Нф-100: Врата Миров - Марзия

Вечером гости расходились поадресно: кучковались те, кто ближе живет друг к другу и уходили вместе, сказывался пещерный стадный инстинкт ходить толпой в ночные часы.

- Палыч, не проводишь? - спросил Николай, оставшийся в одиночестве последним гостем.

Не хотелось выходить из квартиры, но просьба друга - закон. И Палыч молча вышел вслед за ним. Провожанки предстояли смехотворные - до соседнего подъезда. Разговор получился серьезней некуда. Николай снова вспомнил про письмо. Чувствовалось, что он встревожен и взволнован. Павел не знал, как его убедить.

- Чепуха! И ты, ученый - материалист в ЭТО веришь? Кучка шарлатанов решила посмеяться над тобой, разыграть на отдыхе, а ты веришь? Посмотри на себя, какая немощная смерть, какое воскрешение, - негодовал Палыч.

- Письмо сначала мне приснилось. Я посчитал его фантазией моего подсознания.

- Пусть хоть сто раз снится и материализуется, но поверить в этот бред? Ты совсем заработался, три года не выползаешь никуда. Вот что я придумал; поедем ко мне на дачу, отдохнешь там, развеешься. Так я зайду к тебе утром, готовься.

На следующее утро не хотелось вставать ни свет, ни заря: это святое - поспать до обеда в первый день отдыха, даже, если он уже пожизненный. Но из транспорта в район привилегированных дач есть только ранняя электричка, и надо успеть заскочить за Николаем. При выходе из лифта Павел Павлович столкнулся с почтальоном, раскидывавшем почту по ящикам с глухим ворчанием,

- Не дают покоя людям, с первого же дня донимают...

Николай не отзывался: ни долгие продолжительные звонки, ни стук в дверь не колыхали странное внутреннее безмолвие квартиры. Время поджимало и, отчаявшись, Пал Палыч стал трезвонить по соседним квартирам. Отозвались только в одной и то не сразу, долго рассматривали его в глазок, въедливым женским голосом расспрашивали, что как, да откуда. Когда терпение Стерлигова лопнуло до предела, нормальным голосом, но на полтона ниже мимоходом сказали,

- Да верю, верю я, что друг, и в лицо давно знаю. Боюсь, нужна ли вам такая правда. Слышала, кричал он сильно ночью и затих, и что-то про дурацкие письма слышала, уходите быстрей - и добавили громко,

- Надоели тут всякие, убирайтесь, а то милицию вызову!

Странное исчезновение друга встревожило, но ненадолго. Николай Иванович славился своей эмоциональностью и вполне мог разговаривать во сне, что и услышала бдительная соседка. А вчера вечером они так неопределенно договаривались, что Николай мог сам уехать, не дождавшись Палыча: дорогу он знал, поскольку был у него в гостях не раз.

Поэтому Павел спокойно собрался на дачу, надеясь, что друг встретит его там.

По пути он приготовил покаянную речь по поводу вчерашней вечерней отповеди о конвертах, хотел сослаться на свой закоренелый материализм, не допускающий в жизни никаких непонятных и сверхъестественных явлений. А закончить хотел реальным предложением стать из физиков в отставке лириками на отдыхе: рыбачить, собирать грибы с ягодами, наслаждаться жизнью на природе.

Друга ни на станционной платформе, ни на даче не было. Наверно, не смог нарушить распорядок своих грандиозных планов, человек увлеченный. Да и не обещал он Павлу поехать вместе на дачу, дальше приглашения разговор не зашел. На фоне окружающей идиллии далеко в подсознание ушли разговоры с Николаем, его безотчетный страх перед обычным конвертом. Размышляя о конвертах, странных снах, что стал видеть в последнее время, Павел благополучно добрался до калитки своей дачи. Странные сны - появление почтальона с навязчивой песенкой, жена, что-то упорно внушающая ему.

Расплывчатая фигура в голубом промелькнула на повороте сосновой аллеи. Встрепенувшись, словно влюбленный юноша, Павел подался к калитке,

- Не может, быть, Валя - Валечка, в том самом голубом плащике... Вот почему мне снился этот повторяющийся сон.

- Я, конечно, Валечка, но не в плащике. А лучше - Валентин! Доброе утро, сосед! С кем это ты говоришь?

Ударившись о закрытую калитку и заметив снаружи соседа Валентина, грузного кареглазого крепыша с едва заметной проседью на стриженой голове, Павел Павлович смутился и стал растерянно озираться,

- Показалось мне. За поворотом Валя будто прошла мимо. Да, точно показалось, не высыпаюсь уже неделю, вот и мерещится.

Женушка, милая сердцу его женушка уже лет двадцать, как покинула этот свет. Добрая и ласковая Валентина не смогла пережить смерть единственного сына в автомобильной аварии и тихо, и незаметно растаяла через год после его кончины.

- Сердце отказало, - разводили руками врачи.

Как не отказало сердце горем убитого мужа, знали только сослуживцы. Начальство нарадоваться не могло на рвение безотказного работника, а близкие друзья силком оттаскивали его от рабочего стола. Так и работал бы до сих пор, если б врачи не запретили из-за постоянных головных болей. Щадящего режима Павел Павлович не признавал, и его уговорили уйти за заслуженный отдых - мемуары писать, да по аллеям гулять.

Фигура в голубом могла и померещиться, все-таки спазм сосудов нет - нет давал себя знать, вот и сейчас что-то назойливо шумит над ухом,

- Оглох сосед, спишь еще с утра, вот и ты говорю, выглядываешь, уйдешь скоро...

- Куда уйду? - очнулся мужчина, стряхнув навязчивое видение.

- Ты недавно здесь, не замечаешь. Кто быстро уходит, кто-то долго в поселке живет. И все сначала ждут почтальона из-за поворота.

- И письмо принесет...

- Письмо? Да, помню. Видел конверт красный в руках у соседа справа. Ты у меня левый сосед, по кличке Молчун, это ничего, что я тебя так. А с правым мы чаще встречались, тот давно конверта ждал. Говорил, что это особо выдающимся пенсионерам приносят за заслуги, знак отличительный. А, Пал Палыч, что скажешь на это?

Пал Палыч к молчунам себя не относил, но на фоне словесного вулкана утреннего собеседника он и впрямь мог выглядеть аскетом в безлюдной пустыне, где только шуршание змей и насекомых могло нарушить шуршание песка. Змеи... Что-то возникло неуловимым бликом в памяти из сна вдобавок к незатейливому почтальонскому стишку. Но словоохотливый сосед снова вторгся в течение ускользающих мыслей.

- Так ты не знаешь, что все ждут этих конвертов? Красных. Кому через полгода приносят, кто по нескольку лет дожидается. Тут слушок прошел, что это - конверты долголетия. Посуди сам, кто в поселке собран: ученые, да заслуженные деятели всех мастей, цвет общества. Цвету - свет!

Сосед, погруженный в собственные мысли, молчал, и новоявленный Цицерон медленно, словно ожидая, что его окликнут, побрел к своему дому.

- Какой вы говорите, цвет конверта, Валентин?

Валентин не откликался. Да и не было необходимости. Павел сразу запомнил, чем поразил конверт в его рассказе - красным цветом. А после меткой фразы соседа о свете и цвете, задумался, что цвет должен быть никак не красный, а зеленый или голубой. Если только это такие же предложения о долголетии. Ведь самый жизненный цвет, по его мнению, это зеленый - цвет весны, деревьев, леса, пробуждения природы. И, какие бы блага не сулило таинственное послание, внешняя его окраска могла иметь скрытое значение.