Край Солнца - Светлана Бондарь

Фарзой был коренаст и, как большинство кочевников, кривоног. К правой его ноге поверх штанов двумя ремешками были прикреплены ножны, из которых виднелась богато украшенная рукоять длинного ножа. Шею сармата украшала массивная золотая гривна с грифонами на концах (любовь к грифонам, очевидно, была у них семейной чертой).

Кто-то окликнул его, но Фарзой только отмахнулся и весь превратился в слух.

– Что она говорила?

– Как всегда.

Отец понимающе кивнул и осторожно спросил:

– И что ты ответила?

– Как всегда, – с упрямым вызовом буркнула Спанта, усаживаясь на смирно ожидающую её молоденькую пегую кобылку.

Фарзой вскочил в седло явно расстроенным.

Но тут Спанта с видом заговорщицы приоткрыла ворот рубахи и, словно припрятанный на сладкое сюрприз, продемонстрировала висящий на шее амулет. Отец с уважением покачал головой:

– Бог солнца… Достойный подарок. Тогда, дочка…

С этими словами он бережно достал из седельной сумки завернутый в холстину предмет.

– Прими и от меня.

И Фарзой торжественно извлёк на свет длинный кинжал.

Рукоять и ножны его были украшены изящным золотым орнаментом, щедро сдобренным бирюзой.

Сомнений не было: его подарок не уступал Золотому Солнцу Бахты.

Узловатыми, в шрамах руками Фарзой медленно передал кинжал…

ГЛАВА 3

…в протянутые ладони.

– Беру, беру…

Однако в них оказался не кинжал, а овальная золотая пряжка, покрытая геометрическим орнаментом.

Сухощавый высокий мужчина Григорий – Фёдорович Петренко – с уважительной осторожностью принял из рук коллеги древнее украшение. Передавший ему пряжку загорелый седой бородач с видом кота, только что поймавшего крупную мышь, аккуратно уложил в целлофановый пакетик несколько (уже осмотренных Григорием) тускло поблёскивающих монет, и небольшую круглую бляху, украшенную таким же, как на пряжке, узором.

Переполняющие его эмоции вылились в короткое и счастливое:

– Вот!

Выдохнув это резюме, бородач вскочил и бодро зашагал между рассеянными по раскопу группами подростков, деловито копошащихся в кучках черепков, выгребающих лопатами грунт, промывающих в щербатых эмалированных тазиках кусочки древней керамики.

Почти у каждой такой группы был свой руководитель из числа профессиональных археологов.

Солнце успело основательно поджарить носы и плечи ребят, и по оттенку кожи можно было запросто определить старожилов археологического лагеря и его новичков.

Раскоп располагался на самом обрыве, внизу которого дразнило прохладой и по-голубиному ворковало море.

Петренко сидел на земляной бровке, разделяющей раскоп на аккуратные ровные квадраты. Из одежды на нём – как и положено истинному археологическому гуру – были только шорты и допотопная тряпичная кепка с пластиковым козырьком и надписью «Олимпиада-80».

Густая чёрная шевелюра, борода, усы и массивные роговые очки на пол-лица органично дополняли образ сурового романтика.

Однако в этом тихом омуте водились такие черти, которым мог бы позавидовать любой именитый юморист.

Но сейчас Григорию Фёдоровичу было совсем не до шуток.

С восхищением знатока, способного определить истинную ценность удивительной находки, он разглядывал змейки, треугольники и ромбы, составляющие узор на старинном золоте. Вставки из граната при малейшем движении вспыхивали кроваво-красными огоньками…

Оторвавшись наконец от этого медитативного созерцания, Григорий посмотрел на босую девчонку лет четырнадцати, старательно скребущую лопатой неглубокую круглую ямку.

Почувствовав на себе взгляд, Юлька отложила лопату, скинула пыльные рабочие перчатки и направилась к отцу, с любопытством вглядываясь в предмет, поблёскивающий у него в руках.

Петренко-старший указал дочери на крошечную раскладную табуретку рядом с собой, а затем торжественно положил на ладошку девочке золотую пряжку.

Оробевшая Юлька потрясённо уставилась на находку и, помолчав в почтительном благоговении, осторожно вернула её отцу:

– Это здесь у нас раскопали?

– Нет, доча. Из милиции привезли – на экспертизу.

– А… Это, наверное, у «чёрных археологов» нашли? Про которых Петя рассказывал?

– Опять Петя… Ох, и Петя… Где он, кстати?

И Петренко завертел головой, всматриваясь в загорелые лица окружающих:

– Слышь, брат! Двоюродный… – добавил он ворчливой скороговоркой. – Петька! Иди, чё покажу!

На этот окрик отозвался двадцатилетний развесёлый балбес в пижонски дырявых джинсовых шортах и круглых очках а-ля Гарри Поттер.

Держа в одной руке планшет, а в другой надкусанный огурец, Петя Мальцев лихо плюхнулся на коленки возле Григория.

Аппетитно хрустнув огурцом, он, с обаятельным самодовольством, поочерёдно подсунул под нос Григорию и Юльке планшет со своими свежими рабочими зарисовками.

От души нахваставшись, парень переключился на золотую пряжку:

– И что мы тут имеем? – с набитым ртом еле выговорил Петя, деловито оглядывая золотой узор.

Не зная, куда деть огурец, он взял его зубами, активно вытер о собственные бока руки и протянул их к находке.

– «Что имеем»… – передразнил Григорий и легонько ударил его по рукам: – Трепещи, недоросль!

– Да ладно, трепещу… – примирительно пробурчал Пётр и великодушно вручил недоеденный огурец Юльке. – A чё эт вообще?

Гриша в возмущённой оторопи уставился на юношу:

– «Чё»?! И это после двух курсов истфака? Правильно тебя Хованский из универа попёр!

– Гриш, да я пошутил.

Петя решительно и азартно потёр руки, подмигнул Юльке и осторожно принял пряжку из рук Петренко. Нагнувшись, юноша подозрительно её обнюхал и загадочно изрёк:

– Пахнет амазонками!

Юлька в доверчивом восхищении тоже пыталась понюхать пряжку, но отец легонько хлопнул её по плечу:

– Доча, дяде Пете всё пахнет амазонками. Его к врачу надо: нос проверить. А ещё лучше – голову.

Пётр горячо возразил:

– Нет, он, правда – амазонский! Это ж сарматский аксессуарчик! А кто у нас были сарматки?

Юлька радостно предположила:

– Амазонки?

Пётр, глянув на скептически хмыкнувшего Гришу, осторожно пояснил:

– Ну…амазонками – это их опять же греки называли… Лучше скажем так: воительницы. Прально, Гриш?

Григорий не спеша забрал пряжку и прищурился:

– Вот как планшетист ты, Петя, умница. А как историк… Никак. С чего ты вообще взял, что пряжка сарматская? Это ж раннее средневековье, это ж давно аланы! А сарматки-воительницы – когда у нас закончились?

– Ну… раньше?

– Ага. Веков на шесть!

Пётр, у которого зазвонил мобильник, вяло огорчился:

– Прям, все-все закончились? Мда… Это, конечно, жаль… Я щас!

И весело поздоровавшись в трубку, лёгкими прыжками двинулся вниз к морю.

Григорий вяло махнул рукой:

– Иди, иди, археолух… Юлька! Флейц и нож принеси. Только осторожно. Не разбей там ничего.

Пётр внизу, у самой кромки воды, оживлённо болтал по мобильнику. Постепенно оживление его угасло. Наконец, совсем расстроенный, он выключил телефон и тяжело упал на песок, задумчиво глядя на воду.

К нему спустился Григорий Петренко, уже практически сросшийся с золотой находкой, бережно очищая её кисточкой-флейцем.

Глядя на спокойное море, Пётр сообщил брату:

– Гриш… Слушай. Я, кажется, залетел.

Гриша присел рядом, внимательно посмотрел на страдальца, снял с себя кепку и надел на непутёвую его голову:

– Петя, ты кепочку надень, а то головку напечёт.

Пётр спохватился:

– То есть не я, а она. Ну, то есть мы. С ней. В общем… Кранты.

Гриша спокойно продолжал орудовать кисточкой:

– Она хоть совершеннолетняя?

– Да, да! Совершенно… Летняя… Будет. Зимой.

Гриша придирчиво разглядывая орнамент на пряжке, буднично поинтересовался:

– Эт какая у нас статья?

– Какая – статья?

– Уголовная.

Зорко глянув вверх на раскоп, Григорий строго крикнул дочери:

– Юлька! Не тронь керамику!

Пётр насупился:

– Не помню…

– Теперь – запомнишь. И на носу зарубишь. А може, – кивнув на джинсы Петра, – где ещё.

Пётр, вертя «олимпийскую» кепку в руках, обиженно протянул:

– Ну, чего ты…

Гриша, уже не ёрничая, возмущённо перебил брата:

– Да ничего, Петь! Ни-че-го! Только у меня вон, – кивнув вверх, – такая же ходит. И как подумаю, что какой-нибудь… Не обижайся, Петь. Но, честное слово… Своими бы руками!

Пётр его не слышал. В задумчивой мечтательности он рассуждал:

Конец ознакомительного фрагмента.