СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 1 - Клод Фаррер

Нет, союзницы-гетеры из названного романа не приглашают безгрешных бросать в них камни. Наоборот! Наверное, не только советским «духовникам» возразила бы одна из них: «Зачем на свет я рождена, коль плоть любить я не должна!» То есть — вполне в романе оправдана, проистекает из характера героини, эта ее готовность воскликнуть, по случаю, «из поэтов»… Кстати сказать — поэтов прекрасных, известных русскому читателю куда меньше, чем процитированный здесь Верхарн.

Однако «все-таки» — зачем Фаррер написал этот роман из жизни… представительниц древнейшей профессии? Попытаемся понять это, представив себе эпизод, возможный в его собственной жизни.

«Клод Фаррер» — псевдоним писателя, его настоящее имя Фредерик Шарль Эдуар Баргон (1876–1957). Сын военного моряка — родился в городе ткачей и студентов Лионе. Но… Три часа на пароходе по Роне, Лионский залив — и вот он, Марсель! Давняя столица всех моряков Средиземноморья. А потому — случайно ли, что профессией Фредерика Баргона (и любовью его до конца дней) была морская служба — пятнадцать лет в колониальных эскадрах Франции!

Тем более жаль, что об этом времени его жизни известно так мало. А как же он все-таки родился — в Фредерике Баргоне «Клод Фаррер»?

Да простится нам, если на основании прочитанного у Фаррера — представим эпизод из жизни именно Баргона… В попытке понять изначальность хотя бы малой толики тех умонастроений и пристрастий писателя, которые он выразил в своем творчестве. Пусть это будет эпизод как бы из воспоминаний его сослуживца:

«…Корабль, на который я получил назначение, стоял в гавани Тулона; здесь я сразу же сблизился с лейтенантом Баргоном — и однажды попросил его познакомить меня с вечерним городом. На одной из улиц к нам подошли две женщины. Кокетство, с которым они с нами заговорили, было слишком профессиональным: я, разумеется, не принял их предложения и прошел мимо. Но мой гид, лейтенант Баргон, вдруг остановился, снял фуражку и сказал:

— Благодарим вас! Очень жаль, но — как-нибудь в другой раз…

Он это сказал так вежливо, с таким пиететом, как будто эти женщины оказали нам большую честь.

То есть теперь, стариком, когда, что касается женщин, больше знаешь, чем можешь, я вспомнил этот, возможно, на взгляд пуритан, и не очень-то заслуживающий памяти эпизод для того, чтобы сказать: каким я тогда был юным павлином по сравнению с этим человеком, тоже тогда еще молодым, однако совсем не случайно впоследствии ставшим известным писателем… Тогда же, в тот вечер, я хотя и промолчал, но, как я тогда думал, — после сцены, в которой уважаемый человек вдруг допустил нечто… Хотя бы — уже самую возможность подобного рода отношений! Да, я тогда промолчал, но, видимо, Баргон почувствовал мое недоумение. Пройдя со мной несколько шагов, он сказал мне, не сказавшему ему еще ни слова:

— Вы правы лишь отчасти. Конечно, стоит ли доказывать, как это хорошо, когда это происходит по взаимной любви… Но… Тысячи военнослужащих, еще не имеющих возможности обзавестись своей семьей?.. Мужчины — волна за волной — сходящие на берег после долгого мужского одиночества?.. Между тем как здесь, в Тулоне, все женщины, без исключения, знают о вежливости военных моряков. Разумеется — своих, французских! И если бы сейчас мы с вами согласились с их предложением… То завтра — девушки просто уверены — не услышали бы они от нас этого, к сожалению, традиционно мужского утреннего вопроса: «Как дошли до такой…» Ибо, на мой взгляд, до такой жизни дошли они вместе с нами.

Баргон замолчал. И какое-то время мы шли молча. Как вдруг он опять снял фуражку и шагнул в сторону, уступая дорогу… мальчишке лет четырех, быстро, громко что-то лепечущему и нетерпеливо куда-то увлекающему за руку женщину… Кажется, да, явно — это его мать: так она на него смотрела и — так смеялась! Молодая, одетая просто, едва ли не «просто бедно», но — очень опрятно одетая мадам. И я увидел, как она, эта женщина, вдруг улыбнулась и моему спутнику — его снятой фуражке, и его взгляду — благодарно улыбнулась радости постороннего человека видеть ее и ее ребенка такими счастливыми».

…Взглядами, не подобными ли этим — высветит затем писатель Клод Фаррер те противоречия естества и духа, мечты и натуры, человечности и официальной морали, которыми столь полна жизнь?

И, может, что именно такая вот радость за мать и ее малыша… затем «опрокинулась» у Фаррера болью за несчастье «таких же» (матери и сына), хотя и фантастически в сравнении с ними богатых) — в его романе «Человек, который убил» (1907 г.).

В 20-е гг. в одном из английских журналов назвали Клода Фаррера «французским Киплингом». Так, однако, связав их творчество, — сузили и диапазоны изображаемой ими жизни.

Да, конечно, взаимоотношениям расовых миров («Запад есть Запад, Восток есть Восток») посвятили значительную часть своего творчества оба эти писателя. Но, во-первых, ответ на важнейший вопрос: может ли объединить эти «миры» цивилизация, в которой изначальны лишь европейские традиции, у «французского Киплинга» куда более отрицательный, чем у его «английского оригинала».

И уже то, что Клод Фаррер (то есть, конечно, в этом случае — Фредерик Баргон) решился на такой шаг, как переход в ислам!.. Это была (как и нескольких других колониальных народов Франции) религия народа Алжира — самой большой из ее колоний. Хотя, честно говоря, не верится в искренность самого, столь необычного уверования европейского писателя. С таким же успехом он мог перейти и в буддизм.

…Судя по роману Клода Фаррера «Душа Востока» (1908), последнее было бы даже оправданнее. Ибо, отвлекаясь от сути этого романа как произведения прежде всего художественного… так сказать, оголяя его до осмысления, нельзя не увидеть, что жизнь его главных персонажей — супружеской пары (офицера-аристократа и его жены) — это олицетворение величайшей борьбы, на которую поднималась тогда Страна Восходящего Солнца. В то время как рядом, в бессилии, склонился народ-колосс (древнейшая цивилизация, китайская, после изобретения ею пороха, однако, не развивалась в «пушечном направлении» — и новые «цивилизованные» страны начали рвать Китай на части). Здесь-то и стоит задуматься о подлинной роли изображенного в романе Фаррера китайского «научного представителя» в Японии Чеу-Пе-и, о том, что на самом деле скрывалось за восточной символикой его изречений?.. Может быть, как раз то, что пригрезилось персонажу другого романа Фаррера («В грезах опиума»):

«Для его прозревших глаз слилось в одно целое прошлое, настоящее и будущее. Души желтых князей давно прошедших времен убежали из могил, плохо охраняемых гранитными тиграми, снизошли в его душу и смешались с душами князей более позднего времени, тех, которые со временем отразят грядущее нашествие белых народов».