Изменения - Михаил Бабкин

Дальше шло «ПРОЧЕЕ».

«ПРОЧЕЕ» Игорь Степанович начал с того, что сотворил лето. Зиму он не любил, потому что зимой было холодно. Написал: «Сегодня было лето». И за окном раскинулось синее июльское небо, тополя зашелестели жестяными листьями; рабочие на стройке пороняли каски, вертя головами. Один из них вдруг истошно завопил:

– Допился я, ребята! Вяжите меня! – и стал рвать на груди у себя ватник. Жуков поморщился и записал рядом на странице:

«А стройки не было». И стройки не стало вместе со строителями.

Игорь Степанович покусал в затруднении шариковую ручку, задумчиво уставился в потолок. Потом, вспомнив о возможной панике в городе, дописал: «И никто ничему никогда не удивлялся».

Вой сирен, начавший утробно рождаться по всему городу, стих. И перепуганные прохожие, которые только что метались в истерике, спокойно пошли дальше по своим пешеходным делам, расстегнув шубы и обмахиваясь от жары меховыми шапками.

– Мелко! Мелко плаваю! – взвился Игорь Степанович, – подумаешь, лето! Надо, надо… – а вот чего надо, сообразить никак не мог.

Зазвонил телефон на столе. Жуков взял трубку и сказал:

– Але, – потом вспомнил, что телефона у него нет. Но волноваться не стал.

– Привет, зятек! – с английским акцентом сказали в наушнике: тесть звонил, Президент который. Поболтали минут десять о том, о сем – Буш звал Жукова к себе в гости, но тот отказался, сославшись на ремонт ванной.

Жуков положил трубку на аппарат, поглядел на герб вместо телефонного наборного диска.

– Точно! – стукнул себя по лбу Игорь Степанович и оцарапал голову шариковой ручкой, – а чего это я сам не Президент? Или там царь? Хочу быть царем!

И начал Жуков быстро писать в книжке: «Я – царь, султан, император, падишах, микадо, касик индейский, гранд испанский…». Он писал самозабвенно, не замечая вокруг ничего. А поглядеть стоило бы! Хотя бы из интереса.

Потому что сидел теперь товарищ царь Жуков в громадном зале с беломраморными колоннами вдоль сияющих изумрудами стен, золотыми лампадами по углам и хрустальными люстрами над головой. Персидские ковры устилали пол, по которому бесшумно сновали холопы в сафьяновых ливреях, солидные министры да советники в черных смокингах и белых рубашках; по углам, охраняя факсы и компьютерную связь со слаборазвитыми странами типа Америки или Японии, высились громадные полуголые янычары в малиновых шароварах с ятаганами наголо – у каждого в носу было по золотому кольцу с крупным бриллиантом.

По бескрайнему, по-английски ухоженному двору-саду цепочкой шел гарем императора Жукова: это было видно сквозь хрустальную стену перед самшитовым столом султана Игоря Степановича. Кто шел в чадре, кто в бикини, кто просто так… И все лица были знакомы, мелькали на кино-телеэкранах когда-то. Почему «когда-то»? А не было теперь кино. И телевидения не было. Кесарь Жуков запретил, как разврат. И дискотек не было, балета, и много чего еще больше не существовало.

Гарем охраняли угрюмые ОМОНовцы со взведенными автоматами наперевес. Кстати, одна из жен падишаха шла с авоськой картошки. Зачем с авоськой – неизвестно.

Микадо Игорь Степанович на минуту отвлекся от исчерканных листов, мельком огляделся: министры упали ниц, выставив кверху фрачные зады; в углу замерли мудрецы Дивана.

– Прощаю, живите, – милостиво улыбнулся великий Жуков и помахал рукой гарему. Гарем завизжал и радостно кинулся к хрустальной стене, но бойцы ОМОНа оттеснили их назад, к дорожке.

– Идите вы в баню, некогда мне, – буркнул сиятельный Игорь Степанович и женщины, получив соответствующую команду от сопровождения, побрели туда, откуда шли. В императорскую баню. Их только что помыли для брачной ночи.

Кстати, диктатор Жуков шутя мог бы их всех обслужить в постели за один заход – он особо указал это в книге – и хотел сегодня как раз попробовать. Но дела, дела!

Пора было браться за мировое устройство.

Генсек Жуков помассировал лицо, потер руки – пальцы-то не железные, устали, а еще о-го-го сколько сделать за день надо! Все успеть, все предугадать, все записать, пока есть возможность. А то, тьфу-тьфу, вдруг книжка исчезнет! Или испортится… Лучше было не рисковать. Так что делу время, а потом уж поживем, да еще как!

Кормчий Игорь Степанович лихорадочно писал, аж запарился. Зато здоровье он себе установил отличное, жить и жить! Внешность тоже ничего – Жуков повел могучими плечами, посмотрелся в громадное зеркало, что поднесли ему арапчата. Эх, хорош мужик! Пусть не молод, но статен, высок, демонически красив: главное, что плешь исчезла. В общем, орел-мужчина! Красавец.

Самодержавец Жуков, властелин Земного Диска (Землю он, кстати, сделал плоской, на трех слонах, поскольку всегда любил плоские поверхности, с них не свалишься. А звезды упразднил. Чтобы инопланетные захватчики на такое добро не налетели) изволил сделать перерыв и покушать. Потом чуток поплескался в нефритовом бассейне с шипучей минеральной водой, взбодрился и вновь сел за гигантский рабочий стол, на этот раз сделанный из уса чудо-юдо-рыбы Кит. На которой стояли три слона. На которых лежал Земной Диск. На котором жил Жуков… и все остальные тоже присутствовали. По необходимости.

Один только раз его побеспокоили: звонил наместник из Атлантиды, просил разрешения начать стройку БАМа – Большой Атлантидной Магистрали. А то слонами грузы в порты возить несподручно. Генералиссимус дозволил. Стройте, мол. Валяйте.

Дальше встал вопрос о загробной жизни. От него ведь никуда не денешься, правда? Сделать себя бессмертным Гений Мира просто не сообразил. Как-то в голову не пришло.

Бога Жуков разрешил. Правда, с ограниченной ответственностью. Без права вмешательства в земную и его, Первозванного, личную жизнь. И впрямь, какое же загробное существование, да без Рая, да без Бога?

Чертей и Ад солнцеликий Игорь Степанович отменил. Вдруг сам туда попадет? Так что был на небесах отныне сплошной Рай, но раздельный: «Люкс» и обычный, бытовой, без ненужных излишеств.

Книжечка постепенно подходила к концу и Большой Брат сильно запыхался, заполняя ее. Он писал уже все подряд, «на прозапас»: запретил синдром похмелья и венерические болезни, голод и страдания от обжорства, разрешил превращение воды в вино, ликеры и пиво; дышать под водой, летать по желанию. Ну, разумеется, только для себя. И все сейчас, немедленно, срочно, мгновенно! Сейчас! Сейчас!

А тут и книжечка закончилась. Под золотую пишущую ручку разгоряченного Великого Вождя попалась та самая строчка, что была отпечатана в самом низу самой последней страницы. «Дата смерти:..» Тут султан-шах-император по запарке и подмахнул: «Сейчас!».

…«Люкс» ему не достался. Игорь Степанович в Рай вообще не попал: Бог, обиженный на самоуправство Жукова, оставил его за бортом райской жизни. Правда, крылья ему выдали и лиру тоже дали: обязательный комплект.

Раздосадованный Игорь Степанович с тоской смотрел на свои похороны, лежа на облаке и нервно похлопывая крыльями. А иногда прицельно плевал на головы траурным женам, с которыми так и не переспал. А те думали, что идет дождь.

Усыпальная пирамида почти доставала до облака, где тосковал Жуков: с размахом была построена пирамида! По заслугам… Главная жена, вернее, главная вдова – выездная фотомодель Дуся, – опиралась на крепкое плечо сына с мужественным итальянским лицом. И никто не удивлялся тому, что сын в два раза старше своей матери. Ведь еще при своей жизни Игорь Степанович успел запретить всем удивляться!

И когда саркофаг с его телом погрузили в пирамиду, и когда весь Диск завыл в один голос: «Ha кого же ты нас покинул, отец родной!», и когда жалобно затрубили три слона под Диском, тогда перевернулся на своем облаке Жуков с живота на спину, закрыл глаза и сказал:

– А пошли вы все на… – и затренькал себе на лире.

Впереди была Ве-е-е-е-ечность. Ее он запретить забыл.