Черный снег (без конца) - Илья Яковлев

А потом все пошли в подвал, в тир. Вместе с начальником тира, без которого не обходится практически ни одна серьезная пьянка (известное явление в конторе — напились и захотелось молодцам пострелять, а ведь в кабинете не разгуляешься). Женскому контингенту, естественно, к оружию прикасаться запретили; кривые, как турецкие сабли, еще застрелят кого ненароком. Содрогаясь, Борис вспомнил, как кто-то, он не помнил точно, кто именно, предложил повесить вместо обычных грудных мишеней портреты нынешнего руководства, и предложение было принято без излишних проволочек. Вспомнил, как радовался Рэм, угодив в глаз нынешнему премьеру, с удивлением вспомнив при этом, какие у него в этот момент были злые глаза. А потом пили опять.

Хотя, кроме мерзких воспоминаний, были и вполне нормальные, если не сказать даже — приятные. Вспомнил, что он довольно долго о чем-то беседовал с Эльгой, начальницей секретариата. О чем именно, неизвестно. Помнилось только, что не смотря на то, что Эльга была практически трезвой, а он, в свою очередь, пьян, как фортепьян, у них было полное взаимопонимание и со стороны Эльги не чувствовалось фальши человека трезвого, говорящего со смертельно пьяным. Такие вещи Борис чувствовал сразу. Эльга была ослепительно красива, умна не по годам (в двадцать три — начальник секретариата Управы — это явление) и по ней вздыхал (кто — тайно, кто — открыто) весь холостой состав Управления.

С такими мыслями Борис, забрав у продолжающего хихикать вахтера свое служебное удостоверение, поднимался по лестнице на второй этаж, где располагался его отдел. Отдел по борьбе с экстремизмом и терроризмом. Подойдя к двери своего кабинет, он с удивлением обнаружил, что она была приоткрыта. «То ли забыл вчера закрыть, то ли уже кто-то тут», — подумал он. «Хотя кто тут может быть, кроме Рэма, кабинет-то у нас с ним на двоих?..»

С этими мыслями он вошел в кабинет. Внутри действительно оказался именно Рэм. Он сидел за своим рабочим столом и мрачно поглядывал в окошко, которое выходило во внутренний двор. На звук открываемой двери он резко обернулся и, увидев входящего Бориса, улыбнулся.

— Болеешь?

— Yes, господин гауптманн. — промямлил Борис.

— Ну, если уж гауптманн, то не yes, а ja. -продолжал улыбаться Рэм.

— Не умничай, без твоих комментариев тошно. — Борис плюхнулся на свой стул, который при этом издал такой звук, какой производит кошка, когда ей наступают на хвост.

— А в чем дело? — улыбка сползла с лица Рэма.

— А ни в чем.

— Ты что, из-за Элеоноры, что ли беспокоишься? Не бери в голову, бери метром… ну, ты понял! Она после всего так натрескалась, что сегодня вряд ли что помнит, а если и помнит, то Грибу уж точно не настучит. У самой рыло в пуху.

— Как это?

— Э, батенька, да вы вчерась были пьяны-с? И ничегошеньки не помните?

— Фрагментарно.

— Опосля того, как мы из тира поднялись назад, Элеонора подняла тост, который вкратце можно охарактеризовать как«…и чтоб нашим непосредственным начальникам досталось так же, как и мишеням…». Так что будет молчать в тряпочку.

— Да не боюсь я, что она Грибу настучит, что я ее по поводу мужа обскорбил! Что она, дура, сама гробить легенду, которую так долго и упорно создавала. Я боюсь, что она, гадина, подлости исподтишка делать будет, устало сказал Борис.

— Зае…м. м…м. мучается. У меня на нее компры — вагон и маааленькая тележка.

— Бум надеяться, — вздохнул Борис.

— Бум, бум. Забумкал! Ты мне лучше скажи — поправляться бум?

— Водка. Рюмка. Алкоголизм. Плохо.

— Ой ты, батюшки! И из чьих уст я сие слышу?

— Ладно, бум.

Рэм тут же достал из-под стола чуть-чуть початую бутылку водки и два стакана.

— Это, часом, не вчерашнее? — подозрительно спросил Борис.

— Обижаешь! Чтоб я, на опохмел и такую гадость! — Рэм налил сразу по пол стакана. Достал из сейфа пакет, в котором оказалось несколько маринованных огурчиков и махонькая баночка с чем то, поразительно напоминающим маринованные же грибочки. Предположительно — опята.

— Ну, вздрогнули! — Рэм гоготнул — Он сказал «поехали» и запил водой!

Вздрогнули. Как в очередной раз выяснилось, пить в одиночку, хоть бы и с похмелья, не только глупо, но и противно. Борис закусил огурчиком, предварительно запив пресловутой водой, подцепил на вилку, предусмотрительно протянутую Рэмом, грибок, и, с чувством глубокого удовлетворения в душе, задал вопрос:

— А почему я не наблюдаю наших стажеров?

— А сегодня вся контора их не наблюдает. Они все в подвале.

— На кой?

— Приехал какой-то (тут Рэм нецензурно выругался, применив при этом всего три буквы из кириллицы) из центра, демонстрирует куриозныя игрушки.

— ?

— Ну, новую спецтехнику от буржуинов привезли. Образцы. Вот он и деменструи…демонстрирует, у общем.

— И у целом?

— И там тоже.

— А ты чего не пошел?

— А на кой? Работать один хрен не дают, а не работать — что с этим барахлом, что без него — одна ерунда.

Рэм был прав. Работать действительно не давали. Миллион раз говорилось начальству — террористов — как грязи, только лови. Что взять бывшие братские республики, что — родное отечество. Как терроризм, так и экстремизм процветали, плодились и пахли. Но сверху хлопали по рукам по поводу и без, заставляя при этом заниматься такой рутиной, что волосья на головах у работников не то что дыбом вставали, а просто начинали, как рожь, колоситься и выпадать.

— А ты, кстати, чего сегодня, как птица-павлин — весь при параде?

— А я сегодня как бы в ответственного по отделу играю.

— Игра в ответственного — занятие тоже ответственное. К нему надо подойти со всей ответственностью.

— Не сломай язык! Наливай лучше. — засмеялся Борис.

— Лучше — это как? Больше чем по полстакана, что ли?

— Это в смысле — хорош мозги пудрить.

Дернули еще по разу. Борис наконец-то почувствовал, как отвратительная мутная зелень, стоявшая перед глазами с самого момента пробуждения, рассеивается и жизнь снова начинает обретать хоть какой-то минимальный смысл. «Работать с бодуна все-таки — препротивнейшая штука» — подумал он. Тут ему в голову пришла та самая мысль, которая крутилась в голове с того момента, как он вошел в кабинет, но которая никак не могла до этого обрести какую-либо форму. Он с удивлением посмотрел на Рэма и спросил:

— Кстати о птичках…

— О птицах-павлинах?

— О них, родных. Ты сам то чего в воскредельник притащился? Я то — ладно, партия сказала — надо, комсомол ответил — есть. А ты чего тут вымораживаешь?

Ответ был — лаконичен до основания: