Удар катаны - Анатолий Анатольевич Логинов

есть враг в лице Франции, которая тоже хочет закрепиться в том районе. И французы, как мне кажется, поддержат нас с большой охотой, чтобы получить очередные приращения своих колоний. Кроме того, как я слышал, Китай весьма обеспокоен претензиями Японии на Корею. Вот вам и возможности для базирования и снабжения за счет местных средств. Флот наш, по прибытии подкреплений, например из Балтики, будет явно сильнее японского. А войск… полагаю, что против туземцев хватит небольшого экспедиционного корпуса. Как у Черняева, Скобелева и Кауфмана…, — добавил он по-русски.

— Не буду спорить, Влад, не буду спорить. Ты у нас по стратегии круглое двенадцать[2] получил, тебе и карты в руки. Вообще, наше дело — стрелять и помирать. А где, как и за что — господа адмиралы скажут, — прервал спор Анжу. — Ты лучше скажи, Диму видел?

— А что Дима, — усмехнулся Трубецкой. — Дима наш весь в хлопотах. Готовится в Севастополь ехать. Ну и суженную свою туда везти собирается.

— Нам остается только завидовать князю, — снова улыбнулся Анжу. — Не так ли, князь?

— Конечно, герцог, — улыбнулся в ответ Трубецкой. Только необходимость соблюдать траурное настроение, не позволило мичманам рассмеяться в голос. То, что у их третьего приятеля, Максутова, имелась официальная невеста из семьи, связанной с судейским сословием, давно служило предметом шуток всего корпуса. И не без причины. Тройку неразлучных друзей уже с первого года обучения прозвали «мушкетерами». Причем князя Дмитрия Максутова называли Портосом, Анжу, за его французскую фамилию и второе, герцогское, прозвище — Арамисом, а Атосом, как и следовало ожидать, стал самый представительный и аристократически выглядевший из тройки неразлучников — князь Трубецкой.

— Приехали, вашсиясь, — обернувшись к седокам, объявил извозчик. Трубецкой расплатился, дав извозчику целый рубль. Тот принял денежку с поклоном, через мгновение, впрочем, передумав и заныв привычное.

— Добавить бы надо, барин. На водку.

— Лошади водку не пьют, — перебил его нытье Анжу. Пока ошеломленный извозчик придумывал ответ, мичмана выбрались из коляски. Впрочем, огорчаться «водитель кобылы» даже и не подумал. Tак как он все равно остался с изрядной прибылью, обычно за такую поездку платили максимум копеек шестьдесят.

— И все же жаль мне, Влад, что мы расстаемся, — приостановившись перед дверями парадного подъезда и поправляя сбившуюся фуражку, заметил Анжу. — Мне будет не хватать нашей компании.

— Так о чем тут думать? — наигранно изумился Трубецкой. — Надоела Маркизова лужа[3]? Меняй ее на что-нибудь другое… Дима в любом случае из нашей холостяцкой жизни выпадает. А мы вдвоем вполне можем служить вместе. Веселаго не очень рвется служить на дальнем Востоке. Меняйся и будем служить рядом.

— Ты издеваешься? Вроде бы раньше за тобой приверженности к поклонникам маркиза де Сада я не замечал, — удивленно заметил Петр. — Поменять новейший броненосец на шхуну? Этого не выдержит не только мой отец, но и моя душа. Просто разорвется, на три сотни мелких обломков. Это ты у нас прямо-таки настоящий марсофлот[4], а я без прогресса морского флота представить не могу. Так что придется тебе служить без меня в любом случае, но сейчас я хотя бы с тобой буду переписываться.

— Вот и отлично, а то страдать вздумал, — по-французски, чтобы не понял открывший двери парадного швейцар, ответил Трубецкой. — Маменьку мою не вздумай пугать, я ей сам скажу про Сибирскую флотилию. А про войну вообще ни слова, пожалуйста…

В любимом императором Гатчинском дворце царило то же траурное настроение, что и по всей России. Императрица, Мария Федоровна не выходила из своих покоев, переживая горе в одиночестве. Сам император заходить к ней опасался, учитывая ее первую реакцию на сообщение о смерти сына. Императрица, уже успевшая получить заглазное прозвание «Гневной» ругала несчастного Александра Третьего так, что стоявшие в коридоре часовые готовы были упасть в обморок. Что на самом деле чувствовал Александр, осталось тайной, но после встречи с женой он выглядел непривычно измученным. И смог прийти в привычную форму не раньше чем через полчаса, употребив в полном молчании вместе Черевиным несколько рюмок «столового вина пятьдесят восьмого нумера». После чего Александр Третий выпил стакан крепчайшего чая «по-адмиральски» и отправился в себе в рабочий кабинет. Куда, вопреки обычным привычкам императора были приглашены сразу несколько сановников. В кабинете собрались военный министр генерал Ванновский, управляющий военно-морским министерством адмирал Чихачев и генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович, председатель Государственного Совета великий князь Михаил Николаевич, министр иностранных дел Гирс и министр финансов Вышнеградский.

— Господа, вы все знаете, по какому поводу мы собрались, — войдя в кабинет, не проговорил, а можно сказать, прорычал император. Выглядевший сегодня как самый настоящий разъяренный медведь. Отчего всем присутствующим, включая великих князей, стало как-то неуютно. Словно на охоте, когда поднятый из берлоги разъяренный зверь готов ухватить в свои смертельные объятия незадачливого охотника, внезапно обнаружившего, что ружье у него не заряжено. — Поэтому я жду от вас коротких и предельно четких предложений. Начнем с военных, господа, — добавил он, окинув тяжелым взглядом присутствующих.

— Война, Ваше Императорское Величество. Иного выхода не вижу, — коротко заявил генерал Ванновский. Его поддержал генерал-адмирал.

— Мы не можем оставить без последствий столь вопиюще варварский поступок этих азиатов, — заявил Алексей Александрович. — Этого требует наша честь. Кроме того, ежели сейчас, едва ступив на тропу цивилизации, они ведут себя столь бесцеремонно. То какового будет их поведение, когда они получат в свои руки все достижения цивилизации, особенно в военном деле?

— Флот готов исполнить любой приказ Вашего Императорского Величества, — добавил Чихачев, как только великий князь замолчал.

— Я не против наказания этих варваров, — вступил в разговор Михаил Николаевич. — Но почел бы необходимым, прежде чем принимать безоговорочное решение о войне, провести консультации с остальными европейскими державами.

— Европа может постоять в сторонке со своими пожеланиями, когда русский царь мстит убийцам своего сына, — холодно ответил Александр Третий. Михаил Николаевич невольно поежился от осознания того, что ему не удалось угадать настроение своего царственного брата. Надо заметить, что Александра Третьего не зря прозвали Миротворцем. Поучаствовав в свое время в тяжелой, стоившей много крови и денег русско-турецкой войне 1877-1878 годов, победу в которой у России фактически отняли на Берлинском конгрессе, Александр Александрович предпочитал решать проблемы мирным путем. Что совсем не мешало военным экспедициям в Азии, которые отодвигали границы империи все дальше на юг. Вот только предстоящая война по трудностям доставки войск в столь дикие и отдаленные от европейской части России места, казалась Михаилу Николаевичу труднее