Далекий выстрел - Леонид Семин

— Сколько? — подходит к Куцему Филя.

— Три с половиной.

— Проиграл… — с сожалением заключает Филя. Он волнуется за Леньку. Ведь если тот выиграет спор, Куцый заплатит за каждого рака по полтиннику. Заплатит тут же, на месте. Это очень выгодно Леньке. Все в Тамборе знают, что каждое лето Ленька зарабатывает на ловле и продаже раков. Дело это нелегкое. Бывает, среди лета наступят холодные дни, зарядят на целые недели дожди, дуют, неизвестно откуда взявшиеся, северные ветры. В такую погоду жалко смотреть, как посиневший от холода Ленька барахтается в воде, борясь с волнами и течением, ловит, чтоб отнести добычу на полустанок к приходу пассажирского поезда. Матери у Леньки нет. Живет он с бабушкой. Она получает пенсию. Жить вдвоем на эту пенсию трудновато. Но год от года взрослеет Ленька и все глубже опускается в Пыршу, достает самых больших раков.

«Эх, спорил бы лучше Ленька на двадцать. Три минуты осталось, а он выловил только двадцать два. На двадцать третьем застрял. Четвертый раз опускается на дно и не может его найти — попадаются пустые норы»…

Но вот, наконец, пойман и двадцать третий. Ленька так устал, что едва докинул его до берега.

— Еще две минуты! — кричит другу Филя.

Никто уже не сидит у костра, все столпились у воды, тревожно следят за ловцом. Теперь Ленькина голова высовывается на какие-нибудь секунды. Он едва успевает вдохнуть воздух и тотчас опускается снова. Но, как нарочно, все чаще попадаются пустые норки.

— Упустил двадцать четвертого, — сообщает он, когда на часах остается всего одна минута.

— Эх, Ленька, Ленька, — жалеет Филя и бросает недобрый взгляд на Куцего. Тот напряженно наблюдает за ловцом.

«Какой нырун, какой отчаянный. Этот опустится под Каменный Зуб!..» — размышляет Куцый. Но перед ним вырастает Филя. Глаза у него злые.

— А если захлебнется?! — кричит он запальчиво прямо в лицо.

— Пошел отсюда! — Куцый поднимает с травы часы. «Да, проиграл Ленька Хват. Но — молодец! Такой нырнет под самый Зуб».

А в это время ловец, отчаянно, в третий и, наверное, последний раз опускается на дно Пырши. Идут секунды. Последние секунды. Если даже достанет Ленька рака, он все равно проспорил — будет лишь двадцать четыре.

— Смотрите, пузыри! Пузыри пускает! — растерянно зашумела ватага. — Может, руку из норы не вытащить? Всосало ее!..

Но в эту минуту из воды с шумом выскакивает голова очумевшего от напряжения Леньки. Лицо у него судорожно-багровое, рот широко открыт, глаза вытаращены. Ленька дышит, как рыба, выброшенная на берег.

— Ну, что, не взял?! — спрашивает Филя, забежавший до пояса в воду.

Ленька молчит, как-то неловко приближается к берегу. Работает ногами, а в руках у него что-то есть.

«Неужели он сразу двух взял?» — строит догадки Куцый. Он был уверен, что Ленька не выиграет спора. Надо быть артистом своего дела, чтобы достать столько раков из нор за такое короткое время.

— Ну, что там у тебя… эй! — кричит Куцый, когда, все еще тяжело дыша, Ленька нащупывает ногами почву и медленно бредет к берегу, не поднимая рук, словно дразня собравшихся.

— За двух раков я дам налима, — наконец, отдышавшись, говорит Ленька.

Все оборачиваются к Куцему. Конечно же, он возьмет налима — это дороже. Ведь налима трудно схватить в норе руками, он скользкий и вьется, как волчок. Того и гляди — выскочит. Трудно, очень трудно взять его руками в воде… Повезло Леньке. На последней минуте выхватил налима.

— Налим не нужен, — внезапно отказывается Куцый. — Договаривались на двадцать пять раков? Давай двадцать пять раков! Поймал двадцать три — проиграл спор…

Ленька медленно выходит из воды. Руки у него низко опущены. Все видят, как бьется вода у его живота — это большой налим крутится в руках, ошалело пытаясь вырваться.

Ребята молча расступаются, давая дорогу.

Куцый ковыляет навстречу.

— О!.. Вот так налим!..

— Не налим, а налимище! — восторженно подбегает к товарищу Филя. — Как ты его схватил? Никогда я такого еще не видел!

Все кидаются к Леньке. В его руках отчаянно вертится упругий усатый налимище почти метровой длины.

Куцый сжимает в руке часы.

— И вы не хотите брать такого налима за двух раков? — по-мальчишески презрительно спрашивает Филя. — Да тогда вы просто…

— Отстань, — прерывает его Куцый и мелко шагает по берегу рядом с Ленькой. Он кладет на Ленькину голую, холодную, всю в пупырышках спину свою короткую руку, ласково говорит:

— Проиграл ты, Ленок. Не серчай. Спорили честно: двадцать пять раков. Конечно, налим твой хорош. Но спор — есть спор…

Ватага собирается вокруг костра. Кто-то подбрасывает сухих веток, пламя разгорается. На Ленькином теле медленно исчезают пупырышки, кожа словно разглаживается.

— Думал, не сумею взять… — рассказывает Ленька. — Уж так он крутился, так не хотел даваться. Едва ухватил за жабры. И никак не вытащить было. Хвост выгнул дугой, а нора узка…

— Ничего, — мрачно сплевывает в сторону Филя. — За такого-то деньги возьмешь. В нем, небось, килограмма два с половиной, а то и три…

Все опять начинают рассматривать, щупать налима. Рыбина под лучами солнца становится вялой, движения ее судорожны.

— Этот налим получше всех твоих раков, — спокойно заключает Филя.

— Не суйся, — останавливает его Куцый. — Чего лезешь? Мы заспорили — он проиграл. И, вишь, — молчит. Потому как честность в нем есть… А ты лезешь, подзудыкиваешь. Сами разберемся. А ну — жарь, братва, раков! Вали всех на огонь, — вдруг развеселился Куцый.

Однако никто не тронулся с места. Все молча смотрели на него и на хмурого Леньку.

Куцый удивленно озирается: он не ожидал такого оборота. На лице его растерянность. Правда, никто этого не замечает — ведь чуть ли не все лицо Куцего скрывает борода. Пытается взять шуткой:

— Чо надулись, глаза пучите? Жарь раков, ешь, лопай! Пузо лопнет — наплевать, а добру не пропадать!..

Ребята, потупясь, молчат.

— Ведь был уговор какой? Я проспорю — деньги отдаю. Он проспорит — раков на всех делим. Так? Так.

— Не хотим мы этих раков ваших… — тихо произносит один из мальчиков.

Куцый бросает на него удивленный взгляд, ведь этого «пацана» он лишь позавчера катал на мотоцикле.

— Чудаки, — усмехается Куцый. — Ишо спорить не научились. Того не понимаете, что спор — дело честное. Поймал бы он двух хоть самых малых рачков — выиграл бы. А что малые два рачка заместо этого налима?.. — Куцый поднимает с травы кусок высохшего кизяка, показывает всем: — Два малых рачка, как все равно вот это… — Он сердито бросает кизяк в костер. — К тому и говорю, что спор — дело честное. Потому я и не беру налима…

Все молчат.

Куцый свернул цыгарку, достал кисет, насыпал махорки, курит.

— Ты не горюй, — обращается он к Леньке. — Хошь, я дам тебе денег так, не за этих раков?.. Вот просто дам и все тут… Ну?

Ленька удивленно смотрит на него.

— Думаешь, я жадный? — продолжает Куцый. Он отложил цыгарку, медленно расстегнул пиджак, полез под полу и достал мятую десятирублевку.

— Держи. Не за этих раков, а за твою ловкость. Люблю смелых и ловких. Никто так не умеет нырять. И я сам не умею. Двадцать пять раков и за весь день не достану… Бери, бери, чего боишься?

Все облегченно вздохнули, когда Ленька взял деньги и спрятал в карман брючишек, лежащих возле него. Ведь заработал же он…

— А теперь, братва, — жарь! — командует Куцый.

И снова у костра шумно, весело. Кто собирает кизяк и ветки, еще весной выброшенные половодьем на берег, кто аккуратно кладет в костер раков, кто побежал еще разок окунуться в воду, — уж больно жарко у костра, да еще под знойным солнцем.

Куцый сидит, улыбается. Заметив, что Филя взял налима и потащил его к корзине, кричит:

— Э-эй! Куды налима-то поволок?.. Я его возьму сам. Мы тут договоримся. Так, Ленок?..

Но вот уже испечены все раки. Куцый собрал их в одну кучку, отрывает от каждого шейку и клешни, складывает отдельно. А остальное он раздает малышам, повторяя:

— Ешь, братва, жри, лопай во всю!.. Хороши раки!.. Ай да ты, ай да я, ай да мы с тобой! — приговаривает свою любимую поговорку. Потом берется за клешни. — А я вот пузо не люблю есть, хоть и много в нем мяса… Я только клешенки высасываю…

Глаза у Куцего веселые, озорные. Он будто тоже мальчишка, только с бородой. Хорошо с Куцым! Малыши жадно высасывают рачьи желудки, не замечая, что ребята постарше едят только шейки и клешни и тихонько смеются над глупыми.

На траве все больше появляется красных рачьих панцырей. Пирует тамборская ватага!..

— Завтра, ежели будет ладная погодка, я за тобой приеду, — шепчет Леньке Куцый. — Махнем за жерехами, а хошь, с бреднем пойдем карасей в затопях баламутить. Ух, и много их там. Кишмя кишат! Только, чур, смотри, никому об этом…