Книга о русской дуэли - Александр Востриков

Сословная обособленность основывалась, с одной стороны, на поддерживаемом культе рода, с другой — на культе общества. Род — это гарантия прошлого. Память о предках и ответственность перед ними, благородство — это противопоставление «Иванам, не помнящим родства», людям подлого происхождения. Общество — это гарантия настоящего. Дворянин всегда и повсюду включен в корпоративные связи, неформально уравновешивающие отношения формальные, служебные. Перед обществом дворянин отвечает за соответствие своего повседневного поведения, каждого своего поступка происхождению и положению. Суждение общества офицеров или общественное мнение в свете могут быть важнее, чем приказ командира или воля губернатора. Оказаться исключенным из родового клана или из общества — вот угроза, которая для дворянина была страшнее физической смерти.

По каким же правилам жило дворянское общество? Кодекс чести был универсальным этическим законом. Он объединял в себе все требования, предъявляемые к благородному человеку.

Вряд ли возможно на нескольких страницах описать такой сложный феномен, как дворянская честь. Может быть, в настоящей работе это не так уж и необходимо, потому что представления о том, что благородно и что неблагородно, что честно и что бесчестно, в значительной части сохранились до сих пор. Позволим себе лишь несколько самых общих замечаний.

Честь обязывала дворянина быть достойным своей свободы и силы. Недопустимыми считались ложь, трусость, неверность присяге или данному слову. Кража расценивалась как безусловная подлость. Любопытно, что присвоить казенные деньги, обобрать подчиненный полк, город или целую губернию казалось вполне нормальным. Е. П. Карнович в своей книге «Замечательные богатства частных лиц в России» {85} рассказал, как на губернаторских и министерских постах, на откупах и армиях наживались огромные состояния. Но вот вытащить кошелек из чужого кармана настолько унизительно, что уличенному в этом остается либо застрелиться, либо исчезнуть.

Дворянин призван уважать равных и защищать слабых. Человек чести должен признавать честь других, иначе и его собственная будет немногого стоить. Везде, где чести и достоинству угрожает подлость, дворянин обязан встать на их защиту.

Честь требует от дворянина полного и абсолютного подчинения ее законам. Вся жизнь дворянина посвящена служению чести, и даже угроза смерти не может остановить его. Впрочем, смерть угрожает в исключительных ситуациях, сложнее соответствовать своему благородному положению ежедневно и ежеминутно. Владение шпагой и пистолетом важно, но настоящего дворянина узнают по умению пользоваться носовым платком и столовым ножом, по умению одеваться и танцевать, по осанке, походке и речи.

Дворянин самостоятелен и свободен в своих поступках. Если он принял решение, ничто не должно ему препятствовать. Если он совершил тот или иной поступок, то он сам, один, несет за него полную ответственность. Все происходящее с благородным человеком необратимо, нельзя взять слово назад, начать сначала, переиграть. Что свершилось, то свершилось.

Честь представлялась не механической суммой требуемых благородных качеств и достоинств. Каждая из составляющих была таким же абсолютом, как и единое целое. В вопросах чести не могло быть никакой относительности, никаких полутонов. «Почти храбрый», «более-менее благородный» — это уже оскорбительная насмешка.

Дворянин не мог допустить, чтобы его честь подвергалась хоть малейшему сомнению. Однако в жизни неизбежны конфликты и ссоры. Поэтому-то и была столь необходима дуэль — ритуал, не допускающий между благородными людьми неблагородных отношений. Как только дворянин чувствовал, что его честное имя под угрозой, он мог потребовать удовлетворения, и противник не имел права ему в этом отказать.

Как же был построен дуэльный ритуал? Схема знакома многим из художественной литературы: за нанесением оскорбления следовали вызов и его принятие противной стороной, затем происходил поединок (бой) и, наконец, примирение (прекращение дела).

Центральной частью дела чести являлся поединок. Очень часто и современники, и исследователи позднейших времен отождествляли дуэль только с поединком, боем. На самом деле все предшествующее поединку не менее значимо и ритуально, в не меньшей степени обусловлено сценарием, чем сам бой. Но бой, поединок — это действительно кульминация ритуала. Поединок — это бой между двумя соперниками на благородном смертоносном оружии, происходящий в присутствии секундантов, по заранее установленным правилам, составленным в соответствии с кодексом или традицией.

Дуэль как институт регулирования отношений дворянской чести существовала на достаточно ограниченном отрезке русской истории. Условно можно поставить границы с середины XVIII до середины XIX века. До этого времени еще нельзя говорить о сложившемся европеизированном дворянском сознании, а во второй половине XIX столетия дворянство утратило главенствующую роль в постепенно распадающейся под напором буржуазных отношений сословной структуре России, и хотя дуэли еще случались, суть явления в значительной степени изменилась.

Дворянская культура, хотя и была вполне самостоятельным, замкнутым историческим феноменом, считала себя наследницей аристократической и воинской традиции Европы в целом. Она искала (и находила!) предшественников и предков; и в тех или иных современных реалиях усматривала черты сходства с историческим прошлым. В дуэли дворяне видели продолжение старинных традиций единоборств. Реальная история видов единоборств требует от историка универсальных знаний и некоторой самоуверенности. Не претендуя на обладание ни тем ни другим, мы постараемся восстановить представления русских дворян XIX века об истории дуэли и назвать те исторические ситуации, сходство с которыми находили дуэлянты, выходя на поединок.

Ритуальный поединок имеет глубокие традиции. Самая древняя разновидность — воинский поединок. Из мировой истории нам известны случаи, когда битва между войсками начиналась с того, что перед строем выезжали или выходили богатыри, известные ловкостью и отвагой, силой и доблестью, и вызывали из стана соперников «на честный бой» желающих померяться силой. Вызов мог сопровождаться насмешками и оскорблениями в адрес противников (впрочем, совершенно не обязательно) и демонстрацией собственной удали и мастерства. Такой поединок (часто он называется специальным термином — аристия), на который могли выйти и полководцы, не обязательно был «честным» боем, и хотя у каждой из сторон могли существовать свои правила (например, не наносить удара в спину, не добивать лежачего или раненого), но они не совпадали, и никаких предварительных договоренностей не составлялось. Победа (почти всегда — смерть соперника) была превыше всего, она становилась знаком, знамением, пророчеством; исход поединка мог оказать такое сильное влияние на армии, что сражение оказывалось излишним.

Традиция аристии полностью осталась в былинных (в Европе — в рыцарских) временах, но отголоски ее слышатся даже в XX веке, например в главе «Поединок» из «Василия Тёркина».

Однако дворяне XVIII–XIX веков, говоря о дуэли, редко сравнивали ее с аристией, но гораздо чаще — с рыцарским поединком и рыцарским турниром. Вообще дворянская культуpa очень хотела походить на рыцарскую, а точнее — на то рыцарство, которое она придумала для себя. И здесь ритуал, воплощавший в себе идеалы возвышенного благородства и воинской доблести, выходил на первый план — по примеру крупных рыцарских турниров позднего средневековья.

На турнирах, которые обычно объявлялись крупными феодалами, князьями, монархами, собравшиеся рыцари не имели других причин для поединка, кроме демонстрации благородства и доблести. Усиленная и утонченная ритуализация, превращавшая каждое движение в жест, каждое слово в символ, каждый предмет в эмблему, становилась самоцелью. Выработался сложный и разнообразный язык рыцарского этикета и кодекс рыцарской чести; вся жизнь — от посвящения в рыцари до самой смерти — безусловно подчинялась этим законам, и наиболее полно и концентрированно все это выражалось в рыцарском турнире. Приглашение рыцарей на турнир, объявления герольдов, гербы, знамена, символы и эмблемы, феодал со своим двором и публика, дамы сердца, пажи, оруженосцы и трубадуры, взаимные вызовы и приветствия рыцарей, сам бой, заключенный в строгие рамки правил и запретов, признание поражения и объявление победителя — вот такая несколько приукрашенная картина турнира сохранилась в культурной памяти. Именно представление о турнире как о празднике, ритуальном чествовании рыцарства послужило одним из источников дуэли. В таком виде «рыцарский миф» входил в дворянскую культуру.

В Европе развитие от рыцарства к дворянству шло постепенно, но в России этой преемственности не было. Поэтому особенно любопытно наблюдать, как вместе с европеизацией настоящего, начиная с Петра I и затем в течение долгого времени, происходила такая же европеизация прошлого, «возрождение» отсутствующих традиций. Вот один пример. В средневековой Европе параллельно с турниром существовала еще одна форма ритуального поединка — карусель. В отличие от турнира карусель изначально была развлечением, соревнованием. Рыцари состязались в умении управлять лошадью, в ловкости и силе, в умении владеть различными видами оружия; стреляли из лука, метали дротики, на полном скаку срубали мечом или поражали копьем специальные чучела или мишени. Наряду с серьезными соревнованиями проводились и шутливые, например: объявляли победителем того, кто хуже всех стреляет из лука, могли наградить всадника, который первым свалится с лошади. После запрещения рыцарских турниров карусели отчасти заменили их и пытались перенять некоторые их функции. Да и сами рыцари (а потом — дворяне), ранее имевшие возможность на турнире состязаться серьезно, а на карусели — шутливо, теперь соединили в карусели и серьезное соперничество, и развлечение. В форме организации карусели также стали имитировать внешние приметы турнира. Именно такая имитация была блестяще проведена в 1766 году Екатериной И. Русские карусели чрезвычайно интересны сами по себе. Любопытно отметить, что эта форма очень легко была принята в никогда не знавшей турниров России, и русские дворяне воспоминаниям о своей реальной татаро-монгольской, языческой и византийской истории предпочли европейские воспоминания о рыцарях и турнирах. Участвуя в каруселях, русские дворяне ощущали себя если не настоящими рыцарями, то наследниками европейской рыцарской культуры.