Бунт земли (Сборник эссе) - Сатпрем

После средних веков церкви и науки, не настанут ли средние века скотства, просто-напросто? Не надо обманывать себя, мы не подошли к концу "цивилизации", как когда-то к концу Римской Империи. Мы подошли к концу Римской Империи, только и всего.

Но, Человек, был ли он когда-либо? Может быть, его еще и не было? У него нет ключа от его собственной физической эволюционной тайны, который навсегда избавит его от его богов и его дьяволов, освободит из собственной смертной тюрьмы. Эволюция не может остановиться до тех пор, пока она не откроет свою собственную эволюционную тайну. Она в самом зародыше, в самих наших клетках, которые, может быть, сделаны из чего-то другого, а не из этой гримасничающей дезоксирибонуклеиновой кислоты, которой похваляются наши Знахари. И даже конвульсии нашей старости, может быть, придуманы только для того, чтобы заставить нас приблизиться к Тайне.

--x x x

Иногда случаются странные совпадения в истории, как и в расположении планет, которые позволяют нам предвидеть переломные моменты в будущем человечества, а также его тупики.

Когда родился Сократ, Будда несколькими годами раньше ушел в Нирвану, а Эсхил еще только готовился написать Прометея. Три великих человеческих рождения, чьи последние дни сокрыты покровом тайны и неизвестности. Почти в одно и то же время.

Можно сказать, что одновременно с Нирваной Будды в Азии тоже наступил перелом, который нельзя назвать "фатальным", как перелом на Западе, потому что он был мягким, благоприятным и утешительным, предписывающим этим "безумцам", как говорил Будда, обрести свой рассудок и свою реальность. Но эта "реальность" толкала Азию в безвыходный тупик, наименее земной, отсылающий нас в небытие, из которого мы никогда уже не должны были бы выбраться, кроме как посредством некоего отклонения от нормы, о котором нельзя сказать от Бога оно или от Дьявола, или нашего собственного изготовления.

Но очень скоро наша материалистическая наука уравняет все это, сравняет Восток и Запад в одном и том же утилитарном болоте, которое покроет отныне все континенты.

Конечно, можно еще предаваться приятным камерным медитациям и индивидуальным "освобождениям", ничто ведь не мешает нам, и это так освежает посреди нашего беспорядочного мира. Но Земля так и остается прикованной, как Прометей на Кавказе, и давление мутного болота нескоро позволит нашему сознанию встать на ноги. Потому что не стоит больше обманывать себя: остров Красоты никогда не оживет в окружающем Варварстве, не будет ни Тибета, ни Афин.

И мы это заслужили, не так ли. На сегодняшний день нас уже более пяти миллиардов. Это немного пугает.

x x x

Остается Прометей.

Но этот зародыш еще пребывает в состоянии мифа или поэзии, этот сияющий знак на запутанных и полностью интеллектуализированных следах, а мы нуждаемся в конкретном пути, в конкретной тайне, в эволюционном законе, который заставит нас сделать шаг из нового ледникового периода или Апокалипсиса, не меняющих ничего, потому что надо будет все начинать сначала до тех пор, пока мы не подойдем к тайне наших клеток. Нет ничего более неумолимого, чем клетка это само упорство, и миллиарды лет не в счет.

Но почему сегодня? Потому, конечно, что мы уже стучались во все обманные двери, какие только были.

Огонь...

Прометей хотел принести божественный Огонь людям, но где искать его, когда все тайны Индии отсылают нас к Трансцендентному?

Вот и все.

Задолго до греков, намного раньше Будды и Упанишад и, может быть, еще до первой египетской династии, примерно за три или за пять тысяч лет до нашего юного Христа на вершинах Гималаев жили странные песнопевцы, которых называли ришами; они оставили свои гимны и свою тайну, столь же недоступные, как тайны подземелий и фресок Фив, поскольку их передавали от отца к сыну, от учителя к ученику, сохраняя тончайшие интонации, как и положено обращаться со всеми священными формулами. От этих гимнов, названных Ведами, нам осталась некая Риг-Веда, посвященная божественному Огню Агни, расшифрованная Шри Ауробиндо, как были расшифрованы иероглифы Шампольоном, но расшифрованная не с помощью "розеттского камня", ни даже с помощью высшего сознания, расшифрованная и вновь обретенная посредством опыта, произведенного Шри Ауробиндо в своем собственном теле и в своих собственных клетках. Именно в этом. Именно в этом истина! Клетки знают. Можно думать все, что угодно, но у тела есть собственный способ, как узнать свою мать.

О Огонь, ты сын неба

через тело Земли...

О Огонь, ты сын вод, сын лесов,

даже в камне и там ты присутствуешь ради

человека.*

В этом есть тайна.

Вот она:

Наши отцы своим криком разрушат неприступные

крепости;

своим криком они разобьют вдребезги горную скалу,

они сделают

в нас проход...

и придут к Свету и солнечному миру,**

и откроют Свет и солнечный мир.***

Эта "скала", эти "неприступные крепости" все это, может быть, есть наша "стена" смерти, невидимая Бастилия, против которой Земля подняла мятеж.

Следующий шаг вида.

Примечания:

* Риг-Веда, III, 25.1 и I, 70.2

** Риг-Веда.

*** Риг-Веда, I, 71.

---3

СФИНКС

Иногда надо суметь стать проще и, оставив литературное множественное, сказать "я", как бы мимоходом: "Который час или куда ты идешь? И что движет тобою, человек?"

Так говорил Сократ: "Остановись, мой друг, побеседуем немного. Не об истине, которая поблекла, не о скрытой природе мира, но о том, что ты собирался делать, когда я тебя встретил. Ты думаешь, что ты хочешь сделать справедливо, красиво или хорошо потому только, что ты собираешься это сделать. Но объясни мне тогда, что такое справедливость, красота, добро".* Справедливость красота добро... Черт возьми! Где прячутся все эти птицы?

Я иду... я много прошел. Я даже промчался галопом через несколько континентов. Но что заставляло меня идти? Что приводило в движение мои ноги, и почему я выбирал тот или иной курс из стольких всяких курсов, словно ясновидящий безумец? Ни разу во мне не шевельнулась мысль, ни разу не возникла абстракция: я моряк, бретонец, я люблю морской простор, чаек, хотя и родился в Париже на улице Джордано Бруно (тоже довольно упрямый еретик, за что и был сожжен заживо). Все начиналось хорошо. Однако на дорогах Афганистана я вспоминал Мальро: "Пусть других поразит сдача на волю судьбы и мучительная предопределенность неведомого". Неведомое это очень по-бретонски (один из моих предков был юнгой на первых парусниках), неизвестность, приключения, тем более что "обыденное" вызывало во мне тошноту.

Примечание: * Цитата по Всемирной Энциклопедии, 15.91.

Но почему так? Что заставило меня тронуться в путь? Моряки говорят, что они "отдают швартовы". В конце пути находишь то же, что было в начале и это, может быть, вопрос, который задают все. Молчаливый вопрос ребенка, глядящего на бегущие волны и на то, как легкий ветер гонит их в открытое море. "И что же все это значит?"

Тогда этот вопрос обрушился на меня, как землетрясение. Это случилось 5 мая 1945 года. Мне был двадцать один год с небольшим; я выходил из барака, полного вшей, и уже переболел тифом, подхваченным в последние дни пребывания в концентрационном лагере. Меня спасли, не знаю почему.

Было отчего сомневаться во всем.

Я был зияющей бездной.

Восемнадцать месяцев пребывания в человеческом кошмаре.

Нет: не "наци", не "немцы", не "чужие", а опустошение Человека.

Без малейших колебаний я бросился в самое сердце дикого мира, как те рыжие обезьяны, что лают в гвианской ночи. Может быть, они лают, пытаясь обрести смысл своего существования? Я очень постарался, чтобы найти свой.

---x x x

Существует, тем не менее, высшая Милость.

Может быть, некоторые из криков вынуждают божественную Милость снизойти?

Ровно через семь месяцев после того, как я вышел из нечеловеческого мира и вновь окунулся в море, которое мне ничего не говорило, кроме того, что оно любит меня, и я люблю его, наконец-то у меня было что-то, что можно было любить, я оказался на борту старого военного самолета никакого другого транспорта не было в послевоенном хаосе на пути в Каир. Либо индийцы, либо бретонский кузен, кто-то из них должен был стать моим учителем.

А потом Гиза, Сфинкс.

Я был потрясен.

Я был совсем один, орды туристов еще не нахлынули на мир, подобно Чингисхану.

Мне было двадцать два года. Я был мертвецом, стоящим на двух ногах. От меня остались только мои глаза, которые смотрели и смотрели на песок, на Сфинкса, как прежде на море, я был словно ребенок, потерявший память, со своей черной дырой. Не было никого, была эта бездна, была тоска это единственное "что-то", что было. И потом "нечто", которое смотрело на меня из глубины вечности, как море, умеющее видеть.

Я был маленьким. Чем я был?

Я не был даже "человеком": из меня вырвали мое человеческое. Если размышлять над чем-то, что является НИЧЕМ, бездной, криком это все. Огонь да. Это бездна, которая жжет жестоко. Быть значит быть огнем, который жжет. Это до людей, до эпох. Первый крик, раздавшийся над горными вершинами Земли, был огнем. Это мое огненное существо стояло перед Сфинксом.