Исчисление ангелов - Грегори Киз

– Ты кто? Делавар? Могаук? – потребовал ответа Джон. – Ты один?

Красные Мокасины видел, как они вытягивали шеи, высматривая, нет ли за его спиной армии краснокожих воинов. Он слышал разговоры о том, как из-за нестерпимого холода то и дело возникали стычки между северными племенами индейцев и городами белых, такими, как Филадельфия. Но его нельзя было принять за делавара или индейца из Шести Племен. Он был чоктау и выглядел как чоктау.

– Я один, – заверил их Красные Мокасины. – У меня бумага есть.

– Бумага?

– Приглашение на заседание Совета.

– Заседание Совета, – как эхо, повторил Джон.

Что-то тут было не так, эти люди боятся не только нападения индейцев, но и еще чего-то. Они не понимают, о каком заседании он им толкует, но, будь они солдатами Филадельфии, им было бы известно о Совете. Он проделал путь долгий и трудный, однако не настолько трудный, чтобы потерять счет дням. Заседание должно состояться сегодня вечером, и поэтому не он один должен был прибыть в город. И стража у городских ворот должна знать об этом.

Ну конечно же, фонарь за спинами остановивших его людей не обязательно должен означать, что это городские ворота, как ему вначале подумалось. Как глупо он ошибся.

– Покажи бумагу, – хрипло потребовал Джон.

Красные Мокасины потянулся к своей сумке из оленьей кожи, висевшей у него на поясе, и в этот момент неожиданно к нему метнулась тень по имени Джон.

У него был только один выход – рухнуть на землю. Ни на что другое он просто не был способен – так устало и одеревенело его тело. Падая, он выставил вперед локоть левой руки, а правой пытался найти спрятанный под кафтаном пистолет и чувствовал, что не успеет. И тогда сделал единственно возможное – выдохнул всей грудью и выпустил томящееся в его легких дитя Тени. В мгновение ока оно появилось, чтобы защитить его, недовольно взвизгнуло, когда в него вонзилась шпага, и тут же удалилось – умирающий призрак устремился к Земле Вечной Ночи. А Красные Мокасины почувствовал только, будто его огрели дубиной, а не пронзили острым клинком, уткнулся лицом в стылую, твердую землю – это все же лучше, чем остаться без головы. Ему было очень больно, но не от удара – он лишился своего дитя Тени.

Когда он поднял голову, чтобы лицом к лицу встретить свою смерть, ударил гром и вспышка молнии осветила землю. Как сквозь сверкающую пелену, увидел он Джона с широко разинутым ртом – высокая, худая фигура в черной куртке и треуголке, с клинком в руке. Прежде чем вспышка погасла и все снова погрузилось во мрак, можно было различить троицу, стоявшую у Джона за спиной. Он заметил лишь их блеснувшие глаза и рты – как черные зияющие дыры. Последовали новый удар грома и новая вспышка молнии, и Джон теперь стоял на коленях, а один из троицы вертелся на месте волчком, и снова мрак все поглотил, и стон перекрыл вой ветра.

Локоть вдруг резко заболел, будто его обожгло огнем. Красные Мокасины упал на холодную землю, по-прежнему пытаясь вытащить спрятанный под кафтаном пистолет.

– А ну, вонючие отродья, пошли прочь отсюда! – заорал кто-то у него за спиной. Неизвестный выплевывал слова, как пушка выплевывает раскаленные ядра.

Красные Мокасины понял, что нападавшие разбежались. Он бы и сам их разогнал, если б смог.

Шаги приближались, и в этот момент он наконец нащупал во внутреннем кармане кафтана пистолет. Тяжелый сапог опустился ему на спину, он ощутил, насколько внушителен был его владелец.

– Эй, ты там, – раздался голос неизвестного. – Ты эти шуточки брось. Я только что спас тебе жизнь и желаю услышать слова благодарности. Так что давай поднимайся, только медленно. А то мне придется тебя распотрошить, как ту парочку.

Красные Мокасины вернул пистолет на место и с трудом, преодолевая боль, поднялся на ноги. Когда в ушах стих грохот пальбы, его чуткий слух уловил, что неизвестный не один. И как доказательство этого в следующее мгновение пучок теплого желтого света выхватил кого-то из темноты. Маленький фонарик зажегся в руках подростка лет шестнадцати, а может, и того меньше. Но не мальчик приковал к себе внимание Красных Мокасин, а обладатель тяжелого сапога, в чью грудь, не успев встать на ноги, он едва не уткнулся лицом.

Это был человек огромного роста, с бородой, в кафтане темно-красного цвета с синими обшлагами, надетом поверх черного камзола, на голове треуголка, отделанная серебряным позументом. Лица незнакомца почти не было видно – только борода, заплетенная в неисчислимое множество косичек, перевязанных черными ленточками.

– Провалиться мне на этом месте, – сказала борода, – да ты индеец. И из какого же ты племени?

– Из племени чоктау, – рассеянно ответил Красные Мокасины. Он был занят тем, что сосредоточенно считал окруживших его людей. Насчитал десять, включая бородатого.

– Чоктау? Эка, в какую даль-то тебя занесло.

– Далеко. Спасибо за помощь.

Он заметил, что Джон перестал дергаться, второй тоже лежал неподвижно. Двух остальных и след простыл.

– Думаю, и тех надо было пристрелить. Обычные разбойники, шляются по дорогам и грабят. Может, я бы тебя и не стал выручать, им бы оставил, да вот услышал, ты на совет какой-то направляешься. Правда, что ли?

– Да, все так.

Показалось, лицо незнакомца перекосилось, но, возможно, он так улыбался.

– Сколько лет тебе, мальчик? Сколько весен ты видал на своем веку?

– Это моя восемнадцатая.

Незнакомец хрипло рассмеялся:

– Короткий век прожит. Короткий, как сама весна. Это тебе не затяжная осень, а, что скажешь?

Красные Мокасины ничего ему не ответил. Мир для него перевернулся вверх дном, все потеряло свое значение и смысл, даже пронизывающий холодный ветер. Он стоял, и только одна мысль вертелась у него в голове: что нужно этому незнакомцу от него? Так он может и не вернуться живым из этого чужого ему мира. Но он все же очень надеялся, что этого не случится. Было бы глупо умереть, не дойдя нескольких шагов до места, куда так долго шел.

Он молчал, а незнакомец снова коротко хохотнул и тряхнул головой:

– Индейцы! Подумать только. Ну что, парень, лучше тебе остаток пути с нами пройти. Все равно мы в одно и то же место путь держим – я и ты.

– Вы тоже идете на заседание Совета?

– Ну конечно. А чего тут торчать? – Он махнул рукой в беспросветный мрак ночи. – Принимая во внимание свою репутацию, я решил, что будет лучше, если мои корабли не станут заходить в их гавань. Но позволь-ка мне представиться: меня зовут Эдвард Тич.

– Тич, – повторил Красные Мокасины. – Король Чарльз-Тауна.

– О, так ты слышал обо мне?! Слух дошел и до земли чоктау?

Красные Мокасины кивнул:

– Мы слышали о тебе.

Улицы Филадельфии были пустынны, но глаза индейца жадно ловили теплый желтоватый свет, лившийся из окон домов. Он вначале хотел было расспросить, как пройти к зданию городского Совета, где должно было состояться заседание, но, похоже, Тич знал, куда идти, и Красные Мокасины молча следовал за ним.

Филадельфия ничем особенно не отличалась от трех остальных городов белых – Байлокси, Нью-Пэриса и Чарльз-Тауна, в которых ему уже довелось побывать. Все в этих городах было прямоугольным: и дома, и окна в домах, и улицы. Все выглядело так, будто белые люди испытывали некую сверхъестественную любовь ко всему прямоугольному. Красные Мокасины видел в этом своеобразный ритуал, возможно, прямоугольность была источником, или одним из источников, откуда белые люди черпали свою недюжинную силу. Ему казалось, что существует некая связь между этой прямоугольностью и магией, которую белые люди называли наукой. Но как только он решил про себя, что понял смысл этой связи, он, смысл, тут же от него ускользнул.

Может быть, здесь, в Филадельфии, он наконец все поймет.

Он заморгал – неужели уснул прямо на ходу? Спутники поднимались по ступенькам какого-то большого здания. Кулак Тича загромыхал по тяжелой деревянной двери.

Дверь открылась, и оттуда хлынуло тепло, будто подул летний ветерок. Красные Мокасины готов был застонать от наслаждения – с такой нежностью, с такой лаской тепло коснулось его лица и рук. Нужда и лишения закаляют человека, но есть предел, за которым они начинают человека разрушать и делают его слабым. Сейчас он был именно слабым, и удовольствие вызывало у него еще большую муку, нежели та, которую могла бы причинить ему боль.

Он вошел внутрь вместе с Тичем и его компанией. С их появлением в зале воцарилась гробовая тишина.

– Боже милостивый, – пробормотал кто-то, – это же сам Черная Борода.

Несколько мужчин, сидевших вокруг большого стола, медленно поднялись. Красным Мокасинам все присутствующие казались на одно лицо, отличались только одеждой. Трое были во всем черном, лишь белые воротнички разбивали эту черноту. Остальные были одеты поярче, особенно выделялись четверо солдат в красных кафтанах. Они искоса поглядывали на свои прислоненные к стене мушкеты. А пятеро из сидевших за столом выглядели просто великолепно, по крайней мере с точки зрения белых: их наряд завершали странные шапки из искусственных волос на голове, которые, по мнению Красных Мокасин, весьма портили их вид. Именно один из них – розовощекий, упитанный юнец – ткнул пальцем в Тича: