Край Солнца - Светлана Бондарь

Светлана Бондарь

КРАЙ СОЛНЦА

То, что мы знаем, – ограниченно.

А что не знаем – бесконечно.

ПРОЛОГ

Войти в историю можно по-разному.

Кто-то идёт в поход и завоёвывает весь мир (прости, Чингисхан, ну, почти весь).

Кто-то идёт в храм, предварительно захватив с собой огоньку (пламенный привет Герострату!).

А кто-то идёт в музей.

Просто и честно: покупает билет – и идёт в музей, с его гулкими залами, блестящими витринами и торжественными смотрительницами…

И вот этот сообразительный «кто-то» с любопытством тянется к стеклу – за ним буйствует и наивной бирюзой, и хищным золотом, и суровой сталью старинный сарматский нож.

С ножа взгляд соскальзывает на жреческую корону из чистейшего золота (ах, сколь роскошна была в то время мода!)…

Затем этот внимательный взгляд медленно проходится по ветвистому железному жезлу…

И останавливается на центральной витрине, по-особому ярко освещённой, где на зелёном бархате лежит медальон.

Золотой медальон.

Круглый. С изображением человеческой головы. «Детские» лучики солнца по краю.

И – всё.

И вроде нет в нём ничего особенного.

Но… какая-то неведомая сила влечёт, зовёт, манит. Не отпускает. Не даёт отвести глаз.

Этот завораживающий золотой гипноз длится, длится, длится… Вечность!

Внезапный – резкий и мощный, как взрыв – удар разносит витрину вдребезги!

Рука, разбившая стекло, по-хозяйски сгребает солнечный амулет с музейного бархата.

Девушка-сарматка в древнем воинском облачении вдевает в ушко медальона кожаный шнурок и вешает себе на шею.

Лица её не видно, но величавая осанка и уверенные неторопливые движения юной воительницы говорят о силе её характера и о серьёзности намерений.

Так и не обернувшись, загадочная взломщица неторопливо уходит в глубь музейного зала, оставив на полу небольшой искрящийся холмик – осколки разбитой витрины…

Который через несколько мгновений привычным движением сметает в совок стареньким щербатым веничком музейная бабушка-уборщица. Под привычно-будничное ворчание: «Нет, ну что за люди такие!.. Придут, вот это вот… Наследят… А ты потом разбирайся…» – она отправляет стеклянное крошево в стоящее рядом ведёрко.

Закончив уборку, бабуля придирчиво озирается и, подслеповато щурясь, для порядка широко проводит веником прямо у нас перед глазами, как будто по объективу кинокамеры…

ГЛАВА 1

Приснится же!

Придушённо вскрикнув, Алька вскочила на кровати. Она была похожа сейчас на испуганного ёжика – модные разноцветные пёрышки волос иголками торчали в разные стороны, глаза широко распахнуты.

Девушка быстро оглядела комнату. Телевизор, компьютер, постер Земфиры на стене… Никаких древних сарматок. Всё привычно. Всё знакомо. Всё спокойно.

Звонок телефона окончательно возвратил её в реальность.

– Алё! Алю? Она спит ещё! – строго произнёс из-за двери женский голос.

– Уже не спит! Мам!

Забыв о странном сне, Алька торопливо соскочила с кровати и метнулась к трубке, оставленной мамой на полке.

– Алька, мы ушли! – Дверь за родителями захлопнулась.

Прижав телефон плечом к уху, Аля оживлённо щебетала, параллельно пытаясь найти в пёстрой куче своих носочков хотя бы одну пару одинаковых:

– Петька, ты куда пропал? В Тамани? Ого! И чего там, в Тамани? Понятно. У меня чё? Кастинг у меня. Носков… Слушай, с кем это ты там? С каким Гришей? Ясно.

Поняв, что поиски безнадёжны, Аля оставила носки в покое, и тут же заметила пакетик, сиротливо лежащий на краю тумбочки.

Как она могла забыть! Охнув, девушка (не прекращая телефонного разговора) торопливо схватила упаковку и судорожно забегала глазами по инструкции. Это был тест на беременность.

Усвоив необходимую информацию, Алька яростным рывком вскрыла упаковку и принялась носиться из комнаты в комнату, появляясь то с белым одноразовым стаканчиком, то с тоненькой полоской бумаги.

Наконец всё было готово к оценке результата. Девушка наскоро попрощалась с собеседником:

– Ладно, Петь. У меня дела. Важные очень. Я тебе потом расскажу. Всё! Целую, – грустно шмыгает носом. – И уже скучаю.

Выключив телефон, оробевшая от важности предстоящего момента Алька присела на краешек дивана. Но собравшись наконец с духом, решительно вздохнула. И – поднесла к глазам тест-бумажку.

Судя по тому как расширились от удивления Алькины глаза, результат её впечатлил…

ГЛАВА 2

…Словно в ответ на её реакцию, лицо старухи озарилось ободряющей улыбкой.

– Бери, девочка. Это мой подарок.

Но улыбалась высушенная долгой и нелёгкой жизнью старая женщина вовсе не вихрастой девчонке начала третьего тысячелетия, а юной темноволосой сарматке, стоящей перед ней на коленях на земляном полу кочевого шатра.

В руках старухи покачивался на тонком кожаном шнурке солнечный медальон. Девушка пристально смотрела в золотое лицо Бога солнца…

Теперь внешность разрушительницы музейных витрин можно было разглядеть во всех подробностях.

Она была бесспорно красива. Природа раскрасила её по-южному ярко: крупные, упрямо очерченные губы, свежий румянец, густые чёрные брови, точёный нос… Волосы девушки оказались не чёрными, а тёмно-каштановыми – завидной толщины косу украшал небольшой костяной гребень. Чуть раскосые ясные глаза её были неожиданного для смуглянки нежно-бирюзового цвета.

Фигура девушки казалась хрупкой и почти невесомой. Но достаточно было посмотреть на сильные и крепкие руки сарматки, чтобы понять: хрупкость эта обманчива.

На ней была привычная для сарматских лучников одежда: короткая куртка, отороченная мехом, мягкие шерстяные штаны. В свете костра на груди поблёскивали золотом мелкие нашитые бляшки-грифоны.[1]

Оторвав взгляд от амулета, девушка тревожно вскинула брови:

– Но это же твоё Солнце!

– Моё солнце скоро закатится. Теперь Он послужит тебе.

– Бахта, но ведь я не…

Бахта решительно перебила внучку:

– Ты не жрица. Но ты последняя из рода!

Девушка почти с ужасом смотрела на амулет:

– Я не могу…

– Не гневи богов, Спанта! Или дочь вождя испугал кусочек золота?!

Внучка, вспыхнув, упрямо насупилась:

– Я ничего не боюсь. Ты знаешь.

Бабушка, тяжело кряхтя, надела шнурок с медальоном на шею упрямицы и примирительно вздохнула:

– Знаю, внучка, знаю… Но настоящая доблесть…Она – не в боях. Она – в обычной жизни.

Спанта порывисто подняла голову:

– Чем мне её доказать?!

Бахта просительно посмотрела на девушку:

– Роди мне правнучку!

Бесхитростная эта просьба прозвучала, как видно, в тысячный раз. Потому что торжественное почтение мигом слетело с лица юной сарматки, и она торопливо засобиралась, желая поскорей выскочить из палатки и улизнуть от разговора.

Бахта сварливо закричала на непокорное дитя, грозя пальцем и стараясь успеть договорить, пока та не сбежала:

– Спанта! Ты последняя из нашего рода! Я должна передать тебе свой дар!

– А если будет мальчик?

Не заметив издёвки в её голосе, Бахта обрадовалась возможности поторговаться:

– Пусть – мальчик! Но род наш должен продолжиться!

Увы, все уговоры – тщетны. Перед выходом из палатки Спанта не оборачиваясь сурово и твёрдо кивнула:

– Я это помню.

Девушка почти было вышла, но голос жрицы, уже другой: властный и жёсткий – остановил её:

– А не забыла ли ты о подношении богам, сарматка?

Спанта поспешно вернулась и с виноватой покорностью склонила голову:

– Прости меня, жрица. Скажи: какой жертвы хотят боги?

Поразмыслив немного, Бахта произнесла:

– Боги не хотят, чтобы ты отняла жизнь. Они хотят, чтобы ты подарила её.

– Но…

– Понимай как хочешь, Спанта. Удачной дороги.

И жрица устало села, всем своим видом давая понять, что разговор окончен.

Девушка хотела было ещё что-то сказать, но только скрипнула зубами и выбежала из палатки.

Оставшись одна, Бахта тихонько вздохнула, в задумчивости разглаживая на коленях халат.

Сейчас она была похожа не на величественную жрицу, а на простую старенькую, уставшую от забот долгой жизни бабушку, с печальным морщинистым лицом.

…Спанта с наслаждением вынырнула из темноты кочевой палатки в яркий солнечный день, наполненный щебетом птиц и конским ржанием. Вместе с тявканьем собак и протяжным мычанием коров они сливались в привычный голос кочевого лагеря.

Девушка окунула лицо в чан с водой, стоящий у порога – после такого разговора неплохо бы хорошенько освежиться!

Когда Спанта, отфыркиваясь, подняла голову, рядом уже стоял, выжидающе глядя на неё, Фарзой.

Её отец был ещё не стар. Седина выбелила лишь часть его волос, отчего они были похожи на серебристо-серую волчью шерсть. Борода вождя – той же волчьей масти. Густые тёмные брови тяжело нависали над голубыми, как у дочери, глазами – только чуть поблёкшими от времени.