже голубеют лужицы. В открытую форточку врывается влажный ветер, пахнущий лежалым сеном и мокрой вишневой корой.

Через двор, к клубу, заботливо поддерживая жену, прошагал Аржанцев. Прошло еще несколько человек из полка. Большинство с женами. Канашов вспомнил: сегодня суббота, все торопятся в полковой клуб, на вечер самодеятельности. Можно и ему уйти пораньше домой. Но домой не тянуло: жена - чужой человек. У него вконец испортились с ней отношения. Собственно, это ощущение одиночества пришло к Канашову вскоре после того, как они расписались. Сейчас, правда, это тягостное чувство скрашивала дочь. Она приехала к нему на Новый год. Очень скоро и у нее начались ссоры с мачехой. А с тех пор как вселилась в их квартиру семья Аржанцева, жизнь стала совсем невозможной.

Накануне Нового года в полк прибыл командир роты старший лейтенант Аржанцев с тремя детьми и беременной женой. Хозяйственники не торопились с его квартирным устройством. Семью Аржаниева приютил старший лейтенант Верть. У него была одна комната, а детей двое и жена ждала еще ребенка, но они решили - надо помочь товарищу. Аржанцев спал в ротной канцелярии. Но вскоре, когда жена родила, Аржанцев с виноватым видом явился к Канашову.

- Семья моя не может больше жить у Вертя… - И рассказал о своем тяжелом квартирном положении.

Командир полка вызвал помощника по снабжению и, с трудом сдерживая гнев, выслушал его сбивчивое объяснение. Помощнику он дал выговор, но надо было срочно решить вопрос. И Канашов приказал Аржанцеву занять одну из трех комнат собственной квартиры. Жена Канашова, Валерия Кузьминична, пришла в негодование и обрушила на голову супруга весь запас крепких слов. Она обвиняла его в издевательском отношении к семье, грозила уйти навсегда и после бурного объяснения перестала с ним разговаривать Тягостное молчание воцарилось надолго.

А через несколько дней семейная буря разразилась уже по новому поводу. Жена узнала, что муж отдал «непрошеным квартирантам» лучшую комнату с окном на юг, ибо считает, что новорожденному ребенку необходимо сухое, светлое помещение.