Гувернантка - Евгений Козловский

Во Внукове-2 шел на посадку правительственный самолет.

Несмотря на то, что было уже поздно, темно, сеялся дождик со снегом (Москва резко контрастировала с солнечным, разноцветным Парижем), коллеги Кузьмы Егоровича по руководству страною стояли в должном составе, выстроившись в ряд, только разве шляпы надвинули несколько глубже обычного.

Самолет остановился, подкатили трап, отворилась дверь. Кузьма Егорович показался в проеме и демократично пожал руку стюардессе. Шеренга встречающих двинулась навстречу…

А видеомагнитофон крутился на запись: в большой сосредоточенности наблюдал за встречею по цветному японскому монитору седовласый человек, которому ассистировал некто помоложе. Кузьма Егорович здоровался, отвечал о самочувствии — вроде бы нормально, обычно, обыденно, а вместе — чуть ли не с опаскою, и все норовил скоситься куда-то назад.

Который помоложе на раз усек странность поведения и, справившись с рядком мелких экранчиков, переключил кнопку.

На большой монитор снова вышел проем самолетной двери: сопровождаемая Равилем, показалась в проеме Жюли, вся обвешанная коробками, картонками, чемоданами, сумками.

— Ну, Кузьма Егорович!.. — по внешности добродушно погрозил Седовласый в монитор.

Кузьма Егорович уселся в огромный лимузин, в такие же рассаживались встречавшие. Завыли сирены машин сопровождения. Замигали мигалки. Кавалькада, мягко тронувшись, в мгновенье набрала скорость и, словно нечистая сила, исчезла за темным извивом шоссе…

Жюли ехала на заднем сиденьи «Волги» и смотрела по сторонам. Слева неслись черные кусты и деревья, справа — под маревом освещенного нижним светом неба — посверкивали окнами окраинные кварталы столицы.

— Moscou? — со всею доступной ей восторженностью спросила Жюли.

Равиль обернулся с переднего сиденья и, неестественно улыбнувшись, отрицательно мотнул головою:

— Тропарево.

— Oui, oui, — согласилась Жюли, однако, едва завидев очередной массив, спросила еще восторженнее: — Moscou?

— Востряково, — снова мотнул головою Равиль, улыбнувшись в меньшей степени.

— Moscou?

— Очаково…

У въездных ворот загородной резиденции Кузьмы Егоровича мрачно стояла группка людей с протестующими против засилья аппарата плакатиками. Тут же, на снегу, между сосен, расположился рок-ансамбль — змеи проводов тянулись во тьму.

Едва завидев в конце подъездной аллеи фары эскорта, лидер ансамбля кивнул товарищам и, прервав проигрыш, ребята запели уж-жасно обличительную — по моде текущего восемьдесят девятого — песню. Особенно старалась одетая шубкою девочка лет пяти.

Медленно вплыл в распахнувшиеся и тут же схлопнувшиеся ворота Кузьма Егоровичев лимузин. Никита бросил гитару через плечо, не сомневаясь, что товарищи подхватят, и скользнул сквозь проходную: Кузьма Егорович как раз выбирался из машины.

— Неужто привез?! — полюбопытствовал Никита, сопровождая отца к дому.

— Клоун! — бросил отец на ходу.

— Машка-а! — заорал Никита через весь двор. — Марш домой! Гастроль отменяется. Дед няньку привез.

А Кузьма Егорович, войдя в кабинет и повернув пипочку выключателя, первым делом бросил взгляд на десяток бюстов Ленина, стоящих полукругом на невысоких книжных шкафах. Так он и знал: каждый из идолов был творчески обработан: на одном — рыжий парик, на другом — женские бусы, к третьему прилеплена какая-то медалька, кажется — шоколадная… Не раздеваясь, Кузьма Егорович принялся убирать кощунственные добавки.

— А что, дед, ты правда няньку из Парижа привез? — спросила стоящая на пороге девочка. — Я с папой на гастроль хочу!

Кузьма Егорович обернулся со строгостью.

— Пусть! — сказал. — Пусть я упустил твоего отца. Но из тебя — человека сделаю.

— А, может, лучше — тоже упустишь? — с надеждою поинтересовалась внучка, но Кузьма Егорович не обратил внимания на дерзость: откуда-то сверху звучал особый зуммер.

Не закончив даже с ленинами, Кузьма Егорович ринулся по лестнице, специальным ключиком отпер дверь и снял трубку с телефона, рельефный государственный герб на диске коего заменял сразу все цифры.

— Спасибо, — буркнул, послушав. — Прямо сейчас? — выказал удивление — не удивление, недовольство — не недовольство. — Лады…

Ребята под соснами, укручивали провода, аппаратуру, упаковывали в РАФик с названием ансамбля по борту.

Жюли совсем было прокатила мимо, но Никита успел заступить машине дорогу, открыл дверцу, нырнул головою в салон.

— Вы, что ли? — ткнул в Жюли пальцем.

— Bon soir, bon soir, — заулыбалась Жюли.

— Да будь я и негром преклонных годов, — назидательно продекламировал Никита, — и то без унынья и лени я русский бы выучил только зато… Parler vous Français? — добавил с чудовищным акцентом.

— Mais certainement! — ответила обрадованная Жюли и затараторила по-французски: — Я так давно мечтала побывать в России! Glasnost! Pyeryestroyka! Gorbatchov! Я уже видела Москву издали — это производит неизгладимое впечатление…

Никита, отчаявшись переждать, закрыл ей рот ладонью, чмокнул в щеку, произнес:

— Любте Машеньку!

А Кузьма Егорович, плюнув на последнего ленина, стирал с него рукавом следы помады, когда в кабинете возник Равиль, кашлянул, привлекая внимание, скосил взгляд на часы.

— Ничего, — буркнул Кузьма Егорович. — Подождет, — и уж совсем неслышно добавил: — Не барин…

— Что-что? — спросил Седовласый у молодого своего помощника.

— Боюсь ошибиться. Щас, повторим, — и молодой заиграл на клавишах.

Завизжал звук, задергались фигурки на экране в обратном движении, плюнуло, щелкнуло, остановилось и снова поехало вперед с повышенным усилением звука.

— Не барин, — сказал Кузьма Егорович с экрана.

— Ага, — кивнул Седовласый. — Вот теперь — расслышал.

Равиль нетерпеливо переминался у открытой дверцы лимузина. Жюли стояла посереди двора, окруженная сумками, чемоданами, коробками.

— Надеюсь, — произнес Кузьма Егорович по складам на чудовищном французском, вычитав его из разговорника под мощным светом дворового фонаря, -что вам удастся найти деловой контакт, — и чуть подал вперед Машеньку, держащую деда за руку.

— Нам, — поправила Жюли и, показав на себя и Кузьму Егоровича, соблазнительно улыбнулась.

— Вам! — возразил Кузьма Егорович по-русски, подталкивая к Жюли Машеньку.

— Но мсье! — возмутилась Жюли. — При чем здесь она?! Я терпеть не могу маленьких детей! Я не знаю как с ними обращаться!.. — однако, Кузьма Егорович уже шел к машине:

— Совещание окончено!

Хлопнула дверца, лимузин исчез, двое разного роста стояли на заснеженном пространстве.

Жюли обдала Машеньку пренебрежительным презрением и принялась пересчитывать свои места — Машенька же составила крепкий снежок и послала в тетю. Жюли сверкнула гневным взором и пошла на девочку, которая подпустила ее поближе и только тогда побежала. Жюли не удержалась, бросилась вдогонку, но Машенька была вертче. Тогда Жюли тоже слепила снежок и кинула.

Со звоном осыпалось стекло. В дверях караулки вырос мент.

— Е-е-е! — высунула язык Машенька. — А я от тебя все равно сбегу: к папе на гастроль!

Намаявшись за день, Машенька заснула в своей кроватке, под плакатом, рекламирующим никитин ансамбль.

Жюли потихоньку притворила дверь детской и пошла на осмотр особняка. Комната открывалась за комнатою, лестница за лестницею… Повсюду висели и лежали дорогие ковры, стояла мебель, место которой, по-хорошему — в музее. Все убрано, вычищено, однако, странным образом ощущается отсутствие руки хозяйки.

В маленьком кабинетике второго этажа (Кузьма Егорович впопыхах оставил в скважине спец-ключик) стол был уставлен разноцветными, разноформенными телефонами.

Жюли сняла одну трубку — раздался гудок одного тона, другую — другого. Соблазнительнее прочих выглядел аппарат с гербом на диске. Жюли сняла трубку и с него. Гудка не было вообще — какие-то слова.

— Можно заказать Париж? — осведомилась Жюли.

Ответили неразборчиво и во всяком случае не по-французски. Жюли решила, что стоит подождать — так, с трубкою у уха, и присела на кожаный подлокотник.

И тут в дверях появился загадочный молодой человек с пистолетом. Жюли взвизгнула, выронила трубку, подняла руки:

— У меня нету денег! Только франки!

Молодой человек пошел на Жюли, не сводя с нее ни взгляда, ни дула. Одной рукою осторожненько положил трубку на аппарат, потом крадучись приблизился к Жюли со спины и снизу доверху ощупал.

Жюли, хоть и перепуганная, профессионально заиграла телом под его пальцами:

— Пожалуйста, мсье. Сколько хотите. Если вам это приятно.

Молодой человек кивнул стволом пистолета на дверь.

Жюли улыбнулась:

— С удовольствием. И можете убрать… это.