На перекрестии прицела - Александр Соболевский

— Про Китеж, бабуль, это всё правда или сказка?

— Без правды, Верунь, и сказок не бывает. Что-то в них придумка, а что-то сущая правда. Град Китеж в наших владимирских краях издревле стоял, посередь муромских лесов у озера Светлояр. Когда татары шли на нашу землю несметной ордой, города и сёла русские зорили, церква и монастыри святые огнем жгли, кощунства разные чинили, народ в полон угоняли, Господь не попустил сжечь город, храмы, монастыри поганым осквернить не дал. Сокрыл Спаситель Китеж от лютого разора, сокрыл в озере Светлояре под водой. Так, внученька, старые люди сказывали. Не достался град русский басурманам.

— И теперь Китеж под водой стоит на дне Светлояра?

— Думается, стоит. И будет стоять, пока верим в Бога и чудесное.

— А летними вечерами слышится на берегу Светлояра из-под воды колокольный тихий звон, если прислушаться. Сквозь глыбь со дна доносится…

— Ты, Верунь, сама всё помнишь, а всё просишь меня рассказывать. Наизусть знаешь.

— Знаю, бабуля… Только слушать тебя больно интересно.

— Медом не корми — лишь бы слушать про старину. В кого такая дотошная уродилась…

— Через прозрачную воду озера в безветрие явственно видны белокаменные колокольни, золотые церковные маковки, православные кресты на них. Всё видно, как в телевизоре.

— Про телевизор, внучка, я не говорила. Ты сама придумала.

— Баб Оль, озеро Светлояр и град Китеж неподалеку где-нибудь от нашей Тёпловки? За лесами? Пешком можно дойти?

— Дорогу надо знать. Таких старых людей, которые дорогу знали, не осталось по всей округе. Придет время — явится Китеж из-под воды, выйдет из озера на берег со всеми домами и белокаменными храмами.

— Когда, баб Оль, это случится?

— Никто этого не знает, Веруня… Канет безбожный век, и явит Господь Китеж. Чудесно сокрыл от нечестья и снова чудесно явит перед людьми. Зазвонят колокола не из-под воды — на вольном воздухе. И услышит этот звон народ в наших краях. Засияют из-за лесов золоченые маковки-луковицы с православными крестами. Вернется вера во Христа к нам грешным. Настанет черед порушенные святыни, церква, монастыри по городам и селам по кирпичику восстанавливать из руин. Многое заново строить.

— В Тёпловке, баб Оль, церкву тоже отремонтируют? Колокола на колокольню привезут…

— И не знаю, внученька. Хочется мне увидать ее в прежней красе. Дожить до такого большого праздника. Для такого праздника икону и сберегаю. А нашла ее вскоре после войны в куче хлама и мусора на полу в алтаре. Бригадирка колхозная, помню, наряд дала пол в алтаре вымести, подготовить для ссыпки хлеба. В уголке я и откопала образ Заступницы. Невредимый… Явился подобно кладу. Других икон из нашей церкви, пожалуй, и не осталось. Когда алтарь рушили, образа святые на пол побросали. Какие порубили, пожгли в костре у сельсовета, какие побольше — вместо полов на конный двор под ноги лошадям, в навоз…

— Баб Оль, ты икону домой взяла?

— Взяла. Принесла в избу, протерла лик деревянным маслицем, на божничку поставила. Молюсь на нее о возрождении поруганного нашего храма. В честь Казанской Божьей Матери он и освящен. Услышит Владычица мольбы и просьбы. Сказано в Писании: что у Бога просишь с верой и молитвой, то по нашей просьбе Он и сотворит нам… Место в церкви, где икона помещалась, приметное. На северной стене возле окна в углублении, вроде печурочки. Свеча перед ним всегда горела. Туда и поставлю Владычицу. В храме нашла — в храм и отнесу. Пока пускай у нас в дому поживет, на божнице у нас ей хорошо…

— Баб Оль, говоришь, поживет… Она, Божия Мать, живая?

— Лик ее человеком написан. Молимся ей, Веруня, она всё слышит. Во образе своем живет. Чудотворная икона…

Летом в Тёпловке — приволье. Босиком привыкла ходить. Бабушка Оля в огород — и я с ней. Грядки полоть, картошку мотыжить. В селе жить — сложа руки не станешь сидеть. В огороде у нас порядок. Выйдешь утром — маки цветут. И алым, и розовым, и фиолетово-синим. Красота! Лепестки — нежные, атласные. Вечером — время полива. Капустные, огуречные грядки — по низу, возле речки. Воду носить близко. Ведерки мне бабушка купила небольшие, из пластика. Веселая работа — грядки с овощью поливать. После полива капуста смотрит веселее, листья расправит.

— Какая овощь воду не любит! — улыбнется баба Оля, глядя, как я стараюсь, бегаю с полными ведерками от речки и с порожними обратно. По земле приятно ступать босыми ногами, легко, свободно. Неизвестные серые бабочки кружились в листьях ивняка. Толстые, неуклюжие. Появлялись всегда на закате солнца. Я до сих пор не знаю, что это были за бабочки. Потому что не интересовалась ими. Куда они исчезли?

Бабушкина коза Белка летом о себе заботилась сама. Травку щипала, ивовые прутья глодала. На зиму сена, веток для лазучей скотинёшки, так называли мы Белку, невпроед. Не корова…

Лугов вокруг Тёпловки много. Лощины сенокосные, опушки лесные, земляничные, поляны клубничные. Таких вкусных ягод в Ташкенте пробовать не приходилось. В заброшенном саду, его в Тёпловке называли «барским», созревала малина. Трехлитровый бидончик я набирала легко. Землянику собирать тоже наловчилась быстрее бабы Оли. Только в сборе грибов соревноваться с ней труднее. Надо школу у нее пройти. Откуда было мне грибы знать… А в бабушкиных краях их росло много, и съедобных, и ядовитых. Наберу ведерко, покажу ей — она их на траву вывалит, смеется:

— Собачьих-то зачем нарезала?

— Каких собачьих? Разве такие бывают?..

— Несъедобные грибы у нас зовут так — собачьими. Погаными.

За лето бабушкину школу сборщицы грибов прошла. Стала в названиях разбираться и где какой гриб надо искать, в каких местах.

— Не надо торопиться, — вразумляла она. — Присматривайся, бегом не беги. Гриб чуять надо… Под ноги смотреть, а не по верхам.

— Чуять… Чудно, баб Оль, говоришь. По-собачьи чуять, что ли? Землю носом нюхать? — И рассмеемся обе.

— Жадничать тоже не надо. Радуйся находке. У жадности да у зависти глаза велики. Жадному всё мало. Норовит скорее грибы с ножкой подергать. Старый гриб ногой не пинай. Пускай свой век доживает. От него молоденькие пойдут. Несъедобные грибы и другие, какие не знаешь, тоже не трогай. Растут себе и растут, человеку не мешают. В нашей глупости природа не виновата.

С пустыми корзинками из леса обычно не приходили. Я научилась радоваться грибам, ягодам, цветам луговым и полевым, как радовалась им бабушка. Любоваться растущим на просторе деревом, плывущими по небу белопенными облаками, солнечными восходами и закатами, каждый раз неповторимыми по тонкости и богатству красок. Любоваться, как любовалась этим бабушка. Мир открывался мне ее глазами. Я сопереживала вместе с ней сломанной у дороги березке, воробьиному птенцу, выпавшему из гнезда, пчеле, бьющейся в оконное стекло, плачущему котенку, выброшенному из дома. Баба Оля не оставалась равнодушной к разворошенному кем-то лесному муравейнику, поправляла, забрасывала прутиками. Она любила мир, который окружал нас. В любви был сокровенный смысл ее жизни.

Случалось, в поисках грибных мест мы уходили далеко от села. Пропадала из вида высокая колокольня. Тёпловский лес заканчивался раздольной луговой лощиной. За ней широко желтело поле спеющей ржи, ходило под жарким ветром, бегущим вдаль, к самому горизонту, волнами, звало, манило к себе волнующей тайной незнаемого, невиданного. Туда, к этому неизведанному, плыли по небу белоснежные облака, плыли и пропадали за обрезом ржаного поля. А что там дальше, куда уплывают облака, какие новые края, где хочется побыть, вдруг откроются перед изумленным взором?

Под холмом струился, бежал родниковый ключ. Здесь мы отдыхали. Ключевая вода журковала, говорила что-то своим переливным говором. О чем журкует родниковый ручей? Какую тайну выговаривает? Хорошо бы разгадать эту тайну, изъяснить себе ее смысл. Под непрерывное тихое журкование мне виделось… Родниковый ключ бежит к озеру Светлояр. Он знает тайну этого легендарного озера. Говорит моему воображению о граде Китеже, который скрылся от татар, ушел под воду на дно со всеми домами, церквями и другими постройками. Спасся Божьим промыслом. Мне виделось… Я иду за бегущим из-под горы родниковым ключом через ржаное поле, спускаюсь в зеленую долину, поднимаюсь по холму к высоким соснам. За ними виднеется внизу светлое большое озеро. На его берегах вокруг белеют высокие колокольни церквей с золотыми куполами и крестами. Теснятся городские постройки. И ни души не видно на улицах и возле храмов. Ярко отсвечивают на солнце купола, ажурные православные кресты на маковках. Вот оно, озеро Светлояр и град Китеж… Это о нем рассказывала мне баба Оля… Спущусь с лесного холма и окажусь в нем. Радость охватила меня, радость встречи с невиданным наяву дивом. Иду, тороплюсь… Вдруг чудесное видение исчезнет так же неожиданно, как и появилось? Нет, не исчезает. Церкви уже рядом. Колокольни уходят ввысь. Возле кажусь себе такой маленькой… Крещусь на высокие кресты. Всем существом чувствую зачарованную пустынность, молчаливое величие. Молчат старинные колокола на колокольнях, не трубит в золотую трубу Архангел с высокой маковки, не слышно криков и пения птиц, голубиного воркованья. Не двигаются стрелки на циферблате башенных часов. Время давно остановилось здесь, замерло навсегда. Бледно-зеленая трава, трава забвения растет возле церковных стен. Они сложены в строгом порядке, украшены белокаменной резьбой, изображениями львов и сказочных птиц, диковинных плодов и цветов. Кованые железные двери закрыты на большие замки, засовы покрылись рыжей ржавчиной. Внутрь не зайти. Невозможно заглянуть в окна, не дотянуться до них с земли. Не отомкнуть тяжелых старинных замков, не отодвинуть пудовых засовов…