Ядерные материалы - Андрей Алексеевич Молчанов

относилась не просто безукоризненно, но и с долей деликатной инициативы, безошибочно упреждая его зачастую и толком-то не оформившиеся намерения.

Не дорожить подобным работником мог позволить себе лишь полный болван, но болваном себя замминистра не считал, а потому к нищенскому формальному жалованью доверенной служащей никогда не забывал прибавить пять-шесть бумажек с изображением Бенджамина Франклина, но вовсе не в качестве подачки, а как своего рода партнерский процент, естественно, не подлежащий занесению в налоговую декларацию.

С недавней поры секретарша выводила на него порою весьма перспективных и щедрых посетителей, предваряя их визиты ненавязчивыми сопровождающими характеристиками информационно-аналитического свойства. Для него, искушенного чиновника, эти установочные данные мгновенно становился первоосновой того общения, что в результате воплощалось в симпатичный пухлый конвертик, содержащий массу калорий и положительных эмоций…

И если секретарша мягко, но убедительно произносила: «Этого человека стоит принять, Леонид Павлович…» — то, вне зависимости от занятости, он просителя принимал. Причем не всегда и в расчете на взятку, ибо, в конце концов, у распорядительницы его канцелярии тоже могли быть сугубо личные устремления и интересы — живой все-таки человек… И не старуха. К тому же вдова, двое детей…

Впрочем, особенностями ее личной жизни он не интересовался, опасаясь превратного толкования такого любопытства. Его вполне устраивали взаимно сдержанные, чисто служебные отношения, дающие им возможность неподчеркнуто, но и удовлетворенно соотносить их с практическим результатом.

И когда в очередной раз секретарша будничным голосом сообщила, что к начальнику устремлен один, как ей представляется, толковый делец, представитель арабской компании, он лишь понимающе кивнул, а затем, поморщившись, указал на телефоны — мол, занят, и вообще все надоели…

Секретарша, шелестя атласной юбкой, покинула кабинет, и ее сменил молодой черноволосый человек лет тридцати с открытым, обаятельным лицом.

Часы, ботинки и костюм вошедшего отвечали всем высшим нормам соответствующего престижа, и по всему чувствовалось: позаимствовал он их не из проката.

Чарующе, но естественно улыбаясь, молодой человек представился Жаком Ферье, исполнительным вице-президентом научно-исследовательской корпорации, зарегистрированной в Париже, вручив государственному деятелю свою бизнес-карточку, в чьем углу сияла голограмма в виде земного шара, отороченного золотистой каймой.

— Очень рад, — промямлил деятель, откладывая очередной прямоугольный кусок плотной бумаги к мраморному письменному прибору, перевозимому им из одного номенклатурного кабинета в последующий в качестве талисмана. — Готов вас выслушать… — И он мельком, однако весьма выразительно посмотрел на свои часы, изготовленные уважаемой швейцарской фирмой.

Часть данного уважения, по мнению чиновника, обязана была распространяться и на клиентов фирмы, знающих толк не только в наручных безотказных механизмах, но и в благородных металлах, их обрамляющих.

Часы, как он полагал, уже давно и многократно окупили себя, выступая в качестве своеобразного индикатора, указывающего на должное наполнение клиентом денежной массы в пресловутых конвертах.

Молодой человек не сел за столик посетителей, а обошел его и встал у окна.

Теперь от гостя чиновника не отгораживало ничего, кроме разве хорошо поставленного официального тона.

— Мой дедушка — русский эмигрант, — поведал молодой человек с сокрушенной ноткой в голосе. — Что поделаешь… превратности исторического процесса! Но мне в этой связи отчасти и повезло: в нашей семье первым и главным языком был русский. И я счастлив, что могу общаться со своими соотечественниками без переводчиков. Однако прошу вас: если я допущу какие-то ошибки, не возьмите за труд меня поправить…

— Ну уж… чего там…

— Благодарю вас! — горячо произнес молодой человек. — Так вот… У меня достаточно простое в своей формулировке дело: нашей компании необходимо зафрахтовать научно-исследовательское судно. Однако, — он обернулся в сторону двери, — простое — именно что в формулировке…

— Именно! — не без удовольствия подтвердил чиновник, откинувшись в кресле.

Подобная его ремарка никоим образом французского подданного, трудящегося на развитую восточную державу, не обескуражила, и он бойко продолжил, вновь посмотрев на входную дверь:

— Я выбрал не совсем подходящий момент для визита, у вас в приемной какие-то важные люди, и вы, чувствую, тоже их ждете… А потому буду краток. Фрахт — фрахтом. Но колоссальное количество ученых, руководителей разных уровней, в один голос утверждает одно и то же: никто лучше вас не способен проконсультировать нашу компанию о специфике того судна, что оптимальнейшим образом ответит задачам будущей экспедиции… — И, твердо глядя в вопрошающий взлет бровей начальственного лица, виновато продолжил: — Естественно, мы далеки от мысли предложить вам работу на общественных началах. Хотя, — легкомысленно отмахнулся, — вероятно, данный разговор в этих стенах, да и при такой вашей загруженности абсолютно неуместен и даже, — вздохнул, — бестактен! Во сколько вы оканчиваете работу? — спросил неожиданно требовательным тоном.

— В шесть…

— Великолепно! Я буду счастлив, если вы, простив меня за назойливость, согласитесь совместно отужинать! Вас устроит «Пекин»? Ресторанчик, конечно, помпезно-старорежимен, да и вообще есть в нем нечто этакое… — Щелкнул пальцами. — Ну… Какая-то, знаете, эклектика. Вычурная экзотика, прошлая кастовая спесь, одновременно — услада нуворишей в сознании над-стояния над ней, покорения былых приоритетов…

— Я, в общем, не очень понимаю…

— Да что тут непонятного? — беззаботно удивился француз. — Если вас не устраивает «Пекин», возьмите, будьте любезны, на себя заботу подсказать мне более подходящее вашему вкусу место. О машине не беспокойтесь! — Он предупреждающе выставил вперед ладонь. — У меня «Линкольн» с водителем, мы отвезем вас домой… Итак. — Голос его стал строг. — В какое время машине быть у подъезда? В шесть ноль-пять?

— Ну…

— Тогда — не прощаюсь!

И француз буквально растаял в двери.

Он словно не раскрыл ее, а прошел через плотное дерево сомкнутых дубовых створок, ничуть их не потревожив.

Чиновник оторопело уставился на карточку с голограммой — единственное свидетельство того, что посетитель ему не померещился.

Зашедшей секретарше, не удосужившейся поинтересоваться, как, впрочем, по этикету и полагалось, о произведенном на начальника впечатлении от своего протеже, он буркнул:

— Откуда француз-то?..

— Рекомендация из администрации президента, — безразлично произнесла она. И, мгновенно поменяв интонацию, уже тепло и дружески спросила: — Может, чайку? Только заварила…

— Давайте, — небрежно согласился он. — Машину можете отпустить. За мной заедут. Мероприятие тут у меня… — И, проследив ее к путь к двери, задумчиво добавил себе под нос: — Наметилось, так сказать, бляха-муха…

На следующий день, сидя за служебным столом и с отвращением глядя на свои ходуном ходившие пальцы, заместитель министра, глотая ледяную пепси-колу, с содроганием вспоминал все приключившееся с ним после визита верткого и услужливого француза.

Помнился «Линкольн», подкативший к подъезду, обильно сервированный стол с преобладанием в холодных закусках черной и красной икры; полутемный зал, кукольные лица танцовщиц варьете, матово лоснящиеся в свете прожекторов, разноцветная круговерть плюмажей и блесток, строй дамских ножек, гром музыки, обилие водки и тостов,