Виктор Пелевин и эффект Пустоты - Валерий Осинский

Утопии, антиутопии, социально-психологическая фантастика, научная фантастика, фэнтэзи и т.д. и т.п. – классификация по жанрам не имеет значения. Что объединяет всех выше перечисленных авторов? Их объединяет умение создать интеллектуальные сказки с академическим уклоном для взрослых и детей, густо замешенные на философии и эзотерике. Собственно, вся эта заумь современного интеллектуального чтива родом из античной и восточной философии, а образы ее из мифологии, что перекочевала в фольклор европейских народов. Средневековые ужастики Бонфини о Владе Цепеше стараниями Курицына, современника Ивана Грозного, пришли в Россию. В Западной Европе жанр страшилок в своих сочинениях выкристаллизовал Эрнс Гофман. В России – Гоголь со своими чертями и ведьмами.

В новое время жанр социально-психологической фантастики до Пелевина наиболее успешно разрабатывали Владимир Орлов и Владимир Войнович.

По сути, современные сказители всего лишь интерпретируют фантастические сюжеты! Но чтобы дешевое «фэнтэзи» превратилась в интеллектуальное чтиво, а его творец в гуру, одной фантазии мало. Нужно теоретическое обоснование затмения.

Пелевин, так же как и его великие предшественники, говоря словами самого Виктора Олеговича, «мастерит фальшивую панораму жизни». И делает это безукоризненно. Его сюжеты увлекательны – не оторвешься! В книгах Пелевина есть все, что нужно его в меру интеллектуальному современнику: знание предмета, о котором он пишет, понятные герои, доступный язык, эпатаж, фабула – переживать за персонажей не надо, думать особо тоже, надо лишь дождаться, чем все закончится. У его персонажей есть портреты, но нет характеров. В его книгах есть действие, но нет конфликта. «Это отвечает настроениям широких слоев люпмен-интеллигенции, являющейся основным потребителем» в данном случае не сигарет, как в тексте, а книг Виктора Пелевина.

«Ребята! Спасибо вам огромное, что иногда позволяете жить параллельной жизнью. Без этого настоящая была бы настолько мерзка!» – говорит один из персонажей Пелевина, по сути, всем сказочникам интеллектуальных жанров.

Пелевин приглашает читателя на умную беседу. Ибо приятно после нервотрепки на работе, дома под одеялом и с котлеткой на блюдце окунуться в мир небывалых грез, где тебе дадут «ответ на вопрос, терзавший человечество последние несколько тысяч лет, в таких простых и всякому понятных терминах». Причем, мозговая атака проводиться так же из-под одеяла: тексты Пелевина – это представление столичного жителя, о том, что твориться за МКАД. Подобно персонажу Пелевина Пучину мнения Виктора Олеговича «в чем-то спорны, но то, что он предлагает, просто, понятно и логично».

То, что замечательный стилист Владимир Набоков тщательно шифровал в своих литературных крестословицах, – это, кстати, до сих пор крепко раздражает непритязательных читателей, рискнувших приступить к его книгам, – Пелевин выставляет напоказ и превращает в стеб и хохму. Он не грузит читателя стилистическими излишествами. Тексты Пелевина по его же собственному выражению, построены по формуле «остаточного литературоцентризма редакторов и издателей – своего рода реликтовый белый шум советской психики».

Так в кабаке Татарского рвет напротив портрета Тютчева с заезженной цитатой «Умом Россию не понять». Кто не знает Тютчева? Или слово «Небухаданаззер» показалось ему отличным определением человека, который страдает без опохмелки». Кто же не знает библейского царя? Над ним тоже можно поржать! Неизвестный библейский персонаж вызвал бы раздражение, из-за того, что надо напрягать мозги – кто такой?

Тут и там в тексте разбросаны четверостишья Марины Цветаевой, цитаты из Грибоедова, либо «безымянные», наподобие: «Во многой мудрости много печали, и умножающий познания умножает скорбь». Типа, нынешний интеллектуал, если и не читал Екклесиаста, то уж расхожую мысль из него точно слышал.

В книгах Пелевина запросто можно посидеть за одним столиком с Бальмонтом или Толстым. Полетать на истребителе «Харриер» со Шварценеггером из фильма Кэмерона «Правдивая ложь». Де Сад и Зухер-Мазох, Берроуз и Уорхолл и т. п. архетипы массового сознания к месту и нет, обильно рассыпаны по текстам Пелевина и создают иллюзию широкой эрудиции, – прям, Освальд Шпенглер! – выстраивают устойчивый ассоциативный ряд. Потребитель интеллектуального чтива доволен – он продвинутый чел: с ним общаются, как с умным, он понимает, о чем речь, и хохмит вместе с автором.

Реминисценции Виктора Пелевина сильно напоминает мне студенческие посиделки заочников в Литературном институте (о котором Виктор Олегович, кстати, часто вспоминает), где говорят обо всем и ни о чем, бойко сыплют громкими именами и цитатами, и не могут сдать зачет по предмету раз двадцать, а экзамены сдают, как повезет. «Встречаясь со множеством тяжелых идиотов из литературных придурков, я развил в себе опасность участвовать в их беседах, не особо вдумываясь в то, о чем идет речь, но свободно жонглируя нелепыми словами» – пишет Пелевин в «Чапаеве».

Он говорит чистую правду. Помню, как-то в родном вузе некий витязь в тигровой шкуре с Кавказа на госэкзамене, выскочив на перекур, с глазами круглыми от испуга, справлялся у соратников, что есть «Борис Годунов» – роман, повесть, рассказ или драма? Своими познания литературных жанров «витязь» несказанно удивил коллег.

«Скачки» по верхушкам интеллектуальных тем, кстати, одна из причин ошеломительной популярности книг Виктора Пелевина у молодежи. Рефераты из безбрежного моря интернета, скаченные с одних и тех же сайтов, просмотр одних лишь заглавий, неумение и невозможность долго концентрировать внимание на заданной теме – реалии современного образовательного процесса. Информации море – не переплыть!

Аспирантом мне как-то довелось ассистировать на экзамене. Преподаватель предупредил, чтобы я ни о чем не спрашивал студентов, чтобы не сбить их с мысли!

Обязательная составляющая молодежной культуры – протест и провокация. «Против коммунизма, совка, религиозного бизнеса», против патриотизма и антисемитизма, против Давидсонов на Харлеях, против чего угодно!

Протеста и провокации в текстах Виктора Пелевина в избытке.

Скажем, «глиняные таблички с вопросами Лотереи есть плоть Энки (созданного из глины, как ветхозаветный Адам), а ритуальный напиток, изготовлявшийся в его храме, – его кровь» с пояснением, что впоследствии шумерский бог Энкиду становиться покровителем рынков – точное попадание. Аналогии продвинутым интеллектуалам пояснять не надо. Пинок получает не только Спаситель, но и церковь, дозволяющая церковные ларьки в храмах. В разговоре Радуева и Березовского на примере «мочи» писатель запросто может обосновать философию ислама. Может макнуть в дерьмо литературного обозревателя Павла Басинского. «Пора завязывать с литературоведением и думать о реальном клиенте».

Главное, все эти бунты и провокации – прикольно! Чтобы стать гуру, достаточно открыто написать о наркоте, педофилии, обо всем, чего чураются снобы. Кто бы узнал Лимонова, – плохого Генри Миллера советского разлива, – если бы в нашумевшем «Эдичке», (нынешний продвинутый молодняк о нем ни ухом, ни рылом!) Савенко не описал свою половую жизнь в Нью-Йорке? Кто бы узнал о выпускнике Оксфорда и замечательном писателей Владимире Набокове, если бы на заднем дворе своего дома, тот сжег, как собирался, рукопись «Лолиты», ремейк собственного «Волшебника» 30-х годов.

Массовая культура всегда была низкопробной и ориентированной на примитивные инстинкты человека. Если бы не существовало сдерживающих факторов или потребители массовой культуры умели сами ее воспроизводить, то «нашим все» был бы не Александр Пушкин, а Иван Барков с его «срамными одами», и мы б восхищались не Чайковским, а «муркой».

Нигилизм, модернизм, футуризм, пролеткульт, ЛЕФ и т.д. и т. п. существовали всегда и в том или ином виде будут существовать, по мере нарождения новых поколений.

Пелевин не скрывает, «что в области радикальной молодежной культуры ничего не продается так хорошо, как грамотно расфасованный и политкорректный бунт, против мира». Это бунт, в твердом переплете за сходную цену, привлекает в его книгах молодежную аудиторию. «Миллеровский» или «Лимоновский» х… в тексте Пелевина, красочно нарисованный на стене лифта в офисном здании, или «на восьмое марта Мане подарю колье де Бирс, и сережки от Армани – то-то будет за…сь!» – перевесит все тексты Пушкина, Достоевского и Толстого вместе взятые. Бунт против морали отцов и их обрыгших интеллектуальных клише всегда приводят к одному и тому же: «Под воздействием вытесняющих вау-фактор, культура и искусство темного века разрушается к орально-анальной тематике». Разрушается из века в век, но все никак не разрушится!

Почему? А потому! «Природное право на свободу», которого подсознательно жаждет мозг бунтаря, можно приобрести, лишь совершив усилие. Бунтовать, укрывшись одеялом с книгой в руках, гораздо приятнее для интернационального бунтаря интеллектуала и безопаснее для тех, против кого этот бунт направлен. Вечерком такой бунтарь с книжечкой в руках выпустит пар, а на утро, напялив галстук-селедку среднестатистического клерка, отправится в контору, либо за парту. Он же не идиот, чтобы променять доходное место копирайтера «изо всех сил старающегося походить на западного», или диплом выпускника вуза на три загадки Иштар или Пустоту.