Борис Годунов - Александр Пушкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кремлевские палаты
Борис, патриарх, бояре.
БорисТы, отче патриарх, вы все, бояре,Обнажена моя душа пред вами:Вы видели, что я приемлю властьВеликую со страхом и смиреньем.Сколь тяжела обязанность моя!Наследую могущим Иоаннам —Наследую и ангелу-царю!..О праведник! о мой отец державный!Воззри с небес на слезы верных слугИ ниспошли тому, кого любил ты,Кого ты здесь столь дивно возвеличил,Священное на власть благословенье:Да правлю я во славе свой народ,Да буду благ и праведен, как ты. От вас я жду содействия, бояре,Служите мне, как вы ему служили,Когда труды я ваши разделял,Не избранный еще народной волей.
БояреНе изменим присяге, нами данной.
БорисТеперь пойдем, поклонимся гробамПочиющих властителей России,А там — сзывать весь наш народ на пир,Всех, от вельмож до нищего слепца;Всем вольный вход, все гости дорогие.(Уходит, за ним и бояре.)
Воротынский(останавливая Шуйского)Ты угадал.
ШуйскийА что?
ВоротынскийДа здесь, намедни,Ты помнишь?
ШуйскийНет, не помню ничего.
ВоротынскийКогда народ ходил в Девичье поле,Ты говорил...
ШуйскийТеперь не время помнить,Советую порой и забывать.А впрочем, я злословием притворнымТогда желал тебя лишь испытать,Верней узнать твой тайный образ мыслей;Но вот — народ приветствует царя —Отсутствие мое заметить могут —Иду за ним.
ВоротынскийЛукавый царедворец!
Ночь. Келья в чудовом монастыре
(1603 года)
Отец Пимен, Григорий спящий.
Пимен(пишет перед лампадой)Еще одно, последнее сказанье —И летопись окончена моя,Исполнен долг, завещанный от богаМне, грешному. Недаром многих летСвидетелем господь меня поставилИ книжному искусству вразумил;Когда-нибудь монах трудолюбивыйНайдет мой труд усердный, безымянный,Засветит он, как я, свою лампаду —И, пыль веков от хартий отряхнув,Правдивые сказанья перепишет,Да ведают потомки православныхЗемли родной минувшую судьбу,Своих царей великих поминаютЗа их труды, за славу, за добро —А за грехи, за темные деяньяСпасителя смиренно умоляют.На старости я сызнова живу,Минувшее проходит предо мною —Давно ль оно неслось, событий полно,Волнуяся, как море-окиян?Теперь оно безмолвно и спокойно,Не много лиц мне память сохранила,Не много слов доходят до меня,А прочее погибло невозвратно...Но близок день, лампада догорает —Еще одно, последнее сказанье.(Пишет.)
Григорий(пробуждается)Всe тот же сон! возможно ль? в третий раз!Проклятый сон!.. А всe перед лампадойСтарик сидит да пишет — и дремотой,Знать, во всю ночь он не смыкал очей.Как я люблю его спокойный вид,Когда, душой в минувшем погруженный,Он летопись свою ведет; и частоЯ угадать хотел, о чем он пишет?О темном ли владычестве татар?О казнях ли свирепых Иоанна?О бурном ли новогородском вече?О славе ли отечества? напрасно.Ни на челе высоком, ни во взорахНельзя прочесть его сокрытых дум;Все тот же вид смиренный, величавый.Так точно дьяк, в приказах поседелый,Спокойно зрит на правых и виновных,Добру и злу внимая равнодушно,Не ведая ни жалости, ни гнева.
ПименПроснулся, брат.
ГригорийБлагослови меня,Честный отец.
ПименБлагослови господьТебя и днесь, и присно, и вовеки.
ГригорийТы все писал и сном не позабылся,А мой покой бесовское мечтаньеТревожило, и враг меня мутил.Мне снилося, что лестница крутаяМеня вела на башню; с высотыМне виделась Москва, что муравейник;Внизу народ на площади кипелИ на меня указывал со смехом,И стыдно мне и страшно становилось —И, падая стремглав, я пробуждался...И три раза мне снился тот же сон.Не чудно ли?
ПименМладая кровь играет;Смиряй себя молитвой и постом,И сны твои видений легких будутИсполнены. Доныне — если я,Невольною дремотой обессилен,Не сотворю молитвы долгой к ночи —Мой старый сон не тих, и не безгрешен,Мне чудятся то шумные пиры,То ратный стан, то схватки боевые,Безумные потехи юных лет!
ГригорийКак весело провел свою ты младость!Ты воевал под башнями Казани,Ты рать Литвы при Шуйском отражал,Ты видел двор и роскошь Иоанна!Счастлив! а я от отроческих летПо келиям скитаюсь, бедный инок!Зачем и мне не тешиться в боях,Не пировать за царскою трапезой?Успел бы я, как ты, на старость летОт суеты, от мира отложиться,Произнести монашества обетИ в тихую обитель затвориться.
ПименНе сетуй, брат, что рано грешный светПокинул ты, что мало искушенийПослал тебе всевышний. Верь ты мне:Нас издали пленяет слава, роскошьИ женская лукавая любовь.Я долго жил и многим насладился;Но с той поры лишь ведаю блаженство,Как в монастырь господь меня привел.Подумай, сын, ты о царях великих.Кто выше их? Единый бог. Кто смеетПротиву их? Никто. А что же? ЧастоЗлатый венец тяжел им становился:Они его меняли на клобук.Царь Иоанн искал успокоеньяВ подобии монашеских трудов.Его дворец, любимцев гордых полный,Монастыря вид новый принимал:Кромешники в тафьях и власяницахПослушными являлись чернецами,А грозный царь игуменом смиренным.Я видел здесь — вот в этой самой келье(В ней жил тогда Кирилл многострадальный,Муж праведный. Тогда уж и меняСподобил бог уразуметь ничтожностьМирских сует), здесь видел я царя,Усталого от гневных дум и казней.Задумчив, тих сидел меж нами Грозный,Мы перед ним недвижимо стояли,И тихо он беседу с нами вел.Он говорил игумену и братье:«Отцы мои, желанный день придет,Предстану здесь алкающий спасенья.Ты, Никодим, ты, Сергий, ты, Кирилл,Вы все — обет примите мой духовный:Прииду к вам преступник окаянныйИ схиму здесь честную восприму,К стопам твоим, святый отец, припадши».Так говорил державный государь,И сладко речь из уст его лилася.И плакал он. А мы в слезах молились,Да ниспошлет господь любовь и мирЕго душе страдающей и бурной.А сын его Феодор? На престолеОн воздыхал о мирном житиеМолчальника. Он царские чертогиПреобратил в молитвенную келью;Там тяжкие, державные печалиСвятой души его не возмущали.Бог возлюбил смирение царя,И Русь при нем во славе безмятежнойУтешилась — а в час его кончиныСвершилося неслыханное чудо:К его одру, царю едину зримый,Явился муж необычайно светел,И начал с ним беседовать ФеодорИ называть великим патриархом.И все кругом объяты были страхом,Уразумев небесное виденье,Зане святый владыка пред царемВо храмине тогда не находился.Когда же он преставился, палатыИсполнились святым благоуханьем,И лик его как солнце просиял —Уж не видать такого нам царя.О страшное, невиданное горе!Прогневали мы бога, согрешили:Владыкою себе цареубийцуМы нарекли.
ГригорийДавно, честный отец,Хотелось мне спросить о смертиДимитрия-царевича; в то времяТы, говорят, был в Угличе.
ПименОх, помню!Привел меня бог видеть злое дело,Кровавый грех. Тогда я в дальний УгличНа некое был послан послушанье;Пришел я в ночь. Наутро в час обедниВдруг слышу звон, ударили в набат,Крик, шум. Бегут на двор царицы. ЯСпешу туда ж — а там уже весь город.Гляжу: лежит зарезанный царевич;Царица мать в беспамятстве над ним,Кормилица в отчаянье рыдает,А тут народ, остервенясь, волочитБезбожную предательницу-мамку...Вдруг между их, свиреп, от злости бледен,Является Иуда Битяговский.«Вот, вот злодей!» — раздался общий вопль,И вмиг его не стало. Тут народВслед бросился бежавшим трем убийцам;Укрывшихся злодеев захватилиИ привели пред теплый труп младенца,И чудо — вдруг мертвец затрепетал —«Покайтеся!» — народ им завопил:И в ужасе под топором злодеиПокаялись — и назвали Бориса.
ГригорийКаких был лет царевич убиенный?
ПименДа лет семи; ему бы ныне было(Тому прошло уж десять лет... нет, больше:Двенадцать лет) — он был бы твой ровесникИ царствовал; но бог судил иное. Сей повестью плачевной заключуЯ летопись мою; с тех пор я малоВникал в дела мирские. Брат Григорий,Ты грамотой свой разум просветил,Тебе свой труд передаю. В часы,Свободные от подвигов духовных,Описывай, не мудрствуя лукаво,Всe то, чему свидетель в жизни будешь:Войну и мир, управу государей,Угодников святые чудеса,Пророчества и знаменья небесны —А мне пора, пора уж отдохнутьИ погасить лампаду... Но звонятК заутренe... благослови, господь,Своих рабов!.. подай костыль, Григорий.(Уходит.)
ГригорийБорис, Борис! всe пред тобой трепещет,Никто тебе не смеет и напомнитьО жребии несчастного младенца, —А между тем отшельник в темной кельeЗдесь на тебя донос ужасный пишет:И не уйдешь ты от суда мирского,Как не уйдешь от божьего суда.
Палаты патриарха
