Обитель - Дмитрий Леонтьев

видно ни зги. К тому же, потратив время на ремонт, куда вы уже успеете? Ночная дорога и без того коварна, а уж зимняя дорога ночью... Позвольте предложить вам ноч­лег. У нас есть отличный гостевой домик. Там уже на­топлена печь. Вы сможете отдохнуть, выспаться, а за­втра, поутру, почините свое авто и, отдохнувшим, продолжите дорогу.

— Время терять не хочется.

— Разве вы не сами располагаете своим временем? «Действительно,— подумал я.— Меня никто не ждет,

а я все лечу сломя голову... Отосплюсь да поеду».

— Спасибо, отче. Пожалуй, я и впрямь приму ваше предложение.

— Вот и славно. Берите вещи, а я провожу вас.

В некоторых из крохотных домиков, прилепившихся к стенам монастыря, теплился свет в окошках.

— Здесь живут трудники,— пояснил настоятель.— Го­сти у нас зимой не часто бывают. Летом, иногда, финны приезжают, реже из деревень, и уж совсем редко — из городов. У нас места тихие, безмолвные,— он толкнул дверь избы и покачал головой, вглядываясь в тем­ноту.— Просил же отца эконома оставить свечу зажжен­ной... Но уж очень он у нас хозяйственный...

— На то и эконом,— сказал я, включая фонарик.— Я ведь мог и не остаться, а помимо экономии еще и по­жар возможен. Так что не так уж он и не прав.

— Послушание эконома не всегда дается самому предприимчивому,— спокойно возразил мне священ­ник.— Иногда это способ привлечь человека к заботе о других. Не в хозяйственной деятельности суть, а в за­боте о людях. Это вопрос приоритетов мышления.

Он зажег стоящую на столе свечу, и неяркий огонь осветил, наконец, его лицо.

Он был очень стар, куда старше, чем я думал. Живой голос и твердая походка сбрасывали с его возраста лет пятнадцать, но вблизи было видно, как много лет лежит на его плечах. Густая копна белых как снег волос, голу­бые пронзительные глаза, тонкий нос с небольшой горбинкой — в молодости отец настоятель, должно быть, разбил немало девичьих сердец.

— Так вы его так наказали — послушанием эконо­ма? — догадался я.

— Ну что вы... Трудом наказывают в концлагерях. А отца Кирилла я очень люблю. Он помогал нашему мо­настырю, когда еще был в миру крупным чиновником. Просто власть — это другой мир, там другие приорите­ты, другое мышление... А из отца Кирилла получится замечательный монах. Просто не всё сразу... Позвольте, я присяду?

Смущенный, что не предложил это раньше, я при­двинул ему стул.

— Может, хотите чаю? — спросил я, заметив дымя­щийся на буржуйке чайник.

— Нет, благодарю вас... Вы ведь писатель? Были пи­сателем?

— Как вы узнали? — удивился я.

— У вас очень характерная мозоль на правом безы­мянном пальце. От написания простых документов та­кую не заработаешь... Ну и прочая, хоть и незначитель­ная, но все же совокупность признаков.

«Интересный батюшка,— восхитился я про себя.— В полутьме разглядеть такие мелочи, проанализировать... Мне бы в его возрасте сохранить такую ясность ума... Интересно, кем он был до пострига? Сыщиком?»

— Да, я по старинке пишу от руки. Стиль получает­ся более легким, живым. На машинке или компьютере

и стиль выходит механический, мертвый... Впрочем, кого это сейчас волнует... Люди перестали читать. По статис­тике, в Англии — стране Шекспира, Мильтона, Байрона и Вальтера Скотта — пятьдесят процентов людей гордят­ся тем, что после колледжа не прочитали ни одной кни­ги. Да и у нас... люди теперь ложатся на диван и берут в руки «женский детектив», чтоб ни о чем не думать... Понимаете? Людям стало скучно разговаривать с Гете и Достоевским.

— Женский детектив? — удивился старик.— Незна­комо, но забавно... Не принимайте это за трагедию. Думать — всегда было уделом немногих.

— Но раньше стремились узнать больше. А сейчас оправдывают тем, что «сил от работы не остается, от­дохнуть бы да отоспаться». Никто ничего не хочет. Ус­тали. От всех этих бесконечных войн, революций, пере­строек так устали, что, кажется, сдались... Была бы хоть надежда на что-то хорошее впереди — был бы смысл стремиться...

— Надежда на что? — склонил он голову набок.— Вы говорите о какой-то непонятной, эфемерной надеж­де. Вы сформулируйте свою мечту.

— Чтоб вся эта неопределенность кончилась,— по­думав, ответил я.— Стабильности бы лет на пятьдесят, чтоб хоть начать восстанавливать все рухнувшее... Бла­гополучия...

— Вот именно,— грустно сказал он.— Благополучия... У нас смещены «точки отсчета» — вот в чем наша беда. Телега не ставится вперед лошади. Не бывает такого, чтоб сперва для тела, а потом для ума и души. Все важ­но, но есть приоритеты. В основе всех войн, революций и перестроек лежат не перераспределения благ или борь­ба идеологий, а борьба духовного с материальным. У нас

утеряна правильная «точка отсчета». А без нее невоз­можно построить ни дом, ни семью, ни государство. Чуть сдвинешь ее, и все рухнет. К тому же Бог — существует...

— В это-то как раз я верю, но почему в мировом котле событий варится все время именно Россия?

— Потому что именно у нее еще есть шанс. Старцы говорили о скором возрождении России. Великом воз­рождении. Надо только поверить и начать идти, меряя все от правильной точки отсчета.

— Так как же понять, где правильная-то? Все о сво­ей правде говорят. Вот и тащим этот воз, как крылов-ские лебедь, рак и щука.

— А вы не на слова смотрите, а на плоды. На ре­зультаты. Как много и красиво говорили Ленин, Гитлер, Горбачев, а что вышло? Вряд ли я покажусь вам ориги­нальным, если скажу, что правильной точкой отсчета было, есть и будет христианство. Задумайтесь на секун­ду: какая другая религия мира дала столько людям? Книг, живописи, архитектуры, музыки, философии? Да и вообще — воспитания человека, его системы взглядов, мышления, жизнеустройства. А это — единственный, не­опровержимый аргумент. И, как я уже говорил, надо помнить о том, что Бог — существует, а это весомейшее основание для надежды. Любое наказание рано или поз­дно заканчивается. А смерти вообще нет... Ну, разве что для атеистов, и то... спорный вопрос... А Россия... За но­чью наступает день, за зимой — лето. За духовным обнищанием — духовная жажда. И только вера может объединить людей. Вера, а не партии, национальности и государства. Хотя это и не понравится хозяевам мира сего...

— Вы о сатане?

— Да нет, о банкирах... Владельцах транснациональ­ных компаний. О «людях денег». Это они пытаются стать «князьями мира сего». Они уже не провоцируют ни вой­ны, ни революции, а просто потихоньку покупают мир. А люди продают.

— Но деньги же не отменишь..

— Ине надо. Деньги сами по себе не страшны. Страшно отношение к ним. Если никто не будет про­давать — что же они купят?

— Если б от нас это зависело,— невесело усмехнулся я.— Стоящие у власти делают что хотят, и мы ничего не решаем...