Падшие (ЛП) - Харт Калли

— Да, на самом деле, да. Займись Риком Лэмфетти. Парни Хулио прилично отделали его. Я спрятал его в Анахайме. Отследи его, убедись, что он все еще жив. — Во мне теплилась разумная надежда, что Рик все-таки жив. Достаточно обоснованная, что бы заставить потратить Майкла его утро на выслеживание засранца. Исходя из слов Хулио в борделе, парень раскололся и выдал все ему: о Слоан, Алексис, и моей гребанной ссоре с Чарли. Ну и плюс, учитывая те фото, которыми Хулио поделился с нами, все выглядело так, что парни обходили его гораздо сильнее, чем Майкла, но это ничего не значит. Громилы Хулио несомненно знали, сколько и как бы они не пытали Майкла, им от него ничего не добиться, поэтому парни просто экономили свои силы. Ну, а Рик, скорее всего, разнылся, как девчонка сразу же после первого удара. Но, кстати, информация, которой делятся такие люди, как Рик, после первого удара никогда не является правдой. Это является их защитной реакцией, чтобы таким образом предотвратить побои, которые приносят им боль — в основном, они выдают полуправду, прибегая к слабой и бесполезной попытке проявить свою верность.

Любой профессионал своего дела знает, что люди, которые начинают визжать после первого удара, не скажут всей правды, но если надавить на них еще чуточку сильнее, помучить подольше, то их полуправда становится абсолютной, и они обмочат свои штаны, выкладывая все известное им обо всех важных или же не важных людях, в попытке только спасти свою жизнь. Я всегда презирал таких людей, как Рик. Такой громила, с невероятно накачанным торсом и такими хилыми, худыми ножками. Вот что получается, когда пропускаешь дни ног в качалке.

На мгновение в трубке повисает тишина, когда Майкл слышит мою просьбу. Он прекрасно знает, что она означает — пойти и найти для еб*нного предателя Рика неглубокую могилу в самой темной и заброшенной части Анахайма. Шум от покорного выдоха Майкла заполняет телефонную линию.

— Конечно, босс. Все равно мне нравились эти туфли, так что если я их «убью» не будет никакой гребанной разницы.

— Правильно, мужик.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал «Оставляющим вдовами»? И знает ли Алексис, что твоя девчонка затеяла, чтобы найти ее? У меня создалось впечатление, что друг твоего старинного тюремного приятеля сильно привязан к ней.

— Нет, Алексис ничего не знает. Слоан хочет, чтобы так все и оставалось. Будет лучше держать язык за зубами.

— Так мы теперь что-то типа дипломатов?

Ага, меня самого посещали такие мысли, чувак. Но я не произношу их вслух. Издаю стон в телефон, таким образом, демонстрируя свое легкое недовольство от того, что он спрашивает меня б этом. Остальных бы, черт побери, прибил за такие вопросы, но Майклу все сойдет с рук, даже убийство.

— Просто стараемся поддержать мир. Нам ничем не поможет, если Алексис и Слоан вцепятся друг другу в глотки.

Майкл мягко смеётся над моими словами.

— Так ты хочешь, чтобы сестрички поладили?

Я закатываю глаза. Если бы парень был рядом со мной, то я бы сломал ему руку. Впечатал бы ему по самое не могу за то, что он такой чувствительный придурок в данный момент.

— Нет, приятель. Мы свалим, как можно быстрее из этого гребанного штата. Но моя жизнь будет невыносимой, если Слоан будет еб*ть мне мозги о ее долбанных семейных проблемах всю поезду домой.

— Но ты же понимаешь, что есть очень легкий способ избавиться от этих проблем, ведь так? — говорит Майкл.

Я прекрасно знаю долбанное решение этих проблем: уехать. Оставить ее и свалить. Нет. К черту это. Пошло нах*й гребанное бегство.

— Да, придурок. Я прекрасно знаю. Просто отправляйся в Анахайм, хорошо?

Машина издает громкий сигнал на другом конце трубки, который сопровождается глубоким громким ревом двигателей мотоциклов.

— Хорошо, хорошо. Уже занимаюсь этим. Эй, Зи?

— Что ещё?

— Ты же знаешь, что я не имел понятия, что у моего родственника были какие-то отношения с Алексис? Ведь тебе известно это, не так ли?

Я издаю стон. Да, было бы намного легче найти сестру Слоан, если бы чертов Майкл поддерживал отношения со своими родственничками на постоянной основе, но это не его вина. Семья — это гребанные проблемы. Мне-то и не знать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да, мужик. Ты бы не стал зависать снаружи борделя Хулио, стараясь выследить гребанное приведение.

Майкл смеется над моими словами.

— Ага, это бы частично уберегло меня от того, что меня избили какие-то мудаки. Так, что ты думаешь, она на самом деле, любит его?

Я уже думал над этим. Думал достаточно много. Я слышал много гребанного дерьма о Ребеле, но так же, более чем уверен, что люди слышали множество ужасного и обо мне. Но это, бл*дь, не значит, что я дьявол во плоти. Понимаете, о чем я? Поэтому Ребел может и не быть таким уж мудаком. Я не тот человек, который предоставляет людям кредит доверия, обычно с легкостью могу отшить человека, сказав, что он мне пудрит мозги.

— Кто знает, брат, кто знает. Странные вещи случаются в море.

Но еще более странные вещи случаются в Дана Поинт. Я осознаю это, когда обнаруживаю, что паркуюсь снаружи дома родителей Слоан.

И… выхожу из машины.

Глава 2

Слоан

— Ты... милая, прости. Не могла бы ты повторить?

С самого моего детства мама была такой; она просто не переносит сюрпризы. То, что я на днях пришла с Лейси, вероятно, выбило ее из колеи, а теперь возвращаюсь и говорю это — ее мозг не приспособлен к такому потрясению. Маленький, простой серебряный крестик, который мама носит на шее с тех пор, как я себя помню, ходит вверх и вниз по цепочке, пока она теребит его пальцами. Забавно, как можно по рукам определить возраст человека. Трудно скрыть такое старение. Я давно научилась смотреть на руки калифорнийских женщин, прежде чем по внешнему виду предположить, сколько ей лет на самом деле. Не то чтобы моя мама работала над этим, конечно. Как и большинство калифорнийских женщин. Особенно те, кто замужем за врачом. Их мужья знают лучшего парня в лучшей практике, который может дать им скидку на небольшую подтяжку.

— Я сказала, что нашла Лекси, — повторяю я. Войдя в дом, попыталась придумать способ сказать помягче, помочь им все осмыслить, и все же, когда доходит до дела, это единственные слова, которые имеют значение. Вот уже много лет мои родители ждут, чтобы кто-нибудь, кто угодно, произнес эти слова. И теперь они исходят от меня. Я бы предпочла, чтобы на моем месте была полиция. Или в свете правды о пропавшем статусе моей сестры, сама сестра. Но оказывается, что она слишком труслива, чтобы сделать это. Сказать, что злюсь на нее, даже близко не подошло бы к тому, что я чувствую сейчас. Предала. Обманула. Солгала, как, черт возьми, она могла сказать этому парню такие ужасные вещи обо мне? Но в основном чувствую себя брошенной. Долгое время ужасное чувство вины давило на меня, лишая меня любых положительных эмоций, которые я могла случайно испытать в повседневной жизни, прежде чем вспоминала о потере Алексис, и как мне казалось, как будто двигаюсь дальше или использую редкий момент, чтобы посмеяться над какой-то глупой шуткой, мне казалось, что бросаю сестру в ее страданиях. Что я тоже должна страдать. Хотя на самом деле, моя сестра была тем, кто бросил меня. Она оставила меня позади в самых темных местах и позволила мне погрязнуть во всех этих ненужных страданиях. И почему?

Кто знает почему. Я до сих пор не знаю.

Мама так сильно тянет крестик, что тонкая цепочка впивается ей в шею, отчего кожа белеет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты нашла Алексис? — спрашивает она так, словно я только что заявила, что нашла затерянный город Эльдорадо, и это место населено говорящими фламинго.

— Да, мам. Я нашла ее. Вернее, она нашла меня. Оказывается, все это время Лекси была больна. И не могла вспомнить, кто она такая и откуда. Ничего.

Это ложь, которую я решила рассказать. Ложь, которая будет означать, что Алексис может сохранить свой статус золотого ребенка семьи Ромера. Она этого не заслуживает. Не заслуживает того, чтобы я пыталась спасти ее отношения с родителями. Алексис даже не знает, что придумывая эту ложь, на самом деле делаю это не для нее. Я делаю это для сломленной женщины, сидящей на диване передо мной, которая слишком долго платила за распечатку устаревших фотографий на боковых сторонах молочных пакетов.