Индивидуализация уголовного наказания. Закон, теория, судебная практика - Владимир Бурлаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для назначения справедливого и обоснованного наказания необходимо добиваться равного подхода к учету личности. Однако отсутствие специальной статьи, предусматривающей и раскрывающей понятие личности преступника, часто превращает такой учет в чистую формальность, которая подрывает принцип равенства граждан перед законом. Разъяснения Верховного Суда РФ по вопросам практики назначения наказания лишь отчасти восполняют пробел уголовного закона. Эти разъяснения содержат перечень отдельных обстоятельств, характеризующих личность и совершенное ею общественно опасное деяние, но оставляют слишком широкий простор для судейского усмотрения.[1] Поэтому в большинстве приговоров остается открытым вопрос о том, в какой мере и в каком направлении учтенная судом информация о личности виновного повлияла на выбор вида и размера наказания.
Изучение судебной практики назначения наказания российскими учеными показывает, что в ней наблюдается неоднозначный подход к оценке личности. Суды при обосновании вида и размера наказания обычно используют общие формулировки об учете критериев назначения наказания. Особенно это заметно в отношении личности виновного. Типичной практикой является констатация двух-трех обстоятельств, характеризующих личность. Из описательно-мотивировочной части приговора не всегда понятно, какие конкретные характеристики личности виновного повлияли на судейскую оценку, чем именно подтверждается отрицательный или положительный акцент такой оценки. Комплексность и полнота отражения всех возможных характеристик в мотивировочной части, которые имелись в материалах уголовного дела, отсутствуют в абсолютном большинстве уголовных дел.
Такая практика чревата серьезными негативными последствиями. Во-первых, суд, не имеющий прочной правовой основы при оценке личности виновного, назначает наказание на основе житейского опыта и своего усмотрения и во многих случаях произвольно. Ярким примером тому может быть судебная практика условного осуждения, которая показывает, что ст. 73 УК РФ применяется в среднем по каждому второму уголовному делу, включая дела о преступлениях особой тяжести. Известны случаи, когда преступник не признавал своей вины и не раскаивался, но приговаривался к 7 годам лишения свободы условно. Если принять во внимание требование закона о том, что условное осуждение применяется только в случае, когда суд придет к выводу о возможности исправления осужденного без реального отбывания наказания, закономерны сомнения в правомерности такого вывода, не подкрепленного объективной оценкой личности.
Во-вторых, в судебной практике разных регионов страны формируются свои стереотипы назначения наказания за преступления одного и того же вида, оказывающие влияние на суровость уголовной репрессии. Исследования показывают, что расхождение в жесткости наказания за аналогичные преступления, совершенные лицами, имеющими типичные характеристики, может достигать 5 лет лишения свободы. Так, А. И. Рарог отмечает, что в смоленской области за получение взятки при особо отягчающих обстоятельствах (ч. 4 ст. 290 УК) суды назначали в среднем 8 лет лишения свободы, а в Московской области – 3 года.[2] Сходная ситуация наблюдается в практике назначения наказания по делам о незаконном приобретении и хранении наркотиков без цели сбыта, которая показывает разброс наказаний, в среднем составляющий более года лишения свободы.[3]
Исследование судебной практики назначения наказания за корыстные преступления, проведенное автором данной работы в двух регионах России, обнажило те же недостатки. Исследование позволило вскрыть определенные закономерности в процессе назначения наказания, на которых хотелось бы остановиться подробнее. Согласно основной гипотезе исследования, проблемную ситуацию в практике назначения наказания можно констатировать в случае, если имеется расхождение между реальным индексом жесткости судебной репрессии (средним наказанием по приговорам) и идеальным индексом жесткости наказания за преступление в целом (средним наказанием по доктрине).[4] Анализ данных, полученных в ходе исследования, показал, что реальный индекс жесткости судебной репрессии в 82,6 % случаев в регионе 1 и в 100 % случаев в регионе 2 превышал идеальный индекс жесткости наказания, и в среднем превышение составляло 140 % в первом, и 210 % во втором регионе. Эти данные позволяют считать, что суды часто завышают наказание.[5]
В задачи исследования входило определение ведущего критерия назначения наказания. Гипотеза опиралась на классическое положение, что таковым является общественная опасность преступного деяния. Чтобы подтвердить эту гипотезу, нужно установить прямую зависимость между реальным индексом жесткости судебной репрессии и степенью общественной опасности совершенных преступлений. То есть жесткость наказания должна увеличиваться или снижаться, в зависимости от увеличения или уменьшения тяжести совершенного деяния. Полученные данные показали, что, во-первых, по мере ухудшения типологической характеристики осужденных обязательно увеличивался индекс жесткости судебной репрессии, причем это увеличение наблюдалось даже в тех случаях, когда одновременно уменьшалась степень общественной опасности деяния, и, во-вторых, увеличение степени общественной опасности содеянного не обязательно вело к увеличению индекса жесткости судебной репрессии.
Для иллюстрации обнаруженных закономерностей судебной практики можно рассмотреть два графика, отражающих изменение строгости наказания (индекса жесткости) в зависимости от общественной опасности совершенного деяния и характеристики личности виновного.
График 1
График 2
На графиках 1, 2 видно, что идеальный индекс жесткости наказания относительно общественной опасности деяния (итУ) значительно меньше, чем реальный индекс жесткости судебной репрессии (ирПр) В то же время идеальный индекс жесткости наказания относительно типа личности преступника (итЛ) примерно соответствует реальному индексу жесткости судебной репрессии (ирПр). Это значит, что уровень судебной репрессии чаще ориентировался на оценку личности преступника и реже – на оценку общественной опасности содеянного.
Казалось бы, такая закономерность означает, что суды серьезное внимание уделяли оценке личности при назначении наказания. Чтобы проверить обоснованность такого вывода, были осуществлены дополнительные аналитические действия, а именно: сопоставлены оценка степени общественной опасности преступлений и оценка общественной опасности личности осужденных. Анализ данных показал, что среди осужденных только в 34,3 % случаев выявлены типы, общественная опасность личности которых выше, чем общественная опасность совершенных ими преступных деяний. Отсюда следует, что в большинстве случаев реальный индекс жесткости судебной репрессии не вполне соответствовал личностным особенностям осужденных и размеру ущерба, причиняемого их преступными действиями.
Каковы же причины отмеченной неадекватности судебной практики? очевидно, что они сокрыты в подходе, который сложился в отношении учета обстоятельств, характеризующих личность преступника. Этот подход мог проявиться как в завышении влияния отдельных сторон личности, так и в игнорировании некоторых обстоятельств, имеющих существенное значение при назначении наказания.
Изучение материалов уголовных дел показало, что в процессе предварительного следствия и в судебном заседании всегда выяснялись установочные сведения о личности, такие, например, как: пол, возраст, социальное положение, место работы и должность, образование, семейное положение, наличие судимости. Что же касается сведений, характеризующих мотивы и цели преступления, морально-нравственный облик, отношение к общественно полезному труду, общественной деятельности, то они устанавливались значительно реже. Например, почти не встречались приговоры, в которых отмечались особенности преступной мотивации, хотя мотивы корыстных преступлений имеют существенные внутривидовые различия, которые должны были и могли сыграть важную роль при назначении наказания. Установлено, что 33,6 % хищений были совершены по паразитическим мотивам, 34,5 % – по мотиву удовлетворения обычных материальных потребностей, 24,9 % – из желания приобрести спиртные напитки. Также установлено, что в 41,5 % изученных дел нет данных об отношении подсудимого к семейным обязанностям, в 36,7 % дел нет письменных характеристик, в том числе с места работы – в 17,8 % дел, с места жительства – в 18,9 % дел. Общественная активность также является характеристикой личности. Однако в приговорах не встречались ссылки на это обстоятельство. Наличие у подсудимого несовершеннолетних детей было установлено в 23,6 % проанализированных дел. Однако суд учел это обстоятельство только в 3,8 % приговоров.
