Пропаганда гомосексуализма в России - Маша Гессен

Чушь и дикость. Но в то же время и блестящий стратегический ход: это если сугубо прагматически посмотреть, какие цели ставила перед собой власть и каких результатов добилась. А хотела она в стране, где коррупция достигла поистине эпических масштабов, а начальству не терпится окоротить поднявшее было голову гражданское общество, посредством дешевого популизма настроить толпу против слабого меньшинства, которое не может постоять за себя в средствах массовой информации. Лишить российских геев и лесбиянок всякой возможности требовать равноправия, заявлять о себе в публичном пространстве. Запретить им открыто представлять ЛГБТ-сообщество на телевидении, в кино, изобразительном искусстве — и во всех других сферах, которые открывают доступ к массовой аудитории. Власть стремилась сделать так, чтобы в стране нельзя было издать книгу о российских мужчинах и женщинах, проживающих самую что ни на есть российскую жизнь, ищущих и обретающих любовь, которая кому-то приносит радость и наслаждение, а кому-то — страдание. После принятия гомофобного закона я понял, что такую книгу нужно непременно сделать, и чем быстрее, тем лучше.

Когда замысел начал более или менее оформляться и я задумался о практической стороне работы над книгой, герои которой живут за много тысяч миль от меня, первым, кого мне захотелось вовлечь в свой преступный замысел, была Маша: я внимательно следил за ее деятельностью, ее репутация была мне хорошо известна. Меня выручил принцип шести рукопожатий: я припомнил, что мой кучерявый русский друг Борис состоит с Машей в отдаленном родстве, вытянул из него ее адрес, на который и отправил длинное письмо с описанием своего замысла — сборника современных российских любовных историй, рассказанных от первого лица. «Гей-пропаганда» — так должна была называться эта книга.

МАША

Не могу сказать, что предложение Джозефа меня обрадовало. У меня и без того было полно дел. И мне определенно не хотелось связываться с очередным американцем, который из самых добрых побуждений решил заняться просвещением российской публики, пребывая при этом в ужасном заблуждении, что если русских чаще знакомить с геями и лесбиянками и больше им о геях и лесбиянках рассказывать, то они со временем перестанут быть гомофобами. Большую чушь трудно себе представить.

Проблема ведь вообще не в гомофобии российского общества, а в Кремле, откуда была запущена кампания против нас, идеальных «иностранных агентов», таких Чужих, что дальше некуда.

Глава Русской православной церкви патриарх Кирилл объявил набирающую силу в мире тенденцию легализации однополых браков знамением апокалипсиса. Популярный ведущий Первого канала, передачи которого принимаются в 98 % российских домохозяйств, пустил в эфир несколько сюжетов, объясняющих, что ЛГБТ-сообщество — это и есть Антихрист. Второй человек в иерархии государственного телевидения, выступая на одном из ток-шоу в качестве гостя, выразил мнение, что просто запретить «пропаганду гомосексуализма» недостаточно: геям надо вдобавок «пожизненно запретить донорство крови, спермы, а их сердца в случае автомобильной катастрофы зарывать в землю или сжигать, как непригодные для продолжения чьей-либо жизни».

Геев выставляют источником смертельной опасности и одновременно существами неполноценными в сравнении с гетеросексуалами. Это классическая риторика военного времени, которую непрерывно и огромными дозами скармливают населению. Идет это с самого верха, насаждается с использованием гигантского государственного ресурса, и никаким доморощенным просвещением делу не поможешь. Даже пробовать, по-моему, было бы неправильно: в самой попытке содержится согласие с официальной версией происходящего, что, мол, новые законы лишь отражают чаяния общества.

Я поздно обратила внимание на гомофобную кампанию в стране: телевизор я не смотрю уже много лет, и среди моих знакомых нет никого, кто бы его смотрел. Про антигейские законы в провинции я знала, но не принимала их всерьез. Но когда в марте 2012 запрет на «пропаганду гомосексуализма» ввели в Санкт-Петербурге, втором по величине городе страны, стало ясно, что скоро парламент продублирует его уже на общенациональном уровне.

«И что нам теперь делать? — спросила я у своей подруги. — Покупать новые машины или, наоборот, распродавать все, что можно, и быстрее сваливать?» Дарья как раз незадолго перед тем родила нашего третьего ребенка, и тут выяснилось, что в наших маленьких машинках некуда крепить детское кресло, а прогулочная коляска не влезает в багажник, поэтому я начала присматривать автомобили попросторнее. В то же время у нас было трое детей — трое несовершеннолетних, живущих с нами в одной квартире, — то есть мы нарушали закон о «пропаганде гомосексуализма» каждый раз, когда касались друг друга, целовались или уклонялись от обязанности напоминать детям, что наша семья хуже и неполноценнее соседской. Я была близка к панике, что на меня, в общем-то, непохоже. Но Дарья, обычно воплощенное благоразумие, сказала: «Да ну, на фиг. Остаемся. Такого просто не бывает». Подозреваю, что кормление грудью иногда внушает женщинам ложное ощущение безопасности.

Я отправилась на крупнейший независимый телеканал «Дождь» (чья аудитория уступает аудитории государственных каналов, по самым оптимистичным оценкам, в семь раз) и записала воззвание. Я показала фотографии своей семьи и объяснила, что новое законодательство лишает меня права воспитывать моих детей. Рассказала, что антигейский закон официально вводит разделение граждан на первый и второй сорт. Призвала всех людей доброй воли в знак протеста против надвигающегося фашизма надеть значки с розовым треугольником. Я заказала 6 000 таких значков и довольно быстро почти все раздала. При взгляде изнутри моего теплого московского круга начинало казаться, что жизнь должна вернуться в привычное русло.

Своим телеобращением я, помимо всего прочего, персонализировала борьбу. Тут я прибегла к проверенной тактике: кампании в защиту прав сексуальных меньшинств всегда приносили лучший результат, если ассоциировались с конкретным живым человеком. Однако на этот раз, впервые за долгие годы работы в оппозиционной журналистике и в защите прав ЛГБТ, я сделала мишенью для неприятеля не только себя, но и свою семью. Борьба перешла на личный уровень.

Петербургский депутат Виталий Милонов, один из главных сторонников запрета «пропаганды гомосексуализма», заявил в интервью самой тиражной в стране ежедневной газете, что несчастных российских сирот надо защищать «от извращенских семей, как у Маши Гессен» (наш старший сын — усыновленный). Кремлевское молодежное движение «Наши» обвинило меня в стремлении уничтожить институт русской православной семьи. Председатель думского комитета по делам семьи Елена Мизулина поклялась разработать механизм отъема детей у однополых пар. Вожак православных активистов-гомофобов Дмитрий Цорионов (Энтео) публично вызвался усыновить моих детей. Кроме того, в день принятия федеральными депутатами закона о «пропаганде гомосексуализма» он собственноручно бил меня на акции протеста у стен Думы.

В июне 2013 мы вынуждены были признать, что наша семья войну проиграла и что нам придется-таки покинуть Россию. Первоначально мы планировали дождаться окончания 2013/2014 учебного года, но уже через месяц стало ясно, что закон, позволяющий лишать гомосексуальные пары родительских прав, скорее всего, примут весной 2014, поэтому мы перенесли отъезд на конец декабря. За осень нам предстояло избавиться от добра, скопившегося за двадцать лет жизни в России, среди прочего, мне надо было найти покупателя на мой желтый «Мини Купер» с красным салоном и пробегом на тот момент меньше 10 000 километров, а также понять, где мы будем в Нью-Йорке жить, где работать, в какие школы отдадим детей. За всем этим мне было уж точно не до нового книжного проекта.

Но когда Джозеф наконец настиг меня в скайпе, он, что было мило и неожиданно с его стороны, ни словом не обмолвился о просвещении российского народа. И вообще, произвел впечатление человека, который все понимает правильно. А когда Джозеф прислал историю Татьяны, до меня наконец дошел смысл его замысла: он придумал самиздатский проект, хотел поделиться житейскими историями с узким кругом читателей, с теми, кому это действительно было нужно. Я вспомнила, как в детстве в советские времена читала (а еще перепечатывала и переплетала) машинописные книжки, вспомнила, как важны они были для меня: эти книги служили доказательством того, что мы с родителями не единственные, кто думает не так, как большинство. Некоторые из этих книг рассказывали об иной, разумно устроенной действительности. Некоторые, наоборот, высмеивали или объясняли действительность, в которой жили мы. Самые, наверное, главные так или иначе говорили то, что хотелось бы сказать и мне. Посредством самиздата никто не пытался образумить общество в целом: четыре «эриковские» копии были нужны для того, чтобы вести разговор с единомышленниками и чтобы этих единомышленников находить. В юности самиздатские книжки помогли мне сохранить здравый рассудок. Такая помощь нужна была мне и сейчас.