Большой материк естественной жизни - А Зверев

Чтобы все это почувствовать и передать, писателю необходим особый дар.

Сетон-Томпсон (1860 - 1946) открыл его в себе очень рано. Еще мальчишкой он вырезал из дерева фигурки разных зверей. А как радовался каждой книжке по зоологии! Потом он сам стал зоологом, признанным ученым. Занимал почетную должность государственного натуралиста Канады. Его научные книги удостоились высшей награды - золотой медали.

Но славу ему все же принесли другие книги. Художественные. Те, в которых он выступал не как натуралист, а просто как человек, бесконечно любящий всех животных на свете, знающий о них все и каждого читателя умеющий увлечь своими познаниями, своей любовью.

А вот Зальтен (1869 - 1945) никогда зоологом не был. Он был поэтом и журналистом. Страстно поклонялся сцене и много писал о театре и для театра. И вдруг, уже опытным, известным литератором, начал сочинять повести о зайцах, об уличных собаках города Флоренции. И об олененке Бемби, который потом вырос, стал воспитывать собственных оленят. Их историю Зальтен описывает в своей последней книге "Дети Бемби".

Создавал он ее во Франции и в Америке, переезжая с места на место. Австрию захватили фашисты. Зальтен был не из тех, кто трусливо приспосабливался к фашистским порядкам. Он уехал, скитался, терпел нужду. Шла война, фашизм праздновал свои недолгие, но шумные триумфы. И в эти черные дни 1940 года старый писатель говорил о том, что жизнь победить нельзя. Никаким варварством, никаким насилием нельзя искоренить то доброе и светлое, что есть в мире. Бессмертен род Бемби и бессмертно добро.

Ну, а Джек Лондон (1876 - 1916), самый знаменитый из них трех, вообще не получил образования, даже школу не кончил и впоследствии вспоминал: "В пятнадцать лет я был мужчиной, равным среди мужчин".

Его детство прошло в Калифорнии, в красивом городе Сан-Франциско и промышленном Окленде, который лежит на другом берегу воспетой поэтами бухты Золотых Ворот. Издалека Калифорния виделась райским уголком: сказочно щедрая природа, лето круглый год, апельсиновые рощи вдоль просторных тихоокеанских пляжей, виноградники по холмам. Для любимчиков судьбы, для богатых она и вправду была раем. Но большинство, огромное большинство, здесь бедствовало точно так же, как и всюду в Америке.

Лондоны принадлежали к большинству. Джек не знал отца, его воспитывал отчим, крепко потрепанный жизнью человек. Он был плотником, но очень хотел стать фермером. Отказывая себе во всем, скапливал денег и приобретал участок, но быстро разорялся, и опять мечтал о земле, и опять откладывал цент за центом.

А в это время его пасынок развозил лед хозяевам пивных, помогал владельцу кегельбана, продавал на улице газеты. Когда он чуть подрос, пришлось поступить на консервную фабрику. После десятичасового рабочего дня он приходил домой обессилевшим, отупевшим. И все-таки хватался за книги. Читал с невероятной жадностью все подряд. По утрам, ночами, в постели, за столом.

Через много лет он напишет: "На полках городской библиотеки я открыл для себя огромный мир, простирающийся за горизонтом".

Этот мир властно звал его к себе. Джек Лондон предчувствовал, что сделается писателем. Готовился к этому. Вбирал в себя впечатления жизни. Создавал запас, из которого будет черпать долгие годы.

Он был прирожденный романтик и мечтатель, и с детства жил в нем дух странствий, будоражила кровь жажда приключений. Подростком на легкой быстроходной лодке он уходил в море и опустошал устричные отмели, принадлежавшие акционерному обществу. Рыбачий патруль знал об этом, было несколько стычек, и юного пирата оставили в покое: он умел постоять за себя, его побаивались.

Свое первое большое плавание - матросом на промысловом паруснике, ловившем крабов у побережья Японии и Камчатки, - он совершил, когда ему исполнилось шестнадцать. А через два года пешком и на товарных поездах пересек Америку в толпе безработных, которые двинулись со всех концов страны в столицу, чтобы добиваться справедливости. Его арестовали за бродяжничество, и месяц в тюрьме стал его университетом: сколько горя он здесь перевидал, какое бесправие открылось ему в этих "подземельях отчаяния"!

В Окленд он вернулся другим человеком. Твердо решил посвятить себя борьбе против социального неравенства, жить и работать для революции, которая положит конец обездоленности и нищете. Называл себя социалистом. Представления Лондона о законах общественной жизни остались достаточно смутными, ему недоставало знания революционной теории. Впоследствии это еще не раз скажется - в его срывах, идейных и творческих.

Но чувство, что окружающая действительность бесчеловечна, останется у него навсегда, и останется вера, что революция необходима и неизбежна. Он выразит это свое убеждение в пророческой книге о революции "Железная пята". И в нескольких прекрасных рассказах. В "Отступнике". В "Мексиканце".

Все это будет позже, когда имя Джека Лондона узнают миллионы читателей. А сейчас его снова позовет в дорогу мир за горизонтом.

1897 год. В газетах, потеснив другие сообщения, на первых полосах появляются рассказы удачливых золотоискателей, только что вернувшихся с Аляски. Уверяют, что самородки там валяются прямо на земле. Тысячи людей осаждают пароходные агентства, требуя билетов на северные рейсы. Подхваченный этой неистовой волной, Лондон оказывается на Клондайке.

Недолгое полярное лето близилось к концу. До поселка Доусон, где располагались прииски, добраться можно было только по рекам, а реки замерзали. На стремнинах что ни день гибли десятки лодок. Но "золотая лихорадка" гнала людей вперед. К бездомью, разорению, цинге, смерти.

Лед стал, когда Лондону надо было пройти еще семьдесят пять миль.

Он зазимовал. Восемь месяцев спустя он тронулся в обратный путь: вниз к океану, потом кочегаром на пароходе, который шел в Ванкувер, и пассажиром товарных составов, увертываясь от охраны. Вернулся без гроша в кармане. Золота не нашел ни унции. Нашел он другое: свою писательскую тему, свою тональность и своих героев.

Дома он засел писать. Рассылал рукописи по журналам. Они приходили назад без ответа или с отказами. Так продолжалось почти два года. Мучило безденежье. Приходилось голодать, бороться с отчаянием, напрягая все силы, физические и душевные.

И ветер удачи наконец подул в его паруса.

Один за другим начали появляться его северные рассказы: "Белое Безмолвие", "Сказание о Кише", "Любовь к жизни". Поразила их необычность, новизна. О старателях Аляски тогда писали много, но никто не писал так, как Джек Лондон. Человек у него оставался наедине с собой и испытывал себя, преодолевая обстоятельства, угрожающие самому его существованию. В таких испытаниях проверялось не только мужество. Проверку на истинность проходило понимание долга, нравственности, ответственности.

Все случайное, наносное и пустое отступало. С беспощадной резкостью обнажалась человеческая сущность каждого персонажа. Ситуации требовали от него величайшего напряжения воли. Ведь от любого решения зависела жизнь. И порой не только своя собственная жизнь.

Своими северными рассказами Лондон вернул высокий и неподдельный смысл понятиям товарищества, стойкости, чести. Он отказывался оправдать обстоятельствами безволие и малодушие. Он доказывал, что в любых условиях все решают духовные качества человека. Его отвага или трусость. Человечность или своекорыстие. Чувство моральной обязанности или желание разбогатеть какой угодно ценой.

На Севере его герои впрямую сталкивались с суровыми истинами жизни, впервые по-настоящему узнавая, что такое голод и опасность, как много значат кров и покой. Они как бы заново открывали для себя мир. И менялись сами. Освобождались от недоверия друг к другу, от ожесточенности. Становились не соперниками в погоне за богатством, а единой человеческой семьей.

Этим и дорог был им Север - чистотой отношений, бескорыстием помыслов. Конечно, не всем им - только лучшим. Много, слишком много очутилось на Клондайке людей, ни о чем другом не думавших, кроме легкой наживы. Подчас им тоже не занимать было храбрости и упорства, да только вся их энергия расходовалась впустую, потому что ложной оказывалась цель. Романтика и грезы о миллионе, переплетаясь, оставляли причудливый отпечаток в сознании жителей северной страны. Разыгрывались драмы жестокие и непоправимые.

Пока не вспыхнула "золотая лихорадка", Клондайк почти безраздельно принадлежал индейцам. Из поколения в поколение хранили они свои традиции и законы, свои прямодушные и честные понятия о справедливости. Когда из далеких земель явилось "злое племя" золотоискателей, сошлись лицом к лицу индейский "каменный век" и американский "век стали".

Трагичным стал исход этого столкновения. Белые пришельцы грабили и растлевали, пользуясь когда подкупом, а чаще грубой силой. Мир, созданный индейцами, рухнул. Но это не было поражение слабых. Индейцы были обречены, и все-таки они не склонили головы. Они и оказались в лондоновских рассказах о Севере самыми настоящими героями. Прекрасными в самом вызове, который бросают они своей жестокой судьбе. Бесконечно стойкими духом. Как и герои написанных много позднее рассказов Лондона об ограбленной Полинезии. Как и герой "Мексиканца", сражающийся на ринге ради винтовок, которые нужны для восстания.