Фейсбук 2018 - Александр Александрович Тимофеевский

ужас, конечно, но не ужас!ужас!ужас!) не обязательно приводило к отставкам в уважаемой редакции, а могло стать поводом для чистого, безгрешного лирического приключения.

Тебе я снюсь в тех белых штуках,

В гробу сосновом,

И ты уже сегодня, сука,

Гуляешь с новым.

И у тебя одно лишь в мыслях —

Накрылся, Вася!

А у меня двенадцать жизней

Еще в запасе.

Не поскользнусь тебе в забаву

На склизкой корке,

Хожу двуличный и лукавый,

Как Рихард Зорге.

Но если смерть меня забреет

К себе в солдаты,

И я умру от гонореи

И от простаты,

И ты придешь с лицом монашки

В своем платочке,

На гроб положишь мне ромашки

И василечки —

Я не прощу тебя, паскуду,

Убью, растрепу!

Во сне явлюсь тебе оттуда

И хвать за жопу!

Участь его решена - Шереметьево станет имени Пушкина. Народ уже острит безжалостно: Пушкин наше svo.

Давно шло к этому.

В Пушкинском выставка «Пикассо & Хохлова». Афиша по этому поводу обсуждает, как Пикассо свою Хохлову абьюзил, хотя она ему муза и чуть ли не соавтор. Дойдя до этого открытия, зевнул и отложил текст в сторону. Мечта меня одолела. Хочу прочесть о том, как Пушкин и Дантес, и царь, и высший свет, Полетика всякая, абьюзили со всех сторон Наталью Николаевну, соавтора "Медного всадника". То есть, соавторку, конечно. Пишите скорее, друзья, я в вас верю!

Сначала краской облили памятник Канту, теперь - его могилу. И все для того, чтобы именем немецко-фашистского захватчика не был назван аэропорт. И то сказать, зачем критике чистого разума становиться апологетикой грязного невежества?

Сначала краской облили памятник Канту, теперь - его могилу. И все для того, чтобы именем немецко-фашистского захватчика не был назван аэропорт. И то сказать, зачем критике чистого разума становиться апологетикой грязного невежества?

Я вот люблю южную сладострастную телесность, Италию всякую, а вы, я знаю, северную взыскующую духовность, и готовы за ней тащиться аж в Вену, на выставку Брейгеля. Но как говорила пушкинская Лебедь: "Зачем далёко? Знай, близка судьба твоя, ведь царевна эта - я". Царевна взыскующей духовности у нас "Черный квадрат" Малевича, миф, вокруг которого больше всего наворочено. Что это, образ Апокалипсиса или только временного затмения, помутнения рассудка или, наоборот, торжество разума над стихией или стихии над разумом; победа над Солнцем или над культом Солнца, над городом Солнца, над всякой утопией; или рождение новой утопии, самой ликующей и самой безысходной; точка в живописи, ее прикончившая, или начало начал, или по любому конец? Мне ближе всего эссе Татьяны Толстой, где "Черный квадрат" связывается с "арзамасским ужасом" Льва Толстого. Но можно считать и совсем иначе. Трактовок был миллион и еще миллион будет.

Илья Демуцкий, молодой композитор, имя которого сейчас на слуху, автор балета "Нуреев", предлагает свой вариант прочтения в опере "Для Черного квадрата". Что именно у него вышло, я пока не знаю, но в его трактовке участвует сам Малевич. Как сто лет назад, картина "Черный квадрат" находится на сцене. Спектакль идет в Новой Третьяковке, в нем два акта по 35 минут, и задействовано множество талантливых людей, солисты российских театров, камерный хор, пианисты   Катя Сканави  и Владимир Иванов-Ракиевский. Катю я знаю и очень люблю, но взыскующую духовность люблю не очень, утопию тоже, и вообще сейчас нахожусь в Риме, однако, вернувшись оттуда, обязательно пойду на этот спектакль, потому что Малевич, потому что Демуцкий, потому что сам жанр мессы вокруг "Квадрата" - очень точный, и уже не важно, станет ли действие молитвенно воспевающим, иронически опрокидывающим или даже уничтожающим: всякое возможно, всякое правомочно, и все равно интересно, какое солнце победит нынче.

Опера будет идти только четыре дня, начиная с 27 ноября.

Купил в Риме необычный рюкзачок, милую тряпочку, показал ее двум своим друзьям в личной переписке, спросил, не нужно ли им это, могу взять. Друзья отказались, никакой рюкзак их не возбуждает, заплечные радости, зато возбудился фейсбук, он на рюкзак мой запал и теперь в ленте рекламирует мне точь-в-точь такую редкую модель, только по цене, вчетверо большей. Но смущает даже не это.

Я вообще большой поклонник капитализма, консьюмеризма и всевозможной рекламы, однако залезать ради неё в частную переписку - явный перебор. Всякое безобразие должно знать свое приличие. Достаточно моих публичных действий, их тьма, чтение чужих личных писем всегда почиталось зазорным. Я понимаю, почему террор отменяет privacy, но почему его отменяет рынок, уже менее понятно. В любом случае, с моей стороны ответ будет один: если раньше думал, не купить ли ещё такую вещичку, теперь