Насвистывая в темноте - Лесли Каген

Папа глубоко-глубоко вдохнул, словно собираясь сказать что-то ужасно важное, и, выдохнув, проговорил:

— И передай своей матери, я прощаю ее за то, что она сделала. Передашь?

И закашлялся, так сильно, что на губах розовая пена выступила.

— Я буду приглядывать за тобой, Салли. Помни… порой происходит такое, чего совсем не ждешь, так что лучше будь начеку. И обращай внимание на мелочи. Дьявол прячется в мелочах.

Потом папа уснул на минутку, но опять проснулся и сказал:

— А знаешь, Нелл — не самая худшая сестра на свете. Бывают и похуже.

И тут в палату вошла та нянечка и объявила, что у папы то ли спячка, то ли горячка. Я не совсем уловила, потому что у нее был странный такой говор.

Тру виновата в том, что папа угодил в больницу? Это все из-за Тру? Да она и машину-то водить не умеет, ей семь лет всего! Ох, папочка… И я понятия не имела, за что он хочет простить маму и почему сам ей не скажет, — хотя это, наверное, оттого, что она обезумела от горя, как выразился доктор.

Папа уже уснул, но я все равно шепнула ему: «Вас понял, выполняю, конец связи». Мы с ним все время так прощались. В точности как Пенни прощалась со своим дядей Небесным Королем, когда тот уже мчался по чистому синему небу в своем самолете «Певчая пташка»[2]. Мы с папой просто обожали этот сериал, смотрели его каждое утро по субботам, потому что папа тоже был когда-то летчиком.

А потом нянечка сказала:

— Время посещений истекло.

— Но мне еще нужно… — начала было я, но старушка так замотала головой, что мне сразу сделалось ясно: никаких «но». Все, что я хотела сказать, потерпит до завтра.

Я взяла папу за колючий подбородок и повернула папино лицо к себе, чтобы чмокнуть в щеку, легонько, как бабочка (его любимый поцелуй), а потом — в кончик носа, на манер эскимосов (это уже мой любимый).

Я дала ему свои обещания, а через три дня папу похоронили. Извиниться я так и не успела.

Глава 02

Прошлым летом, когда мне стали сниться жуткие кошмары про Тварь из Черной Лагуны[3], мама отправила меня на прием к доктору Салливану. Это кино про джунгли Амазонки, там глубоко-глубоко в реке жило чудище, которое выныривало со своей глубины, как проголодается, и цапало людей. Когда папа умер, я только и думала, что о Твари, которая явится за мной, или Тру, или Нелл, или мамой, и что мы тогда станем делать? Мы ведь вовсе не такие сильные, как папа. Так уж получилось. И что совсем меня доконало: выяснилось, что наш дом всего-то в трех кварталах от лагуны Вашингтон-парка. Как раз где нашли бездыханную Джуни Пяцковски. А человека, который оставил ее одну-одинешеньку у красных лодок напрокат, не нашли. Я только диву давалась, отчего никому и в голову не придет, что Джуни вполне могла убить Тварь, ведь чего-чего, а на-стыр-ства у Твари было в избытке. Вы гляньте только, как она хотела добраться до той актрисы, Джулии Адамс!

Но, сидя в кабинете, пропахшем уколами, я еще немного подумала обо всем этом и сказала доктору Салливану:

— Ладно, может, это и не Тварь была. Может, не она убила Джуни.

Доктор заулыбался и закивал.

— Это из-за розовых трусиков на шее, — объяснила я. — У Твари лапы толстенные, а ведь нужны очень ловкие, тонкие пальцы, чтобы повязать трусики на шею девочке, верно?

Док Салливан заставил меня проглотить немного рыбьего жира и наклонился поближе — так близко, что поры на его носу стали похожи на ячейки в картонке из-под яиц.

— Салли О’Мэлли, у тебя, что называется, «сверхактивное воображение». — Дыхание доктора было мокрым и вонючим, прямо джунгли Амазонки. — Это не очень хорошо. По правде сказать, — тут он оглянулся на мою маму, — это лишь подтверждает старую пословицу: пустая голова — мастерская дьявола. Вы регулярно ходите к мессе?

От этих слов веры в доктора Салливана у меня не прибавилось. Потому что он ошибся — хуже не бывает. Моя голова в жизни не пустовала. Никогда-никогда.

— Салли! Ты меня слушаешь? — спросила мама тем тоном, что сразу дает понять: у нее полно дел и поважнее.

— Прости.

Доктор Салливан обозвал мои рассуждения про Тварь «полетами воображения», и эти полеты, наверное, достались мне в наследство от моего Небесного Короля, потому что мама наши с папой полеты не шибко одобряла.

А мама вздохнула этаким долгим вздохом и говорит:

— Завтра мне нужно быть в больнице, у меня операция. Попрощаюсь с желчным пузырем. — И положила руку на живот справа. — И пока меня не будет, — тут она уперла палец в Тру, — я хочу, чтобы ты занялась благими делами, а ты, — и палец уперся в меня, — обуздала воображение, или я снова отведу тебя к доктору.

Потом она уставилась на свои руки и покрутила обручальное кольцо, которое подарил ей Холл, и это, наверное, было больно, потому что у нее лицо покривилось. Учитывая, как ей не везло с мужьями, мы с Тру решили, что мама вышла за Холла только потому, что он не похож на человека, который вот-вот испустит дух, с этими его мускулами, волнистой шевелюрой и татуировкой на бицепсе — mama. Нелл объявила, что татуировка, должно быть, проняла нашу маму до самого нутра. Может, и так, стоило папе умереть. Но в итоге мама осталась с Холлом, поскольку католики считают, что развод прямиком ведет в геенну огненную, где придется гореть всю вечность до остатка. Бабуля говорила, если человек католик, единственное, что можно сделать, коли не хочешь быть замужем за подонком, — это молиться со всей мочи, чтобы этого ублюдочного торговца башмаками по пути на работу переехал автобус.

Мама встала и сказала самым неумолимым своим голосом:

— Пока меня нет, сестрам О’Мэлли лучше бы не высовываться выше травы, потому как если я вернусь и услышу, что вы доставили хоть кому-то хоть какие-то неприятности, то обеих поколочу так, что в жизнь не забудете.

И ушла, будто вдруг вспомнила про какое-то дико важное дело.

Я подождала, пока за нею не захлопнется дверь-сетка, а потом спросила:

— Думаешь, она умрет? Как папа?

Раньше я не особо переживала, но после смерти папы только переживаниями и занималась. Потому что… ну, видели бы вы моего папу… такой он был сильный и храбрый, с большими руками, и черными волосками на бицепсах, и широкими плечами. Он даже ничем никогда не болел, мой Небесный Король. И это лишний раз показывает, что может случиться, когда ничего подобного не ждешь.

Тру мусолила во рту травинку, стараясь свистнуть погромче, как это иногда получается.

— Не-а, — сказала она. — Такие злюки, как Хелен, не умирают.

Тру не шибко переживала, даже особо не плакала, когда умер папа, и это казалось мне странным. Потому что пускай папа любил меня очень, очень сильно, настолько сильно, что я и за миллион лет его не забуду, Тру он любил даже немножко сильнее. Раньше мне от этого было как-то не по себе, но если в сестры досталась Тру, что тут поделаешь, чего еще от нее ждать.

И насчет мамы Тру совершенно права. Раньше, пока папа был живой, мама вовсе не была злюкой, не то что теперь, и я точно знала, кто тут виноват. Поэтому собиралась помолиться на ночь заодно и о том, чтобы по дороге в «Обувь Шустера» Холл позабыл глянуть в обе стороны, когда станет переходить Норт-авеню, и тогда мама сможет выйти замуж за кого-то, кто не будет болтать с набитым ртом, — если, конечно, она вернется из больницы. А может ведь и не вернуться. Я же говорю, большого доверия к доктору Салливану я не испытывала. Одно его дыхание, мне дико стыдно об этом говорить, но уже одно его дыхание могло прикончить человека.

Глава 03

Еще когда жили на ферме, мы с Тру водились с Джерри Эмберсоном; тот жил на дальнем конце нашей гравийной дороги и однажды пописал мне на ногу, когда мы наплавались в его секретном лесном пруду. Все остальные дети, с кем мы учились в школе, жили на фермах вроде нашей; с голоду можно помереть, пока туда дотопаешь. Так что если хотелось поиграть в прятки, попинать банку или там еще чего-нибудь, где нужно больше двух игроков, то приходилось, хочешь не хочешь, водиться с писающим где попало Джерри Эмберсоном.

Другое дело здесь, на Влит-стрит. Холл чуть не умер от изумления, когда мы с Тру объявили ему, что не хотим переезжать в город. У него мамина запеканка с тунцом и макаронами аж изо рта полезла. «Слышь, такие вот пироги с котятами. Мы переезжаем. Я уже нашел себе работу, а всем нам — жилье. — Холл вытряс в себя остатки пива из бутылки и шваркнул ею об стол. — В том квартале детей как грязи, так что кончайте скулеж, а не то наподдам, чтоб зря не скулили».

Раз в жизни Холл оказался прав. Потому что, захоти ты позвать тут кого-то, этот «кто-то» непременно сидит на крыльце и ждет, только свистни. Это потому, что вся наша округа забита, как бабуля выразилась, «продуктами католических браков» (и при этих словах глаза у нее едва на лоб не выпрыгнули, бабуля то и дело таращится из-за болезни под названием «щитовидка» в ноге у нее где-то).