Осьминог - Анаит Суреновна Григорян

Александр и тут же осекся: Кисё был, очевидно, лет на пять его моложе, но все равно вышло не очень вежливо. Про себя он подумал, что по речи официанта едва ли можно сказать, что он из Осаки: кансайский выговор[8] даже иностранцу опознать не сложно.

Кисё немного нахмурился, не переставая при этом улыбаться.

– Не совсем. Вернее, нет, не любовная. Сложности на работе.

– Понятно. Почти как у меня. – Александр усмехнулся, глотнул еще латте и отправил в рот пару сладко-соленых снэков. – Сложности на работе…

– Это вряд ли. – Кисё взял в руки очередной стакан и принялся ловко протирать его изнутри, хотя тот, насколько мог судить Александр, и без того был совершенно чистым. – Сомневаюсь, что наши истории хоть чем-нибудь похожи.

Левый рукав у него слегка задрался, и был виден плотно охватывающий запястье красный ремешок часов – судя по всему, приобретенных в каком-нибудь магазинчике возле крупной станции.

– Осака – шумный город, да? – Сказал Александр первое, что пришло ему на ум в связи с Осакой, чтобы как-то загладить возникшую неловкость.

– Немногим более шумный, чем Токио. – Кисё пожал плечами.

– Разве что в нем меньше порядка и очень много лестниц – переходы через дороги в основном поверху, ноги от этого немного устают. Но люди в Осаке очень душевные. И там хороший океанариум.

Он замолчал и отвернулся. Александр принялся изучать взглядом поверхность барной стойки. Судя по шороху за окном и усилившемуся запаху рыбы и водорослей – во влажную погоду море всегда пахло сильнее, – на улице шел настоящий ливень. Александру вспомнилось, как две недели назад он точно в такую же погоду приехал на маленький остров из Нагоя: его двухлетний рабочий контракт в банке подошел к концу, и руководство не пожелало его продлевать. Оно, в общем, и понятно, Александр и сам знал, что не был таким уж ценным сотрудником, особенно учитывая его не идеальное знание делового японского. Рабочая виза позволяла ему уехать из страны еще через полтора месяца, а остававшиеся деньги – прожить эти полтора месяца в скромном отеле где-нибудь неподалеку от центра города, и если бы его сейчас спросили, зачем его понесло на Химакадзиму, он бы не нашелся, что ответить. Не хотелось возвращаться в Россию и краснеть перед родными и друзьями, рассказывая, как Канагава-сан[9] – пожилой японец с круглым добродушным лицом, неуловимо напоминавший Александру отца, – выражает свое сожаление: «Арэкусандору-сан, вы проявили в работе незаурядные профессиональные качества и рвение (ну да, как же!), однако мы более не заинтересованы в дальнейшем сотрудничестве с вами». Глядя на господина Канагаву, можно было подумать, что он действительно сожалеет, хотя, может статься, так оно и было: Александру было известно, что об одной иностранной сотруднице, сильно тосковавшей по дому, начальник заботился совершенно бескорыстно и даже сводил ее пару раз в Кабуки, а когда у той закончился контракт, помог устроиться в другое отделение Банка Нагоя. От этого на душе становилось еще тяжелее: если бы его выгнал какой-нибудь самодур! Не то чтобы Александр совсем не умел врать, но говорить про господина Канагаву плохо у него бы язык не повернулся, поэтому через несколько дней после их разговора, когда уже было ясно, что руководство своего решения не изменит, он пролистал наобум банковский телефонный справочник и наткнулся на отсутствующий в большинстве путеводителей для иностранцев крошечный рыбацкий островок. Единственным добравшимся до него банком был JA[10], у которого на Химакадзиме имелось собственное отделение – как выяснилось впоследствии, маленький тихий офис с развешанными на стенах детскими рисунками (школьный конкурс «Нарисуй своих друзей Осьминога и Рыбу Фугу!» 2011 года, от влаги большинство рисунков сильно покоробилось) и парой видавших виды банкоматов, один из которых был постоянно сломан. Еще через день насквозь пропахший дизелем и немилосердно мотавшийся на серых волнах паром «Хаябуса»[11] вез его от нагойского порта Кова на Химакадзиму, где он заранее снял комнату в частном доме в районе Набуто на западном побережье. Две недели! Казалось, что прошло не меньше двух месяцев: время на Химакадзиме, как и в любой провинции, текло медленнее, чем в большом городе.

– Теперь вы знаете обо мне достаточно, – закончив с уборкой, Кисё занялся складыванием тряпочек и губок в ровные стопки на краю мойки, – чтобы мы могли называться друзьями.

Александр хотел было возразить, что не знает о Кисё ровным счетом ничего, но вместо этого сказал, что всегда хотел съездить в Осаку и посмотреть тамошний океанариум, но все никак не складывалось.

– Вот как… а я там даже работал некоторое время. – Кисё окинул критическим взглядом свое рабочее место, ища, что бы еще прибрать или поправить. – По выходным там много детей, они бегают по огромному коридору внутри аквариума с акулами и мантами и кричат, их это очень забавляет, а родители им это позволяют. Однажды пришла женщина с мальчиком – думаю, он только-только начал учиться в младшей школе. Он подошел к стеклу аквариума, и к нему подплыла самая большая манта, которую еще называют «морским о́ни». Манты вообще довольно медлительны и нередко застывают на одном месте, как бы паря в толще воды. Думаю, на самом деле они не видят людей, хотя и может показаться, будто они вас пристально рассматривают. «Это морской о́ни[12], – сказала мальчику мама, – он живет глубоко в океане». Услышав это, мальчик отшатнулся от стекла и заплакал. Мама стала его успокаивать, но он знай себе твердил: «Морской о́ни утащит меня в океан! Морской о́ни утопит меня! Не хочу, не хочу, не хочу!» А манта застыла с другой стороны стекла и не думала никуда уплывать, как будто ей и вправду было любопытно. Наконец мама мальчика рассердилась и сказала ему: «Если ты не прекратишь реветь, то не получишь сегодня мороженого, понял? Если не прекратишь реветь, пока я считаю до десяти… ити, ни, сан, ён, го… ты меня понял?.. року… нана… хати…»

– Он перестал плакать?

– Нет. – Кисё с улыбкой покачал головой. – Видимо, наш о́ни сильно напугал его. Кончилось тем, что мама взяла его за руку и увела на улицу, а когда они ушли, морской о́ни наконец перевернулся и уплыл в глубину аквариума. Я до сих пор помню лицо того мальчика, как сильно он испугался.

– Думаете, мама действительно не купила ему мороженого?

Официант пожал плечами:

– Если немного пофантазировать, то большой скат и вправду похож на рогатого о́ни в черном хаори[13]. Но жаль, конечно, что безобидной рыбе дали такое название.

В ресторан зашла пара: парень и девушка, судя по их виду, вчерашние студенты. Кисё обернулся на звякнувший дверной колокольчик и улыбнулся – как показалось Александру, чуть более сердечно, чем обычно. Парень приветственно махнул рукой:

– Охайо[14], Камата[15]! Ничего себе погодка, да? Настоящий тайфун!

Его спутница в слишком легком для начала октября европейском платье и босоножках смущенно улыбнулась. На ее плечи была наброшена потертая джинсовая куртка, видимо, принадлежавшая ее другу. Она не вдела руки в рукава и куталась в нее, как в платок, но все равно явно зябла.

– А, Игараси-сан[16], добрый вечер! Давно не виделись! – Кисё взял две большие чашки и поставил в микроволновку на полторы минуты, положив туда же свернутые в тугие валики влажные полотенца для рук. – Но главное все же – погода в человеческом сердце, как думаете? Если в сердце весна и зацветает магнолия, никакой тайфун ему