Дороги, которые нас выбирают - Тёма Шумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он уже хотел, пойти дальше, когда услышал звук похожий на тихий сдавленный стон и следом за ним чуть более громкий и звонкий влажный шлепок.
– Твою ж мать, – пробормотал Егор.
По полу ближайшего вагона, как инфернальная дорожная разметка тянулась длинная кровавая полоса.
2
Он всю жизнь старался избегать конфликтов и по странной причине это ему удавалось. В детстве, в то время как его сверстники с остервенением дрались друг с другом, с родителями и со всем безумным миром, приходили домой с синяками на пол лица, с выбитыми зубами и в окровавленной одежде, Егор был словно заговоренный.
Без всяких сомнений тут встретились два одиночества, подсказал ему здравый смысл, два обозленных подростка, которые не понятно, что и кому хотят доказать. Этот эгоистичный кусок дерьма, имеющийся внутри каждого из нас, безапелляционно заявил, чтобы там не происходило это не дело Егора, и его оно не касается.
Иди своей дорогой, как поезд из задачки для первого класса, убеждал его здравый смысл. Но если бы люди всегда прислушивались к блеянью этой испуганной овцы, прячущейся у них в душах, то их жизнь стала бы пресной, а все по-настоящему захватывающие истории так и не увидели бы свет.
Сквозь окна хорошо просматривался весь вагон. Он видел верхние части кресел, рекламные объявления и лимонные стены с другой стороны состава. А еще темные пятна на креслах, кляксы и разводы на стеклах.
Нет, что бы ни произошло здесь, это совсем не было похоже на разборку двух разгоряченных алкоголем петухов. Дела обстояли гораздо серьезней. Дела выглядели хреново.
– Где же бравая королевская гвардия, когда она действительно нужна, – разозлился Егор и крикнул предательски дрогнувшим голосом. – Эй! Там кто-то есть? У вас все в порядке?
Вместо ответа опять повторился влажный шлепок – теперь уже отчетливый и не таящийся.
– К черту. – Он решительно двинулся к открытым дверям вагона. – Пошло все к черту.
3
Ухватившись за край дверного проема, Егор заглянул внутрь вагона.
Кровь была повсюду. Ей были перемазаны кресла и пол, испачканы ручки, забрызганы стекла. Кое-где она уже начинала густеть, а где-то все еще растекалась веселыми ручейками, будто весенняя капель в аду.
В проходе на полу сидел двухметровый амбал. Длинный посеревший от старости фартук защищал черной траурный костюм от брызг. Абсолютно лысый череп блестел в ярком свете ламп.
Он погрузил огромные волосатые руки, выглядывающие из-под закатанных рукавов рубашки и пиджака, в пузатый старинный саквояж. Доставая из него всевозможные ножи, бугай рассматривал каждый и убирал в сторону, аккуратно выкладывая на ближайшее кресло.
Перед амбалом лежало тело молодого человека. Вскрытая грудная клетка белела костями. Безжизненные глаза удивленно смотрели на потолок.
Лысый удовлетворенно хрюкнул и, зажав в здоровом кулаке небольшой ребристый нож, второй рукой извлек из распоротого живота парня длинный моток кишок, ловко подрезал и бросил в находившееся рядом ведро.
В ушах белели беспроводные вкладыши. Грохот ударной установки и рев гитар был слышен даже Егору. Мужчина шевелил губами, подпевая вокалисту. Иногда вместо шепота он выкрикивал отдельные слова и тряс лысой головой.
Из-за спины мужчины донеслось мычание. Прижимаясь к дверям, на полу сидела девушка с растрепанными соломенными волосами. Ее рот был заклеен скотчем, испуганные глаза блестели от слез и страха. Под носом засыхал тонкий алый ручеек. Наручники, защелкнутые на запястьях, пристегнуты к поручню.
Девушка умоляюще посмотрела на Егора и вновь громко замычала, силясь что-то сказать, словно пыталась прожевать клейкую ленту.
В этот момент, амбал в очередной раз мотнул головой, и вкладыш выпал из его уха, угодив точно во вскрытую грудную клетку трупа. Мужчина чертыхнулся и поднял голову.
Густые брови сошлись на переносице, и он посмотрел на Егора тяжелым взглядом. Запятнанной кровью рукой провел по черепу, вытирая сверкающие капельки пота на лбу и затылке, и на блестящей лысине остались бурые разводы.
– Зря ты вернулся, – произнес лысый, поднимаясь на ноги и выпрямляясь во весь свой немалый рост.
Устало вздохнув, он взял лежавший рядом с саквояжем огромный двусторонний крюк, использующийся для подвешивания туш животных. Пиджак натянулся на широких плечах.
– Зря ты вернулся, – повторил мясник, сделав шаг в сторону Егора.
4
Уклонившись от крюка, Егор разворачивается и бросается к лестнице, крича нечто нечленораздельное. Впоследствии он даже не вспомнит, что именно кричал. Призывы о помощи, чередуются с отборной руганью в адрес отсутствующей полиции. Издавая безумные вопли, он мчится, перепрыгивая через ступеньки. Вестибюль, ранее казавшийся таким близким, неожиданно отдаляется и теперь выглядит абсолютно недостижимым. Лестница бесит своей бесконечностью.
Сердце бьется о ребра – бросается на них как буйно помешанный пациент, заключенный в изолятор, бросается на решетку, преграждающую доступ к свободе. А внутри, на обратной стороне души пылает отчаянье, недовольство и презрение к себе.
«Я не должен был бежать», – думает Егор, вспоминая наполненные отчаяньем глаза девушки, и мысленно обращается к ней, прося прощения и уверяя, что обязательно вернется, как только найдет помощь.
Егор пробегает турникеты и оборачивается. Мужчина, не торопясь поднимается за ним следом, будто специально давая парню фору.
Внутри растекается тяжелый маслянистый жар паники. Он вытирает вспотевшие ладони о джинсы и бросается к окошку кассы.
Жалюзи опущены, но у него возникает ощущение, что сквозь щели пробивается приглушенный свет. Он стучит в толстое стекло, призывая на помощь спрятавшихся внутри сотрудников метрополитена.
– Помогите! Эй! Я знаю, вы там!
Кажется, внутри кто-то ходит? Но нет – это всего лишь его отражение. Если там кто-то есть, то он затаился и не желает выдавать своего присутствия.
Он мечется от стены к стене, как загнанный зверь и, наконец, замечает дверь служебного помещения. Егор дергает ручку, толкает её плечом, однако она не поддается.
Лысый, в развалку подходит к турникетам. Он само спокойствие и уверенность. Убрав оставшийся наушник в карман, он хмыкает и обращается к парню:
– Впрочем, так даже интересней, не находишь?
Егор подбегает к стеклянным входным дверям и понимает, что последняя его надежда на спасение рассыпалась и превратилась в труху. Створки застопорены, поверх ручек натянута цепь, сомкнутая кодовым замком.
Он прижимается лбом к холодному стеклу. Там за ним ночной город продолжает жить своей жизнью. По переходу идет пара молодых людей: она – опустив голову, на ходу набивает текст на своем смартфоне; ее спутник – в клетчатых спортивных штанах, ставших модными после фильма Гая Ричи, – отрешенно разглядывает щели меж грязных плиток, которыми выложены стены.
Егор бьет кулаком в дверь, чтобы привлечь их внимание, но они даже не оглядываются. Человек в грязной куртке, катящий за
