Санта-Матрешкино, или Любовный роман по-русски - Маргарита Коровина

Признаюсь, я очень обрадовалась Любочкиному предложению помочь мне в домашних делах. Как известно, яблочко от яблони недалеко падает, и я получилась достойной дочкой своей матери. Кастрюли, утюг и метлу ненавижу по-детски искренне.

В моей голове тут же нарисовалась радужная картина: я копаюсь в саду, а Любочка колдует над плитой, мечется по дому с ленивкой и потеет над утюгом. Уж сколько раз твердили миру, что благими намерениями вымощена дорога в ад! Я даже представить себе не могла, что моя сестрица с ее практически ангельской внешностью, может оказаться самым настоящим посланником преисподней.

Вообще, я считаю, что некрасивых женщин нет. В каждой есть – как говорят французы – какая-то собака. Эти милые странные французы… Французско-русский словарь утверждает, что avoir du chien – это быть с «изюминкой» (то есть иметь нечто чертовски привлекательное для противоположного пола). Почему что-то особенное, необъяснимое в женщине мсье приравняли к собаке (зверю, конечно, замечательному, но попробуйте русскую даму сравнить с псом…) мой разум понять пока не может. Но, надеюсь, прожитые годы и благоприобретенный опыт все же помогут мне когда-либо решить эту загадку.

Надо признать, что в Любочке этих самых собак скрыто бессчетное количество. Росту в ней всего метр шестьдесят, осиная талия, худенькая спинка, крошечная – на тридцать четвертый размер – ножка, и к этой дюймовочке прилагается бюст третьего номера…Мужской пол реагирует предсказуемо одинаково. Но это еще не все. Копна темных блестящих волос, тонкая нежная кожа, которая летом покрывается светящимся золотистым загаром, красивой формы губы (как писали классики – созданные для поцелуев) и в довершение всего огромные зеленые глаза. Просто два золотисто-зеленых фонаря в рамке длинных густых ресниц. Настоящее чудо. Еще когда Любочка была девчонкой, один папин знакомый выдал приговор: «Мужское кладбище». И он был абсолютно прав. Сколько мальчишеских, юношеских и мужских сердец разбило это небесное создание, ведомо только Господу Богу!

Устраивая ее в комнате в мезонине, я абсолютно не задумывалась о том, что пускать в дом такую звезду просто опасно. А ведь мне уже давно было известно (кумушки-бабульки на скамейке не преминули доложить), что приложением к ее красоте (и с моей точки зрения совершенно лишним приложением) всегда была просто непостижимая способность притягивать всякие экстремальные ситуации. Любочка постоянно во что-либо влипала. Если она шла в поход с одноклассниками, то обязательно куда-либо проваливалась – либо в какую-нибудь яму поглубже, либо в грязное, вонючее болото. На юге вокруг нее как мухи клубились горячие южные парни, так и норовившие ее украсть. А сколько раз она тонула на яхте? Я бы на месте капитана уже давно перестала бы ее приглашать. Но сердце морского волка было давно и безнадежно разбито, и каждый год его лодка то садилась на мель, то попадала в страшный шторм, то пробивала днище какой-нибудь гадостью, внезапно вылезшей из морских глубин…

Да, но с моим-то сердцем все было в порядке! И все же я впустила ее в свой дом, отдала ей лучшую гостевую комнату и даже помогла разобрать вещи!

Закончив обустройство, в самом радужном настроении мы уселись пить чай с пряниками. Я открыла окно, и в кухне запахло весенним утром – мокрой землей, первыми травинками и солнцем. Бабочка-крапивница уселась на стоявшую на подоконнике фиалку и замерла, раскрыв пятнистые крылышки. Любочка разомлела от моей доброты, крепкого чая и пряников с брусничной начинкой и ее потянуло на откровенность.

– Мамуля выгнала меня из дому, – заявила она, с вопросом и ожиданием глядя мне в глаза.

С ужимками профессиональной сплетницы я ахнула:

– Не может быть. Елена Николаевна такая милая, спокойная женщина. Какая муха ее укусила? Поверить не могу. Может, это папа виноват?

Оговаривать собственного отца как-то не очень красиво. Тем более что я знаю – Любочку он любит так же, как нас с Владом. Но очень уж хотелось знать, почему Елена Николаевна решилась на такой экстравагантный поступок. Впрочем, Любочку не надо было подстегивать. Обида и возмущение бурлили в ней, как вода в стоявшем на столе самоваре.

– Что вы такое говорите, Маргарита Алексеевна! Ваш отец – просто ангел, а не мужчина. Он наоборот заступался за меня. Но в мамулю словно бес вселился. Велела мне собирать вещи и уматывать. Представляете, она так и сказала: «Уматывай». Сериалов насмотрелась, наверно.

Да, это было неожиданно. Чтобы Елена Николаевна выражалась подобными жаргонными словечками, должно было произойти что-то абсолютно неординарное. Любопытство мое начинало закипать, как упомянутый уже самовар.

– Любочка, позволь тебе не поверить. Конечно, я знаю твою маму всего несколько лет…

– Именно так все и было. Слушайте. Вчера вечером я встречалась с Пашкой Петровым – это мой коллега по работе. Мы посидели немного в ресторане, потом мне стало скучно, и я пошла домой. Пашке расставаться не хотелось, он, видимо, рассчитывал не только на вечер… Понимаете, Маргарита Алексеевна, я ведь уже не ребенок…

Конечно, не ребенок – двадцать два года детством никак не назовешь. Любочкино смущение было весьма забавно. Она явно считала меня строгой пожилой матроной, забывшей все женские радости.

– Пашка, конечно, красавчик, и все девчонки на работе по нему сохнут, но он ужасный зануда. Сходить с ним в ресторан, это еще терпимо, но… В общем, я пришла домой около часу и сразу улеглась спать. Примерно через час зазвонил телефон. Это был Пашка. Причем здорово поддатый. Я не стала с ним долго беседовать и повесила трубку. Через полчаса он снова позвонил и заявил, что безумно любит меня и хочет на мне жениться. Он был еще косее прежнего. Я снова повесила трубку. Понимаете, Маргарита Алексеевна, я ужасно не люблю базарить с пьяными парнями. Они говорят одни гадости, а потом заявляют, что ничего такого не было, у меня больное воображение, и я все выдумываю…

Все может быть. У меня такого опыта не было. Ни мой папа, ни мой бывший муж пьяными домой не приходили и не звонили. Даже когда мы с Толей разводились, он вел себя очень корректно и вежливо. Ну, не получилась семейная жизнь, что же теперь из-за этого жизнь друг другу портить?

А сестрица продолжала:

– В общем, я повесила трубку. Он снова позвонил. Я отключила телефон. Пусть, думаю, теперь звонит до позеленения. А он… Нет, Маргарита Алексеевна, попробуйте догадаться, что он отмочил. В жизни не додумаетесь.

Конечно, не додумаюсь. Хотя, если поднапрячь воображение… Что там делали отвергнутые поклонники в моих любимых романах?

– Он застрелился? – кровожадно предположила я.

Любочка посмотрела на меня с укором:

– Маргарита Алексеевна, мы живем в двадцать первом веке. Сейчас от любви никто не стреляется. К тому же, откуда у него пистолет, он ведь всего-навсего рекламный менеджер. Хотя… Лучше бы он застрелился.

Любочка замолчала, глядя куда-то в пространство. По ее лицу было видно, что она представляет себе, какой оборот приняли бы события, если бы Пашка Петров совершил столь несовременный поступок.

Я ждала. Через минуту Любочкино воображение закончило работу, она томно вздохнула и продолжила свой рассказ.

– Нет, Маргарита Алексеевна, все было гораздо хуже. Он приперся к нам домой. В три часа ночи. Дверь открыл Алексей Дмитриевич, – десятисекундная пауза, после чего голос Любочки стал на пару тонов выше и задрожал – Что тут началось! Вы просто представить себе не можете…

И Любочка сделала эффектную паузу – в стиле Джулии Ламберт. Ее глаза, и без того огромные, стали размером с блюдечко.

Что такого мог сделать мой тишайший папочка? Я представила: три часа ночи, папа в любимой пижаме с зайчиками открывает дверь, перед ним пьяный молодой человек, который настойчиво требует встречи с дочерью… В крайнем случае папа вежливо попросил бы нахала удалиться. Ничего другого на ум не приходило. Тем временем Любочка решила, что молчала достаточно долго и выдала трагическим шепотом:

– Представляете, Маргарита Алексеевна, он его ударил…

Папочка кого-то ударил? Я замерла. Рот непроизвольно открылся, недоеденный кусок пряника упал на пол…

– Папа?! – я едва смогла выдавить из себя единственное слово.

Любочка посмотрела на меня весьма выразительным взглядом и тоном воспитательницы из яслей для умственно отсталых детей пояснила:

– Маргарита Алексеевна, вы меня неправильно поняли. Не Алексей Дмитриевич ударил Пашку, а Пашка ударил Алексея Дмитриевича. Этот идиот (я имею в виду Пашку) подумал, что Алексей Дмитриевич мой папик, ну, и решил с ним расправиться тем, что попалось под руку. Большим таким букетом красных роз. Пашечка ведь шел предложение делать…

Любочка помолчала, видимо, давая мне время понять, что к чему, и добавила совсем другим тоном, почти со слезами:

– Бедный Алексей Дмитриевич.

Несмотря на трагичность ситуации, мне было приятно, душу заполнила законная гордость за родителя. Не только я, кровная дочь, люблю его, но и эта, по сути, чужая девочка. Все правильно, кто же тогда достоин любви, если не мой папочка?