Демоны прошлой жизни - Екатерина Островская

– Нет, – покачал головой Францев, – товарищ майор у меня переночует. Нам надо происшествие обсудить, и вообще… У меня уже имеются кое-какие соображения по этому поводу.

Погудин развел руками.

– Ну как знаете, мое дело предложить. – Он шагнул в сторону. И остановился. – Мой совет: побеседуйте с Аленой Сорокиной, она близкая подруга убитой, наверняка многое рассказать может. Она, кстати, появлялась здесь. Минут пять ошивалась, поплакала и ушла.

– Я видел, – махнул рукой участковый. – Хотел подойти и спросить. Но потом подумал, что она, если что-то знала, сама бы подскочила…

Павел не собирался оставаться, но предложение переночевать в городке поступило так внезапно, что он не успел отказаться. Хотя в этом был смысл, зачем ехать домой в пустую квартиру, а потом возвращаться, когда можно не только не тратить время и бензин, но и узнать многое, что может помочь расследованию?

Когда участковый сел в машину, Кудеяров вспомнил:

– Фамилия убитой Сорокина, и подруга ее – тоже Сорокина. Случайно?

– Так они почти родственницы: мужья обеих – родные братья. Хотя Карина уже развелась.

Глава вторая

В Ветрогорске Кудеяров был участковым чуть более полугода. Небольшой городок стал первым местом его службы. Да и в полицию Павел попал случайно. Перед самым окончанием университета к Кудеяровым зашел брат Пашкиного отца – полковник полиции, который, сев за накрытый стол, сразу заявил:

– Ну и кем ты теперь будешь, племянничек? Учителем истории? Будешь малолетним идиотам вдалбливать то, что они и знать не хотят. Потом, лет через двадцать, если повезет, назначат тебя директором школы и вообще продыху тебе не дадут: за успеваемостью следи, за ремонтом тоже, денег на ремонт хвать не будет, и ты начнешь с родителей трясти. А если кто из учеников закон нарушит, тебя еще и виноватым назначат. И отчеты еще, бесконечные отчеты… Мое предложение: поступай к нам в полицию. Должность я тебе подыщу, ты постепенно в курс всего вой-дешь. Только учти: ни к себе в отдел не возьму, ни на тепленькое какое местечко не сядешь, а на земле будешь трудиться. Где-нибудь в области, в тихом городке, где преступлений никаких, да и начальство далеко.

Паша посмотрел на родителей, те молчали, очевидно, заранее предупрежденные о таком предложении.

– А с зарплатами как у вас? – осторожно поинтересовалась мама.

– Сейчас все отлично: участковый получает раза в два, а то и в два с половиной раза больше, чем учитель в школе. И опять же уважение народа. А участковые пользуются сейчас особым уважением. Предположим, вышел ты на местный рынок, чтобы за порядком приглядеть, а тебе со всех прилавков – кто баночку грибков, кто огурчиков или колбаски домашней. Брать, конечно, не стоит, но, с другой стороны, тогда уважать не будут. Ведь они – люди эти – рассчитывают, что ты к ним в любое время, хоть в ночь, хоть за полночь, в стужу и в дождь придешь, ежели у них беда. Придешь и поможешь. А так, если отказываешься, значит, потом имеешь право сказать: рабочий день закончился, господа, по всем вопросам в приемные часы во вторник и в четверг. Понятно?

– Конечно, – согласилась мать. – Я тоже грибы мариную, компоты делаю и соседям раздаю.

– Вот, – согласился полковник Кудеяров. – Так и должно быть. Тем более что участковый… Настоящий участковый – это ближе, чем сосед, потому что соседи – они разные бывают, а участковый – он…

– Участковый всегда на посту, – согласился отец Пашки и посмотрел за окно, где накрапывал дождик.

Похоже было, что его сыну подготовили не только должность, но и место службы.

Павел подумал и согласился.

Ветрогорск оказался поселком городского типа, хотя в официальных документах он уже лет тридцать значился городом. Когда-то это была деревушка возле станции – сотни две бревенчатых и щитовых домиков с участками располагались вдоль полотна железной дороги. На участках росли яблони и вишни, стояли парники и просто грядки с морковью и укропом. За поселком проходила автомобильная трасса, только к ней надо было подняться в гору. На горе возле трассы стоял небольшой магазинчик с бетонными, выкрашенными в синий цвет стенами. Универсам народ называл «синим» потому, что официального названия у магазинчика не было. Потом, после того как очередной пленум ЦК КПСС принял решение о развитии сельского хозяйства и создании крупных сельскохозяйственных комплексов, за дорогой построили несколько кирпичных двухэтажных домов на четыре квартиры и несколько блочных пятиэтажек. Потом стали строить девятиэтажки. За всем этим строительством наблюдали жители пристанционного поселка. В новых домах появились новые люди, которые общались только между собой, с теми, что жили у станции, они общаться не хотели и называли их почти презрительно – «станичниками», а сам старый поселок – «станцией». Станичники в ответ придумали новому поселению тоже уничижительное наименование – «Сити», а тех, кто обитал в многоэтажках, соответственно обзывали «ситниками».

Станичники по старой памяти ходили в синий магазин, ситники – в новые универсамы со стеклянными стенами. Универсамов было два: один так и назывался «Сити», а второй – «Нью-сити». Были, разумеется, и маленькие магазинчики, и рынок. Даже два рынка: один в станице – маленький и скучный, а второй – роскошный, разумеется, в Сити, рядом с центральной площадью, Домом культуры и прочими достопримечательностями, главной из которых был памятник спортсмену, бросающему диск. Спортсмен стоял на постаменте и почти ничем не отличался от того самого дискобола, созданного греческим скульптором Мироном две с половиной тысячи лет назад. Оба спортсмена были одинаково мускулисты, только на отечественном дискоболе были трусы. Памятник появился после списания на каком-то стадионе, и когда мускулистого дядьку с диском привезли в Ветрогорск, трусы на нем были динамовские, то есть выкрашенные в синий цвет с белой полоской снизу. Но вскоре дожди смыли краску, и дискобол стал выглядеть почти как древний грек. Иногда на постаменте появлялись некоторые надписи провокационного содержания типа: «Зенит – чемпион!», «Шишова дура» и «Машины не ставить». Памятник в народе называли запросто – «Труселя», и возле него назначались свидания или просто встречи.

За памятником дискоболу располагался Дом культуры, над одним из входов в который была надпись из светящихся вечерами лампочек «дискотека».

Танцы являлись важной составляющей местной культурной жизни, но, разумеется, не самой главной. С недавнего времени в Ветрогорске появились рестораны. Самым крупным был «Вертолет» с танцевальной площадкой в центре зала. Заведение шикарное и дорогое: его посещала в основном высшая часть местного общества. Еще был итальянский ресторан «Мама Рома», владел которым предприниматель Романов, имелся и китайский ресторан «Пекин», хозяином которого был неизвестно как обосновавшийся в Ветрогорске пятидесятилетний кореец Володя Хегай. И это не считая баров и кафешек. Заведения каким-то чудом держались на плаву и не разорялись, хотя большим количеством посетителей похвастаться не могли.

Опорный пункт полиции располагался в одном из двухэтажных четырехквартирных домиков. Одну из квартир на первом этаже передали для нужд органов охраны правопорядка, квартирку над ней выделили для проживания участкового. Участковых было двое: один занимался непосредственно Ветрогонском, а второй мотался по остальной территории части муниципального образования, в которое входили три деревушки: Кошкино, Обочинка и Лапоть. Жители Лаптя долгие годы боролись за переименование своей деревни и даже пару раз пытались перекрыть трассу в знак протеста. Эта акция прошла почти незаметно ввиду немногочисленности исконного населения Лаптя, а также из-за того, что это немногочисленное население постоянно трудилось, не имея времени на митинги и забастовки. Дело в том, что в Лапте гнали самогон. И причем делали это с любовью и со знанием дела. Продукция лапотников отличалась высочайшим качеством и была чрезвычайно востребована не только жителями Сити, но и за пределами города. Что говорить, если даже в «Вертолете» завсегдатаи всегда заказывали рюмку-другую граппы из Лаптя. Рецепт виноградной водки деревенские бережно хранили, выведать эту тайну никому не удавалось ни подкупом, ни угрозами, ни физическим воздействием. А лапотники, несмотря на врожденное пренебрежение к протестным акциям, были народом сплоченным и, если требовалось противостоять слишком любопытным, выходили все, включая баб, которые хватали в руки все, что попадало: дубины, колья, топоры, вилы и прочий садовый инвентарь…

Так что в бытовом общении с ними на рынке или в магазине жители Сити или Станицы не рисковали называть их родину Лаптем, а называли деревню просто Самогоновкой, что гордому народу нравилось значительно больше. А потому они, требуя сменить название, предлагали именно это, уже укоренившееся в округе. Но такое название не нравилось высокому областному начальству, которое, очевидно, продукцию лапотников не пробовало. Так что топономическая комиссия никак не хотела согласиться на переименование.