О бесстыдницы, о недотроги! (сонеты, рондели, баллады) - Вадим Степанцов

Nadine

Nadine, Nadine! Зачем вы так прекрасны!Зачем вы так безжалостны, Nadine!Зачем, зачем мольбы мои напрасны?!Зачем я спать ложусь всегда один?

Зачем меня преследует всечасноулыбка ваша, ваш хрустальный смех?Зачем я вас преследую напраснобез всяческой надежды на успех?

Зачем я вас лорнирую в балете,когда заезжий вертопрах-танцор,выписывая яти и мыслете,на вашу ложу устремляет взор?

Зачем, преисполняясь думой сладкой,я в вашей спальне мысленно стоюи, гладя ваши волосы украдкой,шепчу тихонько: «Баюшки-баю»?

Зачем потом, сорвав с себя одежды,я упиваюсь вами, mon amour?..Увы, я не согрет теплом надежды.(Простите за невольный каламбур.)

Надежда, Надя, Наденька, Надюша!Зачем я в вас так пламенно влюблен?Мне, верно, черт ступил копытом в душу,но что ж с ее покупкой медлит он?

Вечор, перемахнув через оградуи обойдя по флангу ваш palais,увидел я, что видеть бы не надо:ваш голый торс, простертый по земле,

над ним склонясь, слюнявил ваши грудиодутловатый, хмурый господин,он извивался, словно червь на блюде…О, как вы неразборчивы, Nadine!

Любить иных – приятное занятье,любить других – тяжелый крест, Nadine,но полюбить акулу в модном платьеспособен, видно, только я один.

Аэлита

Никто не забыт и ничто не забыто!И пусть моей жизни исчерпан лимит,все так же люблю я тебя, Аэлита,ярчайший цветок среди всех Аэлит.

Порою, с постели вскочив среди ночи,я в памяти вновь воскрешаю твой взгляд,и вновь твои жгучие сладкие очио тайнах любви до утра говорят.

Я силюсь обнять твои хрупкие плечи,я воздух хватаю дрожащей рукой…Я старый и нервный – а это не лечат,лишь смерть мне подарит желанный покой,

Какими ты тропами нынче гуляешь,в каких перелесках срываешь цветы?Наверное, внуков румяных ласкаешь?Иль в ангельском хоре солируешь ты?

Зачем же ты мучишь меня, марсианка?!Зачем мое сердце терзаешь опять?Зачем ты с упорством немецкого танкаего продолжаешь крушить и ломать?

Зачем твое имя звучит «Аэлита»,зачем оно сводит поэта с ума?Никто не забыт и ничто не забыто.Зима. Аэлита. Россия. Зима.

Фейерверк и другие пиесы

Иммортель

Под вечер, возвратясь к себе в отельи занявшись осмотром чемодана,я высохший увидел иммортельсреди страниц французского романа.

Ах, милый мой невянущий цветок,заложник чувств, что некогда кипели!Слились в единый радужный потоквоспоминанья, спавшие доселе.

И грезил я, внимая тишине.Лишь только ветра жалобное пеньеда бой часов, висевших на стене,могли прервать мое оцепененье.

Промчалась ночь, забрезжила заря,проснулся город, скомкав шаль тумана,а я, в воспоминаниях паря,листал страницы старого романа.

Сад

Кузина, где тот сад, в котором пели птицы,В котором вам и мне пятнадцать лет назадВзбрело на ум вдвоем на траву опуститься?Кузина, где тот сад?

Ах, где же этот сад, где трепетные токиМладенческой любви пронизывали насИ, сидя на ветвях, противные сорокиКричали: Was ist das?

Ma chèrе, мне не забыть те сладостные миги,Когда мои уста искали ваших уст,Когда снимал я с вас тунику и калиги…Но тут пришел Сен-Жюст.

Сен-Жюст, мой гувернер, нотариус из Гавра(Сен-Жюстом я его потом уже прозвал).Он вылез из кустов и с диким ревом мавраПинков мне надавал.

Ничтожный, как он смел на истинное чувствоТак грубо посягнуть! Quel Diable он там возник?!Природа-мать, зачем рождаешь ты Сен-Жюстов?Не лучше ли без них?

Mon Dieu! Какой скандал вкатили нам мамаши,В то время как отцы смеялись tête-à-tête!На следующий день, с утра, семейства нашиРасстались на пять лет.

Крутясь, летели дни, и рана проходила,И стало мниться мне, что то был только сон…Но сердце иногда напомнит: было, было! —And starts ein still chanson[1].

Кузина, тех минут не довелось нам с вамиОбратно пережить, как много лет назад.Но знайте, что среди моих воспоминанийСладчайшее – наш сад, Наш с вами сад.

Элегия Пьеро

Аллергический запах цветущей рябиныразливается около старого пруда.Я сижу, вспоминая кудряшки Мальвины.Ах, малышка Мальвина, десертное блюдо!

Не блондинка она и совсем не брюнетка —нет, Мальвина особа особенной масти.Эй, откликнись, голубоволосая детка,твой несчастный Пьеро умирает от страсти.

Ты сбежала, Мальвина, ты скрылась, Мальвина,ты смоталась и адрес оставить забыла.Сколько слез по тебе я отплакал, бамбина, —никакая цистерна бы их не вместила.

Опустел в балаганчике нашем тот угол,угол, где, отыграв свои глупые роли,мы с тобой задыхались в объятьях друг друга,погружаясь, вжимаясь друг в друга до боли.

Всю весну мы прошлялись под флагом Эрота,а когда забелела цветами рябина,ты решила: «А ну тебя, мальчик, в болото».Я не прав? Или прав? Эй, откликнись, Мальвина.

Я на днях повстречал дурака Буратино:бедный малый свихнулся на поисках кладов.Только золото – мусор, не так ли, Мальвина?Без тебя никаких мне дублонов не надо.

Надо мной в вышине пролетают пингвины —что за чудо?.. А впрочем, плевал я на чудо.Аллергический запах цветущей рябиныразливается около старого пруда.

Фейерверк

Сияли радуги над пентаграммой сада,Что окружал мой беломраморный палас,Ров и надежная чугунная оградаОберегали нас от любопытных глаз.

Мои друзья – красавцы, пьяницы, бретеры —С хмельными дамами рассеялись вокруг,Их голоса, их торжествующие орыДо нас с тобою доносились, милый друг.

Мои уста порхали по твоим ланитам,Слегка румяным от рейнвейна и аи.Я ликовал! Меня тянули, как магнитом,Разгоряченные роскошества твои.

Твое испуганно-призывное «не надо»Десятикратно умножало мой порыв.Вдруг, хохотнув, ты устремилась в гущу сада.И тут раздался фейерверка первый взрыв!

Петарды лопались, взвивалися шутихиВ уже сгущавшейся вечерней синеве,Бутылки, ленточки – следы неразберихи —Обозначались ярким светом на траве.

И месяц вверх уперся тонкими рогами,А я, в беседке сидя, думал допоздна:Господь ли то смеется тихо вместе с намиИли высматривает паству Сатана?

Письмо кузине

Кузина, драгоценная кузина!Не снился ль этот раут мне вчера?Ваш муж – барышник, пьяная скотина! —Испачкал Вас от шеи до бедра.

Как смеет он так мерзко напиваться!Позор!!! Святая! Едемте со мнойВ мой замок, где мы будем наслаждатьсяБеседами и сельской тишиной.

Кузина, драгоценная кузина!Вас, верно, позабавит мой сонет.Но сможете ли Вы из лимузинаПерепорхнуть в мой ветхий ландолет?

Что ж, коли нет – простите мне мой сонИ низменный шекспировский канон.

Сонетка о прошлогоднем снеге

Ах, эти красные копытца-каблуки,Ах, эти фижмы, бурсы, тафтяные мушки,Ах, эти рыжие и в пудре парики,Ах, эти фавны и пугливые пастушки!

Ах, эти вечные беседы ни о чемВ тенистых кущах и у мраморных фонтанов,Bons mots, остроты, рифмы, бьющие ключом,Пиры с потешною стрельбой для пироманов…

Ах! Истоптались в менуэтах каблуки,Разъела ржа увеселительные пушки,Покойно спят высокородные пастушки

В промозглых склепах, где пируют пауки,И мирно плавают фекалиев кускиВ фонтанах тинистых, где квакают лягушки.

Из цикла «Проклятие макияжу»

Проклятие макияжу

Вы плакали навзрыд и голосили,уткнув глаза и нос в мое плечо,и благосклонность к вам мою просиливернуть назад, целуясь горячо.

Но я надменно высился над вами,угрюмый, как Тарпейская скала,и распинал вас страшными словами:«Моя любовь навеки умерла».

Не помню, сколько длилась эта сцена,быть может, час, быть может, целых три,но я прервал ее, позвав Колена —слугу, чтоб тот довел вас до двери.

Вы ничего Колену не дарили,как прежние любимые мои,ни денег, ни шампанского бутыли,поэтому Колен воскликнул «Oui!»

и поспешил исполнить приказанье,подал манто и вытолкал вас прочь.Через балкон неслись ко мне рыданья,тревожащие пасмурную ночь.

Потом вдали раздался визг клаксона,и вас домой помчал таксомотор.Я помахал вам ручкою с балкона,поймав ваш жалкий увлажненный взор.

«Ну что ж, гордиев узел перерублен, —подумал я. – Теперь – к мадам NN!»«Месье, ваш туалет навек погублен!» —вдруг возопил мой преданный Колен.

Я взгляд скосил на белую рубашкутончайшего льняного полотна:размером с небольшую черепашкутемнел на ткани силуэт пятна.

Последняя приличная рубаха,теперь, увы, таких не отыскать,уносят волны голода и страхакупцов и швей, обслуживавших знать.

В империи разбои и упадок,шатается и балует народ.Призвать бы немцев – навести порядок,смутьянов выпороть и вывести в расход.

Увы! Моя последняя сорочка!Куда я в ней теперь смогу пойти?А у мадам NN шалунья-дочкане прочь со мной интрижку завести.

О это макияжное искусство!О эти тени, тушь, румяна, крем!Зачем, зачем вы красились так густои говорили глупости, зачем?

Будь проклята навеки та блудница,шумерка или римлянка она,что первою намазала ресницыэкстрактом из овечьего г…!

О Боже, Боже! Как я негодую,как ненавижу красящихся дам!Колен, найди мне прачку молодую,и сердце, и белье – все ей отдам!

..92 г.