Русский акцент - Самуил Ходоров

– Боря, немедленно прекрати пить свой коньяк, – перебила его жена, – что за высокопарный бред ты несёшь в праздничный день? Что ещё за рельсы ты придумал? О какой такой станции ты говоришь?

Борис, не обращая ни малейшего внимания на реплику жены, неистово продолжал:

– Я не хочу мчаться к этой станции. Не остаётся нам, Танюша, ничего другого, как на полном ходу спрыгнуть с этого быстро несущегося поезда.

– Боренька, дорогой, ты часом не заболел, – забеспокоилась Татьяна, – может всё-таки ты переведёшь свои аллегории и иносказания на простой человеческий язык.

Борис снова потянулся к рюмке, которую Татьяна предусмотрительно отодвинула на недосягаемое для него расстояние, то же самое она проделала с открытой пачкой сигарет. Тогда он, резко привстав из-за стола, порывисто выкрикнул:

– Всё, дорогая Танечка, мы уезжаем, мы эмигрируем в нормальную страну, называемую Израиль. И никаких запятых. Сегодня я ставлю жирную точку, разумеется, с твоего искреннего согласия.

Борис рассеянно смотрел на свою жену. От его блуждающего взгляда не ускользнуло, как судорожно вздрогнули её плечи, как сквозь выступающие слёзы в её зелёноватых глазах выразилось полное недоумение и беспросветная растерянность. Нервно постукивая нежными пальчиками по жёлто-красным яблокам, изображёнными на натюрмортной клеёнчатой скатерти, она чуть слышно выдавила из себя:

– Во-первых, в Израиль не эмигрируют, а репатриируются, точнее, туда евреи возвращаются на историческую родину. На иврите этот процесс называется коротким словом «алия».

– Откуда такие энциклопедические познания, – удивился Борис, перебивая жену.

– А во-вторых, Боренька – продолжила Татьяна, – я не верю своим ушам. Ты ли это? Ты разве не помнишь, какой скандал ты мне закатил при знакомстве с тобой, когда я только заикнулась о переезде в Израиль?

– Так это было лет пятнадцать назад, – вспылил Борис, – время было другое, да и момент инакомыслия тогда ещё не наступил.

– Ишь, как заговорил сейчас, – повысила голос Таня, – всю жизнь свою свято верил в учение Маркса и Ленина, считая его всесильным и верным. Да и искренней любви к советской родине у тебя было, наверное, больше, чем у всех членов Политбюро ЦК КПСС вместе взятых. Что случилось, Боря? Может, сходишь на приём к психиатру?

– К чёрту психиатров и психоаналитиков, – замахал руками Боря, – я здоров, как никогда. Просто, Танечка, изменились жизненные коллизии. Изменилась объективная реальность. Я, действительно, никогда не был антисоветчиком и диссидентом, я всегда считал, что не существует общества идеальнее, чем коммунизм. По правде говоря, я и сейчас так думаю. Только сегодня я понял, что построить такое общество невозможно.

– И что из этого следует? – спросила Таня, импульсивно наливая в рюмки оставшийся коньяк.

– Танюша, дорогая, снова повторяю тебе, что этот безумный мир изменился. Давай, пока мы ещё относительно молоды, попробуем начать жизнь с чистого листа.

– Борис, ты хоть себя слышишь? О каком таком чистом листе ты говоришь? Ведь у нас здесь есть всё: прекрасная квартира в центре Москвы, твой высокий социальный статус и очень-очень приличная зарплата. Ты многого добился, благодаря своим профессиональным знаниям, неуёмной энергии и бешеной настойчивости. Что же ты ещё хочешь?

– Танюша, я вижу, ты не понимаешь, это, как ты называешь, всё, что у нас есть, рухнет в одно мгновение. Уже рухнуло. Ты просто в силу своей природной близорукости пока этого не замечаешь. Что я ещё хочу? Да, пожалуй, только одного: чтобы ты и я, чтобы наши замечательные девочки без оглядки чувствовали себя свободными гражданами свободной страны.

– Боренька, милый, я понимаю, что ты способный человек. Но, как ни странно, этих самых способностей к иностранным языкам, даже вооружённым, взглядом, у тебя не просматриваются. А иврит, насколько я понимаю, совсем не простой язык. Найти работу без знания языка просто нереально. Как и с чего мы будем начинать и в соответствии с этим, на что будем жить?

– Будем, дорогая, учиться осваивать новую профессию, профессию эмигранта или, как ты говоришь, репатрианта. Точно так же, как я учился быть астрономогеодезистом, работая в экспедициях в тундре и в тайге, в горах и в степях; учился писать диссертацию и быть учёным, учился руководить, мною же созданной, большой инженерной фирмой.

– Боря, я страшно боюсь, я боюсь изнуряющей израильской жары, я боюсь змей в пустыне Негев, а ещё я боюсь арабских террористов и что мы с тобой пополним армию нищих и безработных.

– Танюша, родная моя, не забывай, что я рядом с тобой, а вместе мы не пропадём ни на какой географической широте и на долготе тоже. Ты мне только скажи одно слово – поехали. И тогда в самое ближайшее время мы пересечём границу нашей многострадальной страны и, минуя дугообразные параллели и меридианы, окажемся на своей обетованной исторической родине.

Татьяне ничего не оставалось, как встряхнуть свои длинные угольные волосы, тяжело вздохнуть и отрывисто, как Юрий Гагарин перед первым полётом в космос, вскрикнуть:

– Поехали!!!

С этого момента душевное состояние Бориса стало напоминать большой раскрытый чемодан, в который надлежало сбросить всё накопленное за четыре десятилетия его жизни. Собирать его было совсем непростым делом. Речь шла не о том, чтобы скинуть в кожаное вместилище фарфоровые сервизы, атласное постельное белье, замысловатую кухонную утварь и книги, которые красовались разноцветными корешками в двух просторных шкафах. Прежде всего, надлежало надёжно спрятать прошлое в самые потайные уголки душевной сердцевины. Под прошлым подразумевались картинки далёкого детства. Их нельзя было спрятать даже в самый огромный баул. Это ярко-красный грибок в песочнице детского сада в вытянутом переулке с красивым названием Сивцев Вражек. Это и незабвенные годы, проведенные в старинной, тускло-пепельного цвета, школе в Староконюшенном переулке, и блаженное время учёбы в столичном институте инженеров геодезии и картографии. Это также альпинистские восхождения в высокогорьях Кавказа, Памира и Тянь-Шаня. Следовало также утаить в этой сердцевине любимую работу инженера-геодезиста в голубой сибирской тайге Забайкалья и полярной тундре Чукотки, аспирантуру, защиту диссертации и преподавательскую деятельность в должности доцента кафедры космической геодезии. Ещё надлежало не забыть первые робкие и дрожащие поцелуи с рыжей длинноногой одноклассницей Люськой и, опять-таки первый, сумбурный будоражащий секс в палатке со скалолазкой Ниной в ущелье Безенги на Кавказе. А разве можно предать забвению неожиданное знакомство с Таней, их бурный и скоротечный роман, завершившийся закономерным скреплением подписей во Дворце бракосочетаний. Никак не может улетучиться из памяти и эпохальные моменты рождения дочерей Светочки и Наташеньки, которые стали любимыми неразрывными элементами его повседневья. Подсознание Бориса навязчиво твердило ему, что практически на все события, проходившие в прошлом, был наклеен гипотетический ярлык «впервые». Теперь, похоже, этот же экслибрис будет приурочен к предстоящей эмиграции. Ведь перелёт за кордон, за пределы железного занавеса, за пределы СССР или, по образному выражению президента США Рональда Рейгана, «империи зла», Борис со своей семьёй совершит впервые.

Глава 2. Разбитое корыто

Бедуин в белой с красным орнаментом куфие отвязал верблюда и величаво прошёл мимо окна, возле которого стоял Борис. Верблюд медленно повернул голову к окну, внимательно посмотрел на него и, как показалось Борису, подмигнул ему своим большим треугольным глазом, словно пытаясь промолвить:

– Привет, дорогой, добро пожаловать в наши Палестины, будем жить дружно!

Борис отпрянул от окна, мысленно посылая длинношеего «корабля пустыни» в те самые отдалённые места, откуда он приплыл. Он хотел пройти на кухню и заварить себе утренний кофе, но споткнулся о чемодан, который ещё не успели распаковать. Его падение на, покрытый керамической плиткой, пол и вызванное этим протяжное ругательство разбудило Татьяну:

– Боря! Что случилось, – просыпаясь, забеспокоилась она.

– Случилось то, что вместо кисельных берегов обетованной земли, мы оказались в жаркой пустыне, – про себя подумал Борис.

Татьяне он озвучил первое, что пришло ему в голову:

– Да что-то не спится, дорогая. Да и надо идти очередь занимать в «мисрад клита» (министерство абсорбции).

Борис наспех выпил чашечку нехитро приготовленного кофе, который здесь называли странным словом «боц», переводимое как «грязь», что в принципе соответствовало действительности, так как в чашку засыпался натуральный кофе, который после залития его водой превращался в тёмное месиво. Пешеходная часть магистральной улицы столицы Негева Беер – Шевы, по которой Борис быстро продвигался к конторе, занимающейся новыми репатриантами, тоже была покрыто месивом, только не кофейным, а песчаным. Расхожее клише, что у природы нет плохой погоды, здесь явно не срабатывало. Сегодня в Израиле бушевало не очень приятное явление, называемое хамсином, что являло собой жаркий ветер с примесями пустынного песка, который дует с Африки. Сероватая мгла, разбавленная сорокаградусной жарой, буквально поглотила мыслительный тонус Бориса.