Принцесса из одного места - Мария Александровна Ермакова

– Альвина, мое солнышко! – расплылась в улыбке вдовствующая королева.

– «В общем, вечер был скучен. Ужинать (ни в чем себе не отказывая) я не стала – в меня больше не лезло. Вернувшись домой, я умылась и легла спать, надеясь утром встать пораньше, чтобы написать тебе это письмо и отправить фельдъегерской почтой. Твой поверенный, дядюшка Кевинс, очень мил. Он всегда приходит в одно и то же время, выполняя твое указание забирать у меня ежедневные отчеты о поведении. Если когда-нибудь его найдут мертвым в канаве – не вздумай думать на меня! На сем прощаюсь, мой грозный повелитель и любимый папенька. Не забудь еще раз поцеловать бабушку». Постскриптум: «Как думаешь, может, взять на бал не гусей, а овец? Они такие милые… Твоя дочь, принцесса Кармодона Альвина».

Его Величество бросил письмо на стол и отер пот со лба.

– Девочка отлично проводит время, – заметила Миневра, – гуляет на свежем воздухе, хорошо питается, веселится.

– Ну, если это можно так назвать, – с сомнением протянул Отис, поднялся, подошел к матери и поцеловал ее в щеку. – Это от Альви, мама… – А потом в другую: – А это от меня!

Королева-мать нежно потрепала его по макушке:

– Иди, Оти, поуправляй государством немного. Пожалуй, сегодня за обедом я тоже не стану себе ни в чем отказывать!

* * *

На Неверию наступала осень. Войска ее туч взяли в окружение небо над столицей, а косые дожди топтали землю, как настоящие захватчики. Глядя в окно, Его Величество Панч Первый тяжело вздыхал и отпивал из бокала подогретое вино – по дворцу лазутчиками разгуливали сквозняки.

– Ты хотел меня видеть, отец? – раздался приятный голос.

Король обернулся. В дверях стоял его сын – Стич. Высокий, темноволосый юноша с резкими чертами лицами, которые выдавали как породу, так и темперамент. Породой принц пошел в отца, а темпераментом – в мать. И в этом была проблема. Большая проблема.

– Ты подумал? – спросил Его Величество.

– Нет, – честно ответил принц. В его темных глазах плескалась безмятежность.

Бокал в королевской руке дрогнул.

– Ее Величество – моя мать, говорит, что претендентки чудовищны, – продолжил принц, – и среди них нет ни одной, достойной меня.

Король со стуком поставил бокал на подоконник и вернулся к столу.

– Для меня это не аргумент, сын, – сказал он, усаживаясь в кресло и раскладывая перед собой то, что на первый взгляд казалось колодой карт. – Ее Величество всегда относилась к браку… легкомысленно. Если бы на ее пути не попался настойчивый я, она не вышла бы замуж и до сих пор. Подойди.

Принц подошел. Его Величество бросил на сына короткий взгляд.

– В последние дни ты против обыкновения молчалив, мой мальчик. Что-то случилось?

Молодой человек пожал плечами.

– Ты поставил меня перед нелегким выбором, отец. Я раздумываю.

– Ты?! – изумился король. – Раздумываешь? Господи, Стич, неужели я, наконец, дождался твоего взросления?

– Вряд ли… – смутился принц.

Его Величество помрачнел и указал на «карты».

– Вот портреты претенденток. Докажи мне, что они тебя недостойны.

– Я не буду этого делать, – качнул головой Стич.

– Это еще почему? – возмутился король.

– Злословить – нехорошо, – в черных глазах принца запрыгали озорные бесенята.

– Сынок, ты не заболел? Я тебя прямо не узнаю. Подойти, я проверю, нет ли у тебя жара!

– У нашего сына нет жара, Ваше Величество, муж мой, – раздался от двери глубокий сильный голос. Вошедшая женщина была вызывающе красива. Черные глаза блестели, темная грива распущенных волос падала на высокий ворот алого платья. – Просто, ты совсем запугал его необходимостью женитьбы. Позволь, я докажу тебе, что эти… дурочки не достойны нашего сына.

– Ты подслушивала, Алара? – с подозрением осведомился король.

– Конечно, милый, – улыбнулась королева, подходя к столу, – а как же иначе, ведь речь идет о будущем нашего мальчика. Вот эта, – она ткнула пальцем в первую картинку, – похожа на жену мясника. Я не могу представить ее лицо и корону вместе. Эта – слишком бледная, ресницы опущены. У нее очень много переживаний. Если переживать станет не из-за чего, уверяю тебя, она их себе выдумает, чем испортит жизнь и себе, и Стичу. Эта – распутна…

– Да? – Его Величество вгляделся в картинку с интересом.

Королева дернула его за ухо и продолжила:

– Эта – глупа, как солонка. Та – откровенно уродлива. И, заметь, это самые знатные девушки нашего королевства! Как видишь, выбирать не из кого, если, конечно, ты не захочешь женить нашего сына на простолюдинке.

Глаза короля блеснули. Он полез во внутренний карман камзола, достал еще одну «карту» и, положив на стол, провозгласил:

– Не захочу, любовь моя. Больше не будет никакого выбора – наш сын женится на этой девушке, хочет он того или нет!

Алара пальцем придвинула к себе карту, и ее брови поползли вверх.

– Шах и мат, любовь моя, шах и мат, – ловя и целуя ее руку, проворковал неверийский правитель.

Королева фыркнула, вырвала руку и выскочила из комнаты.

Его Высочество взял рисунок, и на его лице отразилось изумление.

– Но ведь это… – прошептал он.

– Вот именно! – торжествующе воскликнул король. – Вот именно!

* * *

«Если тебе что-то нужно, Альвина, твоего терпения хватит на всю мою армию!» – всегда говорил отец, и был прав. Я сидела, закрыв глаза и не шевелясь, уже двадцать минут, напоминая самой себе змею в засаде, и ждала, когда же кончится терпение у графини Бабаксы, дальней родственницы моего отца, в доме которой я остановилась, а точнее, меня остановили по приказу Его Величества. Вслух я называла ее тетушкой Селестой, а про себя – Бабайкой. Бабайка была высокой, тощей, и у нее было такое выражение лица, как будто она много лет безуспешно лечилась от запора. Скудный пучок волос на голове обычно украшало перо, которое мне всегда хотелось вытащить и выкинуть в окно, чтобы посмотреть, как оно будет планировать. В общем, милая тетушка была самой скучной тетушкой на свете, какую я только могла себе представить. От нудного звука ее голоса у меня ныли зубы, от наставлений и морали – мозги. Я изводила ее, как могла, но она была настолько глупа, что не понимала этого, принимая все за чистую монету.

– Альви, детка, вам пора собираться на бал к герцогу Ананаксу, – в шестой раз сообщила она таким тоном, будто в первый.

– Увы, я не могу, – страдающим голосом отвечала я, – я молюсь Господу нашему о вашем здравии!

Я чуть-чуть приподняла ресницы, чтобы увидеть в зеркале отражение комнаты, но сначала увидела себя –