Гений разведки - Бортников Сергей Иванович

Пошла на повышение и персональный секретарь свежеиспечённого красного военачальника — товарищ Подгорбунская, следом за командармом перебравшаяся в губернский город Иркутск; вот только занялась она не военным строительством, а партийным — плечом к плечу со своей старшей сестрицей Женей.

Их дети, двоюродные брат и сестра Володя и Галина, в то время воспитывались в Красноармейском детском доме. Во всём помогали друг другу, делились продуктами, немногочисленными, почти всегда — самодельными игрушками; горой стояли за родственную душу — и с тех пор стали самыми близкими на свете людьми.

Однако вскоре их пути разошлись.

Ольга во второй раз вышла замуж и, забрав из детдома малолетнего отпрыска, укатила в Москву.

А что? В Стране Советов наконец-то установился прочный мир. Настало время строить личную жизнь и конечно же партийную карьеру.

Пламенная революционерка успешно сдала экзамены в Коммунистическую академию имени Надежды Константиновны Крупской, устроилась на работу в "Крестьянскую газету", но в полной мере так и не смогла раскрыть, реализовать свой управленческий талант — старый недуг никак не отпускал, регулярно давая о себе знать тяжёлыми болями в груди, постоянной скованностью и без того слабых мышц, участившимися случаями кровохаркания…

Быстро взрослеющего Володьку болячки покамест обходили стороной, и, чтобы не допустить заражения распространившейся в семье смертельно опасной хворью, родственники на общем совете приняли решение отправить мальчишку в Улан-Уде, куда к тому времени успела переехать семья Кожевиных (таковой теперь была фамилия родной сестры матери, то бишь Володиной тётки и, соответственно, его же обожаемой двоюродной сестрички).

Там дети наконец-то начали регулярно посещать школу. Непростую, как сказали бы сейчас — элитную: имени Василия Блюхера (если кто забыл — третьего по счёту главнокомандующего Народнореволюционной армией Дальневосточной республики, военного министра ДВР).

Предельно дисциплинированная, старательная и, казалось, всё схватывающая на лету, Галина Кожевина вскоре стала одной из лучших учениц этого учебного заведения. Редактировала стенгазету, устраивала субботники, принимала самое активное участие в многочисленных внеклассовых мероприятиях.

Младший брат поначалу тоже особо не отставал. Как-никак — вожатый звена, несомненный лидер ребятни во всех военных играх!

Впрочем…

Длилась эта семейная идиллия всего лишь несколько лет.

А потом…

Ольга Иннокентьевна окончательно слегла. И любящий сын, не мудрствуя лукаво, немедленно помчался в Москву.

Успел.

Но жить маме оставались лишь считанные дни…

Что делать в Первопрестольной, где у него не было ни одной родственной души, если не считать, конечно, отчима, отношения с которым, по каким-то причинам, не заладились с первых дней знакомства, Володя не знал.

И поэтому с лёгкостью согласился на предложение сослуживцев покойной мамы, — её верных друзей по красному партизанскому отряду, прибывших на похороны соратницы, — вернуться в родную Читу.

А там…

Там с ним тоже не стали церемониться. Без лишней волокиты и всевозможных бюрократических проволочек определили сироту в детский дом с интригующим названием "Привет красным борцам", и… "пока-пока": живи, как знаешь!

"На день триста грамм черняшки[6], тарелка кондера[7] и по воскресеньям — пирожок, зажаренный в собственном соку. А на рынках — молоко, сметана, мёд, кедровые орешки и другие деликатесы…

В нашем детдоме "Привет красным борцам" воровать научиться было легче, чем письму и чтению…

К девятнадцати годам я имел… тридцать шесть лет заключения. Количество приводов учету не поддается…" — спустя много лет, уже во время Великой Отечественной войны, "пожалуется" Подгорбунский одному из политработников, рассказ о котором ещё впереди.

Бравируя, конечно, бахвалясь… И, как водится, в той, блатной, преступной среде, немного привирая, — с целью возвеличивания собственных героических "подвигов" — ведь, как известно, советское законодательство, в отличие от, например, американского, никогда не предполагало суммирования сроков лишения свободы.

Но, как вы, должно быть, догадались, свой выбор — в пользу преступного сообщества — юноша уже сделал и менять его пока не собирался. Слишком был прямой и целеустремлённый — не метался из стороны в сторону, не шарахался. Избрал путь — иди по нему. Твёрдо, решительно, не оглядываясь назад…

Недаром в качестве жизненного кредо он избрал выражение: "Делай, что должно — и будь что будет!"

А ещё: "Не верь, не бойся, не проси". Но это уже не личный, а общий для миллионов бесправных постояльцев огромной "страны ГУЛАГ" девиз, позже воспетый антисоветскими вольнодумцами.

Хотя…

Я лично непременно взял бы последнее слово в кавычки.

Время шло.

Одна зона сменялась другой. Одни "подельники" и, как следствие, новые товарищи по несчастью, то есть отсидке, — другими.

При всём том долго на одном месте Володька не задерживался. Без раздумий, при первом же удобном случае — линял, "становился на лыжи". То есть, если выражаться нормальным человеческим языком, — попросту сбегал.

Чтобы почти сразу же в очередной раз попасться в лапы "краснопёрых" и отправиться по накатанной стезе либо в тот же (исходный), либо в какой-то иной, ничуть не лучше предыдущих, лагерь.

Пожалуй, он многого бы достиг на той неправедной, противозаконной воровской ниве. Если бы не генетическая память, не извечная тяга к добру и справедливости.

И — не "историческое" знакомство с одним, крайне авторитетным в арестантской среде человеком, в конечном итоге с ног на голову перевернувшее все представления о жизни в душе главного персонажа нашего сегодняшнего повествования.

В каком месте оно состоялось, автору, к сожалению, неизвестно. И имя мужчины, направившего Подгорбунского на праведный путь, доселе не ведомо.

Остальные сидельцы обращались к нему предельно просто, коротко и в то же время с глубочайшим уважением — Дед. А самые доверенные и вовсе — Полковник. При этом мало кто из них знал, что такая громкая "погремуха"[8] приклеилась к немолодому и очень авторитетному узнику вовсе не случайно и что столь высокое воинское звание он на самом деле получил много лет тому назад — ещё в начале 30-х годов, но вскоре жизнь, как говорится, дала трещину: в СССР начались массовые репрессии против руководящего состава РККА.

Как бы там ни было, именно этот, умудрённый сединой, но, как прежде, жизнерадостный и чрезвычайно стойкий, можно сказать несломленный и мудрый человек стал для Володьки Подгорбунского жизненным наставником, да что там! — вторым отцом, дал толчок для превращения незаконопослушного юнца в одного из самых отчаянных и дерзких героев великой Страны Советов…

II. НА ПУТИ К ИСПРАВЛЕНИЮ

Высокий и невероятно худой даже по лагерным меркам мужчина, которому на самом деле ещё не исполнилось и пятидесяти лет (хотя выглядел горемыка на все сто — настоящий, как в своё время метко заметил классик мировой литературы, "живой труп"; точнее и не скажешь!), громко кашлянул и жестом подозвал к себе одного из соседей по бараку — юркого, смышлёного мальчишку лет восемнадцати. На воле тот слыл "форточником" — благодаря своим мелким габаритам, легко пролазил в любое, даже самое узкое отверстие и выносил наружу всё ценное, что находилось внутри указанного помещения.

А ещё…

Вечерами вместе со старшими товарищами паренёк отправлялся в очередное, заранее избранное питейное заведение с целью вычислить зажиточного "лоха" среди основательно загулявших лиц и немедля спровоцировать скандал: то ли в борщ плюнуть, то ли вроде как нечаянно опрокинуть на пол чужую тарелку или рюмку с водкой — и таким образом навлечь на себя вполне праведный гнев, частенько выливающийся в обычный звонкий подзатыльник — наш человек вспыльчив, легко воспламеняем и обычно готов махать руками по любому поводу и без.