Генерал армии Василий Маргелов - Борис Костин

Фронт почти до августа протоптался на месте, а затем пришел в движение. Назвать фронтом жидкую оборону 13-й армии, пролегавшую по полям и перелескам, можно было с большой натяжкой. И она, невзирая на отчаянное сопротивление бойцов и командиров Красной Армии, в конце концов рухнула под напором противника, имевшего почти трехкратное преимущество в живой силе и технике.

Семейный совет Маргеловых был краток. Как ни противилась Агафья Степановна, ссылаясь на извечное «авось обойдется», ей пришлось отправиться в тыл. Перед отъездом, едва сдерживая слезы, она спросила Филиппа Ивановича: «А как же ты?» И услыхала в ответ: «Может быть, и я на что-то сгожусь». Не подозревал тогда еще георгиевский кавалер, что немецкая военная доктрина «Drang nach Osten» – «Натиск на Восток», с которой он имел очное знакомство в окопах Первой мировой войны, не изменившись по сути, претерпела существенные изменения в способах проведения ее в жизнь. По меркам секретного меморандума «Об обращении с местным населением восточных областей», вышедшего из-под пера рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, Маргелову-старшему, как отцу командира Красной Армии, грозила расправа. Заместитель командующего группой армий «Центр» по тылу генерал фон Шенкендорф издал распоряжение, которое обязывало всех жителей в кратчайший срок зарегистрироваться в комендатуре. «Регистрационные списки должны быть предъявлены местному коменданту или органам, назначенным для контроля». За всякое содействие большевикам и бандитам (читай: партизанам. – Á. Е.) виновные будут наказаны смертной казнью». От себя добавим: без суда и следствия. Далее в этом же распоряжении шли наказания и за более мелкие провинности, как то: несоблюдение комендантского часа, саботаж на принудительных работах…

В Костюковичах зверствовали гестаповцы. Узниками, попавшими в лапы палачей, становились те, кто либо родню в Красной Армии имел, либо партизанам помогал, либо того хуже – с «еврейским отродьем» якшался. Таким в «новый порядок» дорога закрыта, для них один путь – в могилу, которую каратели заставляли рыть собственными руками.

Уже после освобождения Костюковичей в 1943 году представителями органов юстиции Красной Армии был составлен акт: «За время оккупации немецкие захватчики с сентября 1941 года… за период своего властвования систематически истребляли мирных жителей г. Костюковичи, обвиняя их в связи с партизанами, бывших партийных и других ответственных работников… полностью истребили еврейское население города и района.

Расстреляны семьи: Афонченко, состоящая из 5 человек – мать, четверо детей, Листопадовы – мать, отец, дочь, Черногузовы – мать, сестра, жена, трое детей, брат…

…Много других жителей расстреляно поодиночке и похоронено в районе пенькового завода».

Филипп Иванович действительно сгодился – партизанам. Он и несколько бывших солдат, воевавших еще «на германской», отрыли винтовки, в целости и сохранности пролежавшие в земле много лет. Одну из них Филипп Иванович оставил себе. По рассказам очевидцев, с ней он отбивался до последнего патрона, с оружием встретил страшную смерть – заживо сгорел в собственном доме.

…Рисковым он был мужиком! В молодости, едва закончился медовый месяц, как он – жену молодую в охапку, небогатый скарб на плечи, да и по тракту в неблизкий Екатеринослав, что в Малороссии. Осталось неизвестным, кто первым из костюковичских жителей обосновался в Екатеринославе, но, судя по всему, белорусская колония в городе на Днепре была многочисленной, и потому чета Маргеловых не осталась без крова. Филипп Иванович решил попробовать себя на чугунолитейном заводе.

В краткой справке в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона о Екатеринославе говорится:

«Губернский город Екатеринославской губернии при р. Днепре… В 1783 году задуман Потемкиным в 50 верст окружности с улицами в 30 сажень шириной, с роскошными зданиями и университетом.

Екатерина II заложила первый камень в основание Преображенского собора. При перенесении графом Зубовым столицы Новороссии в Вознесенск[2] Екатеринослав потерял свое значение, а при Павле I переименован в Новороссийск. Император Александр I в 1802 году возвратил городу название, которое он имел при основании».

Здесь, забегая вперед, заметим, что Екатеринославу еще раз пришлось изменить свое название. Произошло это событие в 1926 году. С той поры город носит имя видного деятеля большевистской партии Григория Ивановича Петровского. Петровский был активным пропагандистом и организатором екатеринославских рабочих в 1905–1907 годах, когда город кипел и бурлил, до тех пор, пока сабли и нагайки не расставили все и вся по своим местам. Безусловно, события эти повлияли и на судьбу Филиппа Ивановича.

Но возвратимся к энциклопедической справке.

«В 1897 году в Екатеринославе, мимо которого шла железная дорога Донбасс – Кривой Рог, население составляло 113 000 человек, имеется собор и 6 приходских церквей, церковно-приходская школа. Жителям дают заработки погрузка и сплав по Днепру леса, хлеба и других товаров.

В городе 69 фабрик и заводов с ежегодным производством 9 000 000 руб. с 5–6 тысячами рабочих. Главнейшие – Александровский, Южно-Российский рельсопрокатный, механический, трубопрокатный, 7 паровых мельниц, 2 табачные фабрики, 4 завода чугуно-литейных и земледельческих орудий, 9 паровых лесопилок».

Как видим, выбор для тех, кто решил здесь попробовать свои силы и разум, был обширен. Только вот сколотить состояние горбом, потом и трудовыми мозолями удавалось далеко не каждому. Маргеловы жили скромно, но не бедствовали, Агафья Степановна вела домашнее хозяйство, небольшая комнатка в рабочем бараке отличалась чистотой и порядком. В ней-то и появился на свет Василий.

В 1913 году Маргеловы покинули Екатеринослав. Семья, к тому времени увеличившаяся до четырех человек, тронулась с пожитками в обратный путь, в Костюковичи. Точные причины возвращения назвать трудно, но одно известно доподлинно: Филипп Иванович не был неудачником. Неказистый домишко на Муравильской улице, доставшийся в наследство супруге, через год вполне мог соперничать со строениями, в которых жили именитые граждане Костюковичей. Неизвестно, как бы дальше развивались события, но в размеренное патриархальное бытие провинциального белорусского городка ворвалась война.

С начала июля 1914 года «Могилевские губернские ведомости» шли нарасхват. Местные жители оживленно обсуждали убийство в Сараеве эрцгерцога австрийского Франца Фердинанда, изрешеченного пулями вместе с достопочтенной супругой. Убийцей был гимназист – боснийский серб, и лучшего повода для агрессии против маленькой славянской страны нельзя было придумать. «Напал черт на младенца», – комментировали горожане сообщение об объявлении правительством Австро-Венгрии войны Сербии. Напряжение достигло апогея. Все ожидали, какой ответ последует из Зимнего дворца на бомбардировку Белграда. 13 июля Николай II повелел объявить «предмобилизационное положение». Через четыре дня государь подписал указ о частичной мобилизации. Однако уже через сутки была объявлена всеобщая мобилизация сухопутных и морских сил. 19 июля в 7 часов вечера Германия объявила войну России.

Известие об этом событии пришло в Костюковичи на следующий день. Призывно забил большой колокол Крестовоздвиженской церкви, и народ потянулся на городскую площадь. Могучий голос дьякона озвучил слова высочайшего манифеста:

«Божию милостию, Мы, Николай Второй, император и самодержец всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, прочая, прочая… объявляем всем верным Нашим подданным: следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и с особой силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования… Вынужденные в силу создавшихся условий принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоинством Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров… Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную нам страну, но оградить честь, достоинство и целостность России и положение ее среди великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все Наши подданные.

В грозный час испытаний да будут забыты внутренние распри, да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага… Мы молитвенно призываем на святую Русь и доблестные войска Наши Божие благословение».

Тут же прошел молебен о даровании победы воинству российскому. Патриотические чувства, владевшие собравшимися, были искренними, неподдельными. Не обошлось и без слез – ведь многие семьи отправляли на войну кормильцев. Почти одновременно с царским манифестом в печати появилось постановление «О призрении семейств воинских нижних чинов, призванных на военную службу по случаю мобилизации». Согласно документу, право на призрение и пособие деньгами получали все семьи, независимо от их материального положения. Пособие было равнозначно стоимости: 1 пуда 28 фунтов муки, 10 фунтов крупы, 4 фунтов соли, 1 фунта постного мяса, 1 пуда картофеля. Для сравнения приведем цены 1914 года на основные продукты в Могилевской губернии: один пуд ржаной муки стоил – 1 рубль 85 копеек, пшеничной – 2 рубля 40 копеек, пуд картофеля – 32 копейки, пуд говядины – 6 рублей 80 копеек, пуд соли – 45 копеек.