Дачный сезон - Алексей Казарин

С мая месяца и по сегодняшний день я читаю только ее и в каждой главе нахожу все что-то новое. В этом году уже попыталась кое-что использовать из Ваших, Алексей Алексеевич, советов. Пока трудно сказать какие будут результаты в урожае, но даже то, что я занималась своим огородиком с вдохновением, не потому, что нужно, а потому, что хочется, делает этот процесс совсем иным творческим.

Огромное вам спасибо за то, что вы сделали. Алексей Алексеевич Ваш опыт бесценен. Ваш литературный дар помог книге стать бестселлером для огородников.

И еще. В этой книге я хочу описать свой жизненный опыт. И только те эпизоды в своей жизни, что могло бы быть в чем-то полезно другому, моему читателю. Каждый человек, прожив долгую и сложную жизнь, оглядываясь назад, и, мысленно проанализировав свой путь, как говорится в народе «опосля», часто видит в этой круговерти свои досадные ошибки, большие и малые. И если б природа подарила ему возможность начать жить сначала, то, исправив их, теперь он смог бы, как ему кажется, очутиться в иное нужное русло. Можно ли учиться «правильно» жить, изучая чужой жизненный опыт? Тут многое, пожалуй, еще зависит от самого учителя. Смогу ли я дать что-то полезное в этом деле пусть и рассудит сам читатель, прочитав эту мою откровенную книгу.

ПЕРВЫЕ ШАГИ

Я родился на Урале, а точнее в п. Кытлым, Иссовского р-на Свердловской обл. Наша семья переехала в этот поселок «…где золото роют в горах» при эвакуации из Москвы во время войны. Мне тогда было 2,5-3 года. Помню только себя отрывочно.

Вот едем мы где-то вечером на телеге на самой вершине горы. В самом внизу петляет дорога, на ней как мне казалось мчатся «детские машинки» с горящими фарами.

Мама, прошу я, подай мне эту машинку? Мама смеется, говорит: Это не игрушка, сынок. А мне так хотелось иметь такую машинку, поиграть с ней.

В таком детском возрасте все представляется в ином свете. Запомнилась такая картина: сижу в комнате один, открыл окно на улицу, дом одноэтажный, деревянный, наблюдаю за людьми, редко проходившие мимо окна, люди ниже окошка. Вдруг вижу что-то такое непонятное, идет по тротуару какое-то чудовище с белой щетинистой кожей и розовым пятачком, и что самое главное величиной с коровы. Я испугался, сразу закрываю окно, и долго, затаившись жду когда это чудо пройдет мимо. Потом вновь выглядываю в окно, и, слава Богу, это оно куда-то исчезло. Такое впечатление показалось для меня при первой встречей со свиньей.

А вот и первая наука. Выхожу весной во двор, там весело играют ребята, моего возраста и постарше. И я присоединяюсь к ним. Напротив нашего дома стоит бревенчатый сарай, с двухскатной крышей и с сеном на чердаке. На сарай приставлена деревянная лестница, но несколько короткая, она не достает верхние два венца. Ребята шустро залезают по лестнице на сеновал, и меня приглашают это сделать. Я тут за компанию тоже каким-то образом залез на лестницу да, вспомнил, ребята за руки меня подняли на этот сеновал. О, как интересно!.. Но потом нужно спускаться обратно, но страшно боюсь, не достаю ногой первую перекладину… Что делать? Тут опять кто то из ребят мне советует: Не бойся, давай ногу я буду держать и ставить куда надо!.. Если б не эта помощь, то наверняка свалился бы с этой высоты. То же самое такое случается, когда залезаешь на дерево делать это куда легче, а вот спускаться всегда труднее. Альпинисты тоже об этом говорят: взойдешь на вершину, а спуститься самостоятельно не всегда получается, и многие от этого гибнут. Как любил повторять, разрабатывая план операции, легендарный партизанский командир Сидор Ковпак: «Прежде чем зайти в Божий храм подумай, как из него выйти». Это я потом уяснил себе на всю жизнь.

За детьми в таком возрасте нужен глаз, да глаз. Однажды чуть было не был убит или покалечен. Выхожу во двор, а посреди двора лошадь, сено жует. Красивая, да и какое-то детское тогда уже сложилось мнение о лошадках, что они очень добрые. Подхожу к лошадке сзади и глажу ее ладонью, стоя чуть немного сбоку. Вдруг лошадь дернулась, подняла кованое копыто, и мне со свистом ударила по уху. Была ли на мне кровь не помню. Только от боли и обиды я громко заревел. Тут только мама подоспела и стала успокаивать. А ведь могло это копыто и попасть прямо в лицо. Видел позже у некоторых взрослых такие следы на лице. Просто случай спас от беды.

Сейчас особенно опасны для малышей качели. С Сашкой, с моим внуком, решил как-то сходить погулять. Только, с подъезда вышли во двор как внук, увидев качели, вдруг неожиданно вырвался у меня из рук и помчался к ним. Они двойная И самое страшное, что на одной катается девочка. Я пытаюсь его остановить, кричу:

Саша!..Саша!.. Куда там! нацелился и не остановить, ни догнать, уж такой шустрый был. Девочке кричу, чтобы остановилась. А той и невдомек, почему я ей кричу. Испугался я, даже пот прошиб при мысли: а вдруг он подскочит под это качающееся железо… век бы тогда себя не простил.

На Урале я впервые встретил и грозу. Особенно она впечатляет в горах над лесом. Мы всей семьей (шесть душ: мама, сестры и я) ходили собирать черную смородину на плантации совхоза с натуральной оплатой: третье ведро наше. Сборщиков и без нас хватало, но мама взяла нас с собой, чтобы мы поели ягод. Среди смородин попадалась и красная малина, но редко, «чужие тети» тоже ее собирали. А я пошустрее всех был, вперед забегу женщин и оберу лучшие ягоды. Это вызвало недовольство одной из них, начала ругаться, пригрозила пожаловаться, что мы не столько собираем, сколько съедаем. Но мама все равно нам шепотом разрешила: «ешьте, ребята, ешьте!..» и я все равно это делал, но не так заметно… И вот только мы собрали свои корзинки, как на вершине горы с лесом, вдалеке от нашего плоскогорья засверкала молния, пошел ливневый дождь. Бегом побежали назад, домой. Где-то на пути остановились возле ларька заготовительной конторы1, и мама отдала большую часть корзин с ягодами. А мне было обидно, зачем она это сделала, мы так старались…

Вспоминаю сейчас эту сцену, и мне почему-то всегда слышится песня: «Шумел сурово брянский лес, и молнии над тучами блистали…» (кажется такие слова, посмотреть в песеннике).

ВСТРЕЧА С ОТЦОМ

Я гулял где-то во дворе и уже к вечеру захожу в дом. Смотрю, внутри темноватой комнаты, освещенной свечой на столе, мама стоит рядом с каким-то высоким, красивым мужчиной в военной форме, с бравыми усами и смотрят на меня2.

Леша, это твой папа! говорит мама.

Я стою в растерянности: стоит передо мной совершенно незнакомый человек и что я должен делать в этой ситуации? Какая-то интуиция мне подсказывает, что я должен броситься к нему в объятия с радостью и поцеловать. Но мне совершенно не хочется искусственно радоваться, я не знаю этого человека. А они ждут моей реакции. И я начинаю соображать, что мне хоть и не хочется, но при встрече к «папе» нужно все-таки броситься к нему в объятия. И я, преодолев себя, делаю это…

Отец подкинул меня к верху, а потом за столом посадил меня на колени, подарив сверкающую бензиновую зажигалку.3 От него приятно пахло табаком и еще чем-то, что могло быть только от мужчины, с которым можно вполне чувствовать себя всегда в безопасности… Они о чем-то долго разговаривали, спорили, и под конец начали драться стульями. Я не выдержал и, хотя мне было очень страшно, встал между ними и как мог строго сказал отцу:

Не смей маму бить!.. От неожиданности они прекратили скандал…

Как потом я узнал, у отца на фронте был роман с женщинами. Потому и уже война кончилась, а он не хотел возвращаться в семью, приехал же умолять мать отдать детей в детдом. Но мама не согласилась. А принудил его возвратиться в семью военком. Он сказал маме: «Я напишу об этом в часть, и если он не вернется, ему там промоют мозги как коммуниста, и в случае чего снимут звание старшего лейтенанта. Помогать мы вам теперь больше не можем. У нас много еще осталось таких одиноких женщин».

В ЭВАКУАЦИИ

Тут я должен немного остановиться и рассказать на примере своей мамы о наших русских женщинах героинь, оказавшихся в эвакуации в Сибири.

Я смутно представляю, как маме было тяжело одной самой выстоять в эти трудные военные годы и растить пятеро детей. В начале войны наша семья была эвакуирована из Москвы. По рассказам мамы здесь ей в полную меру пришлось испытать и голод, и холод, бандитизм дезертиров. Самая же трудная проблема была с хлебом. Маме приходилась заниматься спекуляцией и за сотни верст по тайге, где пешком, где поездом на «кукушке» (узкоколейка) ездить из Кытлыма в Казань, где обменивала мыло на хлеб и обратно нести в рюкзаке тоже, чтобы сэкономить на хлеб. Особенно трудно было зимой. Уходила чуть свет и не всегда успевала возвратиться назад, а мы в это время грелись возле холодной печи (моя сестренка тогда подхватила воспаление легких, а позднее и порок сердца, всю жизнь от простуды у нее гноились уши, частично потеряла слух). Путь ее предстоял через какие-то татарские селения, запомнилось село или деревня по названию Шемордан в Башкортостане.. По карте сейчас определил только от этого промежуточного пункта расстояние до Казани 131 км. Поселок же Кытлым, где мы жили еще дальше, в соседней Свердловской области. Даже сейчас, по спутниковой карте все улицы непосредственно соприкасаются с таежным лесом. С благодарностью вспоминала она татар, которые всегда помогали ей, чем могли, приглашали в дом согреться, попить горячего чая, а иногда угощали горячей картошкой. Но это в дневное время. А однажды мама задержалась и пришла в какую-то деревню уже в темноте. Постучалась в окошке, но хозяйка побоялась открыть дверь из-за дезертиров. Взглядом показала на баню, мол, иди, ночуй в ней. Она зашла в баню, нащупала в темноте печь с лежанкой. Но едва легла на ней и протянула ноги, как вдруг что-то отдало по ее ступням. «Что это мешает? подумала она, нагнулась и нащупала чьи-то ноги. Оказалось рядом висит, покончившись с собой дезертир. Так и пролежала с ним всю ночь на печи: мертвого чего бояться?