Эхо любви. Роман - Сергей Шишков

Надо сказать, что Ваня в первый раз ехал сюда самостоятельно, ведь ранее он приезжал к бабушке с дедушкой то с мамой, то с папой. Дорогу от вокзала он помнил хорошо, поэтому уверенно шёл к дому. Стояла отличная погода, ярко светило солнце, хотя по небу и проплывали ватные густые облака.

Перейдя по мосту через быструю речку, он дошёл до главной площади с высокой церковью, потом пересёк ещё одну узкую, но шумную от быстроты течения реку, прошёл по извилистой части улицы, откуда открывалось широкое пространство луга, и стал подниматься в гору, где на обрыве увидел старую церковь святого Ильи.

Возле церкви он остановился, чтобы перевести дух, и посмотрел на фреску с изображением святого: седой грозный старик в тяжёлых ниспадающих одеждах, поднявшись над горами и зажав меч в кулаке правой руки, указывал на тёмные тучи, нависшие за его плечами.

В его левой руке находился раскрытый лист, но прочесть то, что в нём написано, Ваня не смог по причине неразборчивости текста.

Возбуждённое состояние молодого человека вовсе не испортилось от сумрачного вида святого пророка, и он продолжил подниматься по улице, ведущей на гору. Поднявшись наверх и сделав ещё один поворот, он узнал школу, где учились его почепские друзья, а за ней сразу свернул в переулок, где и находился его милый сердцу дом.

Перед ним он остановился, ранее открытый двор теперь был закрыт новым забором с высокими проездными двухстворчатыми воротами и калиткой, возведёнными в его отсутствие. Створки ворот красовались между толстыми дубовыми вертикальными опорами. Привлёк его внимание и ряд коротких фигурных дощечек, скреплённых по верху основания ворот.

– Ну, дед Пётр, смастерил такие ворота, каких ни у кого в переулке нет, – произнёс он негромко и нажал на язычок клямки входных ворот.

Дверная задвижка тихо звякнула, и в этот момент Ваня услышал голос бабушки Мавры:

– Ой, кто-то к нам идёт.

Дверь растворилась, и Ваня увидел её, спешащую к нему навстречу. В конце двора с любопытством в его сторону также смотрели отец Иван Петрович и дед Пётр Гаврилович.

– Ой, любимый внучек приехал. Радость явилась в наш дом, – громко нараспев произнесла бабушка и бросилась обнимать его. Расцеловав, она отстранилась от него, продолжая говорить:

– Дай я погляжу на тебя, как давно я своего внучека не видела. Высокий какой! Прямо красавец! Мой дорогой мальчик взрослым стал!

Тут же к ней подошли отец и дед.

– Сын мой прибыл, радость какая к нам явилась! – сказал Иван Петрович и обнял Ваню.

Поцеловал внука и дед Пётр, сказав:

– Я бы и не узнал тебя, как ты вырос.

Тут же вступилась за внука бабушка:

– Ванечку моего родного, да как же не узнать?

Ваня, освободившись от объятий, произнёс:

– Я очень рад вас всех увидеть. Какой крепкий забор вы построили, любо глядеть.

На что дед Пётр ответил:

– Всем миром строили, отец твой очень помог. Теперь все животные и птицы не разбегаются, как раньше. Попробуй, слови их, ведь мы уже старые.

– Ваня устал с дороги, его нужно кормить, пойдёмте все в дом, – сказала бабушка и первой стала подниматься по ступенькам на крыльцо.

Иван пошёл за ней и уже собрался из него вступить в земляные сени, как это было раньше, но вместо них через открытую дверь увидел большую комнату с деревянным полом, а в ней белую русскую печь.

От неожиданности он воскликнул:

– Что видят мои глаза? Такие перемены в доме, прямо хоромы возвели.

– Да, для тебя мужчины старались, – ответила бабушка.

Ваня, положив свою сумку на скамью, стоявшую у стены, подошёл к печи и погладил её рукой. Белый след от мела, которым была выбелена печь, остался на его ладони.

Бабушка, сказав, чтобы он не прикасался к печи, потому что та побелена и пачкает одежду, тут же распахнула находившиеся рядом выкрашенные белые новые двустворчатые двери, добавив:

– Теперь пойдём на кут и в твою комнату.

Ваня, шагнув через высокий порог, оказался в ещё большей комнате, посреди которой стоял большой грубо сколоченный из досок круглый стол. Он обратил внимание и на новый большой комод, к которому примыкал с высокой спинкой мягкий диван. Рядом были расставлены стулья с круглыми сидениями.

Оглядевшись, он произнёс:

– Теперь у вас как в городе, модный комод, диван, чистота и порядок!

Бабушка ответила:

– Твой отец сказал, чтобы было чисто и красиво. Вот мы и постарались. А теперь я покажу твою комнату, – и открыла ещё одну дверь.

Комната была маленькая с кроватью и тумбочкой с зеркалом, на окнах были повешены светлые шторы. Открыв рукой одну из них, он увидел много жёлтых георгинов, росших в палисаднике.

Видя такую бабушкину заботу о нём, Ваня, не дожидаясь прихода всех родственников, сказал:

– Бабушка, ты у меня самая лучшая, я так тебя люблю, – и, достав из своей сумки платок, купленный в Москве, вручил ей.

Мавра Анисимовна ещё более растрогалась и заплакала:

– Зачем ты деньги потратил? – сквозь слёзы произнесла она и стала надевать платок себе на голову.

А, подойдя к зеркалу, оценила его:

– Какой красивый платок. Мягкий и тёплый. Угодил ты своей бабушке. Спасибо за подарок.

Покрутившись перед зеркалом, она вдруг сказала:

– А теперь мыть руки и к столу. Пойду накрывать обед. Печь у нас хорошая получилась.

Ваня мыл руки, наблюдая за тем, как бабушка, открыв заслонку, ухватом вынимала из печи, пышущей жаром, чугунки, горшки да сковороды и вываливала большой ложкой их содержимое на глубокие тарелки.

Ваня успел помочь бабушке носить их на стол, за которым уселись его отец и дедушка.

Ему было приятно вновь оказаться дома, в кругу родных людей, видеть их заботу, сочувствовать их постаревшим лицам и радоваться их открытости и желанию делать добрые дела.

Сытная и здоровая еда пришла мужчинам по вкусу. Иван давно не ел такого аппетитного борща с косточкой, тушёной картошки с солёным огурцом, драников.

Пётр Гаврилович, желая похвалить свою жену и глядя на неё, сказал:

– Не та хозяйка, что много говорит, а та, что щи варит. Наша хозяйка дом держит крепко, и с печью справляется отлично.

Мавра Анисимовна, услышав похвалу, ответила:

– Для вас стараюсь. Кто голоден, тот и холоден. Знаю, что только поп да петух не евши поют.

Обратившись к Ване, она произнесла:

– Ванечка, ешь-пей, всё своё, домашнее. В экспедициях ты совсем отощал. Я тебе сейчас молочка топлёного принесу. Помнишь, как ты пенку любил? Вот, целый кувшин молока стопила, – она быстро поднялась, а через минуту принесла его в обеих руках.

Поставив на стол подгорелый кувшин, она стала с его внутренней стороны ложкой соскребать подгорелую пенку и класть в чистую кружку. Затем, налив туда густого горячего молока и сказав «Ванечке первому», протянула её ему. Ваня взял в руку кружку и, почувствовав её обжигающую силу, сразу поставил на стол, чтобы потом медленно и с огромным удовольствием мелкими глотками впитывать в себя эти коричневатого цвета протопленные сливки.

Уже после обеда ему стали задавать разные вопросы, на которые он старался отвечать уверенно и по – взрослому. Они в основном касались его экспедиции на Урал.

Пётр Гаврилович в основном расспрашивал об опасностях путешествия и уральских городах. Он сам за свою жизнь ещё никуда не выезжал, поэтому ему было интересно узнать о новых землях.

Иван Петрович больше спрашивал о людях, с которыми Ваня проводил своё время. Ему интересно было узнать о его друзьях, насколько их действия и мысли влияли на развитие его сына.

Только к вечеру, когда солнце уже наклонилось к горизонту, он вышел из дома.

Пахнуло тёплой свежестью предстоящего вечера. Стоя на крыльце дома, он вновь обратил внимание на свежие полосы дощечек, которые чёткими вертикалями оживляли забор, и представил себе двор без этих ворот, как это было раньше. Тогда он иногда после бабушкиной дойки сам выпускал из сарая корову, а та свободно выходила на переулок и включалась в стадо, которым руководил нанятый жителями переулка и всей улицей пастух. Запомнился ему даже не сам пастух, а пуга, длиной метров пяти, которой он больно хлестал коров, чтобы те его слушались, он видел это стоя прямо на открытом дворе.

Пугой, как важным инструментом пастуха, он одно время очень интересовался и даже держал её в руках, но ему было жалко коров, особенно свою Бурёнку, которой, как он думал, тоже доставалось.

Теперь, подумал Иван, отсюда этого уже увидеть невозможно. Замкнутый забором двор сосредоточил его внимание на отдельных деталях, уводивших его в то время, когда приезжал сюда каждое лето. Он любил этот двор, потому что здесь царила свободная от пристального внимания родителей и городской питерской жизни обстановка.

Стоя на крыльце, ему казалось, что оно нисколечко не изменилось: тот же навес, то же топчан – место для ведра воды, которое было всегда наполнено. Как вкусна была тогда холодная вода! Набегаешься с ребятами и скорее к ведру, зачерпнёшь её в кружку и залпом всю опустошишь в себя.