Брокер - Джон Гришем

Президент расположился в кожаном кресле-качалке и сделал вид, что просматривает какие-то бумаги, теперь уже никому не нужные.

– А что в последнее время говорят о Бэкмане?

За восемнадцать лет работы директором ЦРУ Тедди Мейнард и десяти раз не был в Белом доме. Никогда там не обедал (всегда отказывался от приглашений, ссылаясь на нездоровье) и ни разу не приходил туда ради того, чтобы поздороваться с какой-нибудь заезжей знаменитостью (ему было на них плевать). Раньше, когда он еще передвигался на своих двоих, он изредка заглядывал в Белый дом, чтобы посоветоваться с тем, кто в тот момент был президентом, или с кем-то из его советников. Теперь, будучи прикован к инвалидной коляске, он переговаривался с Белым домом по телефону. Дважды к нему в Лэнгли приезжал вице-президент.

Единственное преимущество пребывания в инвалидной коляске состояло в том, что оно служило прекрасным предлогом для визитов только туда, куда ему хотелось, и занятия только тем, что сулило удовольствие. Никому в голову не приходило гонять старого инвалида.

Отдав пятьдесят лет шпионажу, он теперь мог позволить себе роскошь во время передвижений смотреть не вперед, а в буквальном смысле назад. Мейнард ездил в белом фургоне без опознавательных знаков – пуленепробиваемые стекла, бронированные дверцы, два вооруженных с головы до ног охранника за спиной и хорошо вооруженный водитель, – его коляску устанавливали через заднюю дверцу лицом назад, поэтому Тедди все видел, но его не видел никто. Еще два фургона следовали сзади на некотором расстоянии, и любая попытка пристроиться к директорскому фургону решительно и быстро пресекалась. Да таких попыток в общем-то и не было. Весь мир был убежден, что Тедди Мейнард давно умер или завершает жизненный путь в каком-нибудь тайном доме престарелых, куда отправляют умирать бывших шпионов.

Тедди себе ничего другого и не желал.

Он сидел, закутавшись в толстое стеганое одеяло, а заботился о нем Хоби, его верный помощник. Пока фургон двигался по вашингтонской кольцевой дороге с постоянной скоростью шестьдесят миль в час, Тедди потягивал зеленый чай, который подливал ему из термоса Хоби, и наблюдал за шедшими позади машинами. Хоби сидел рядом с коляской шефа на специально для него изготовленном кожаном стульчике.

Отпив очередной глоток, Тедди спросил:

– Где сейчас Бэкман?

– В камере, – сказал Хоби.

– А наши люди у начальника тюрьмы?

– Сидят у него в кабинете и ждут.

Еще глоток из бумажного стаканчика, тщательно поддерживаемого обеими руками. Руки хрупкие, с набухшими старческими венами цвета снятого молока, как будто бы они давно умерли и теперь терпеливо ждали, когда их примеру последуют остальные части тела.

– Сколько нужно времени, чтобы вывезти его из страны?

– Часа четыре.

– План в действии?

– Все готовы. Ждут зеленого сигнала.

– Надеюсь, этот болван со мной согласится.

Этот болван и Криц сидели, уставившись в стены Овального кабинета, и гнетущая тишина лишь изредка прерывалась каким-нибудь замечанием о Джоэле Бэкмане. Надо было о чем-то говорить, поскольку ни тому, ни другому не хотелось упоминать, что на самом деле занимало их мысли.

Неужели это случилось?

Неужели это конец?

Сорок лет. От Корнеллского университета до Овального кабинета. Все закончилось настолько внезапно, что они не успели как следует подготовиться. Они были уверены: у них есть еще четыре года. Четыре прекрасных года для приведения в порядок всех дел, и только потом – щемящий душу закат.

Хотя было поздно, им казалось, что за окнами становится все темнее и темнее. Квадраты окон, смотревшие на Розовый сад, были черным-черны. Часы над камином начали чуть ли не физически ощутимый последний отсчет времени.

– Что сделает пресса, если я помилую Бэкмана? – уже не в первый раз спросил президент.

– Взовьется, как безумная.

– Это может даже оказаться забавным.

– Вас здесь уже не будет.

– Тем более. – После передачи власти завтра в полдень он исчезнет из Вашингтона на частном самолете нефтяной компании, который доставит его на виллу старого друга на острове Барбадос. По распоряжению Моргана телевизионщиков на виллу не пустят, не будет и корреспондентов газет и журналов, а все телефонные шнуры выдернут из розеток. Он не станет поддерживать связей ни с кем, даже с Крицем, и тем более с миссис Морган – по крайней мере, в течение месяца. А Вашингтон пусть горит синим пламенем. В глубине души он надеялся, что так все и будет.

После Барбадоса он прошмыгнет в свою хижину на Аляске и по-прежнему не будет замечать внешний мир, во всяком случае, до прихода весны.

– Следует ли нам его помиловать? – спросил президент.

– Возможно, – сказал Криц.

Президент предпочел местоимение «нам», он всегда так делал, когда предстояло принять потенциально непопулярное решение. В легких случаях говорилось "я" или «мне». Если ему требовалась поддержка, если приходилось сваливать на кого-нибудь вину, он, приступая к процессу принятия решения, подключал Крица.

Криц сорок лет брал вину на себя и давно к этому привык, хотя ему это уже изрядно обрыдло.

– Весьма вероятно, мы не сидели бы сейчас здесь, если бы не Джоэл Бэкман.

– Возможно, ты прав, – сказал президент. Он всегда утверждал, что стал президентом благодаря блистательной предвыборной кампании, личной харизме, необыкновенной способности схватывать суть проблем и ясному видению будущего Америки. Признать в конце концов, что он обязан избранием Джоэлу Бэкману, было нелегко.

Но Криц проявил бессердечие или просто слишком устал. Его самого такое признание ничуть не шокировало.

Шесть лет назад бэкмановский скандал буквально захлестнул Вашингтон, замарав попутно и Белый дом. Над популярным президентом сгустились тучи, и перед Артуром Морганом расчистилась дорожка, по которой он проковылял до Белого дома.

Теперь, когда настало время ковылять в обратном направлении, он лелеял мечту о впечатляющей пощечине вашингтонскому истеблишменту, который все четыре года его игнорировал. Поблажка Джоэлу Бэкману сотрясет стены всех учреждений в округе Колумбия, а прессу приведет в ярость. Моргану нравилась эта идея. Пока он будет греться на барбадосском солнышке, столица снова закипит, конгрессмены потребуют расследования, прокуроры начнут изгаляться перед камерами, а занудные говорящие головы – нескончаемо болтать на всех телеканалах.

Президент улыбнулся, глядя в темноту.

На Арлингтонском мемориальном мосту через Потомак Хоби в очередной раз подлил зеленого чая в бумажный стаканчик.

– Спасибо, – тихо проговорил Тедди. – Что наш приятель будет делать завтра, когда покинет Белый дом?

– Исчезнет из Штатов.

– Мог бы и пораньше.

– Он собирается провести месяц на Карибах, зализывая раны, повернувшись к миру спиной, дуясь на весь свет и ожидая, когда кто-нибудь вспомнит о нем.

– А миссис Морган?

– Она уже в Делавэре, играет в бридж.

– Они разводятся?

– Если у него хватит ума. Впрочем, кто знает?

Тедди аккуратно отпил глоток.

– Есть ли у нас рычаги воздействия, если Морган заартачится?

– Не думаю, что он заартачится. Предварительный разговор прошел довольно гладко. Похоже, Криц на нашей стороне. Он сейчас гораздо лучше, чем Морган, понимает ситуацию. Криц отдает себе отчет в том, что если бы не бэкмановский скандал, им бы не видать Овального кабинета.

– И все же есть на что надавить, если он заупрямится?

– По правде говоря, нет. Он идиот, но чистенький.

Они свернули с авеню Конституции на Восемнадцатую улицу и вскоре уже въезжали в восточные ворота Белого дома. Из темноты возникли люди с автоматами, фургон окружили агенты секретной службы в черных пальто. Были названы пароли, запищали радиотелефоны, и через несколько минут Тедди вместе с коляской выгрузили из машины. Внутри помещения беглый осмотр инвалидной коляски не выявил ничего, кроме укутанного в одеяло беспомощного старика.

Арти, на этот раз без «Хайнекена», но снова без стука заглянул в кабинет и объявил:

– Мейнард явился.

– Выходит, он еще жив.

– Едва-едва.

– Тогда кати его сюда.

Хоби и Придди, заместитель Тедди, вошли вслед за коляской в Овальный кабинет. Президент и Криц поздоровались с ними и предложили гостям устроиться возле камина. Если Тедди избегал Белого дома, то Придди был здесь практически завсегдатаем, он каждое утро снабжал президента разведывательной информацией.

Расположившись, Тедди оглядел комнату, словно надеясь увидеть «жучки» или иные подслушивающие устройства. Он был почти уверен, что их тут нет, этим играм пришел конец после Уотергейта. Никсон протянул по Белому дому столько проводов, что их хватило бы на небольшой городок, но, как известно, ему это дорого обошлось. Однако Тедди явился во всеоружии. Над осью его инвалидной коляски был аккуратно запрятан мощный магнитофон, который не упустит в ближайшие тридцать минут ни единого звука.