Интимный дневник «подчиненной». Реальные «50 оттенков» - Софи Морган

– Хорошая девочка. Я знаю, как это было сложно. Теперь вставай, пойдем домой и закончим там. Сегодня слишком холодно для уличных развлечений.

Он заботливо помогает мне встать. Мы проходим мимо вас, рука об руку. Он улыбается. Кивает. Вы почти киваете в ответ, а потом спохватываетесь и пытаетесь понять, какого черта вы тут делаете. Я сосредоточенно смотрю в землю, опустив голову.

Вы видите, что я дрожу. Но вы не можете знать, насколько меня возбудил этот эпизод. Насколько тверды мои соски, стиснутые бюстгальтером. Не понимаете, что моя дрожь вызвана выбросом адреналина от всего того, что только что произошло на ваших глазах, а не только холодом и унижением. Не знаете, как мне это необходимо. Как это дополняет мою жизнь таким образом, который я не могу до конца объяснить. Что я ненавижу это и одновременно люблю. Жажду этого. Страстно желаю.

Но вы не видите ничего. Только дрожащую женщину с грязными коленками и шаткой походкой.

Это моя история.

Глава 1

Первый опыт

Скажу сразу: я не извращенка. Ну, не более, чем кто-либо другой. Если вы придете ко мне, вас больше поразит гора немытой посуды в раковине, чем моя нора. Нора, ни больше ни меньше, поскольку стоимость жилья в городе так высока, что мне просто повезло найти квартиру с гостиной, которую с моими деньгами я могу снимать сама. Скажем так, другого выбора у меня не было.

Итак, если говорить надоевшими стереотипами, я не тряпка и не простушка. Я не горю желанием стоять целый день у плиты, пока кто-то охотится и собирает для меня плоды, а я поддерживаю огонь в домашнем очаге. И, честно говоря, повар я довольно дерьмовый. Увы.

Однако иногда, когда мне есть с кем позабавиться, я бываю слишком покорной. Глядя на меня, этого не скажешь. Это просто одна из сторон моей личности, одна из черт моего непостижимого характера, которые делают меня такой, какая я есть. У меня в характере есть необъяснимое желание упрямо спорить, зная, что я не права, и издеваться над 99% телепрограмм, обожая оставшийся 1% до такой степени, которая пугает даже меня.

Я журналист, пишу для местной газеты. Я люблю свою работу, и, хотя говорить об этом, вероятно, не стоит, моя склонность к подчинению на нее не влияет.

Я считаю себя феминисткой. И несомненно, я независима. Способна. Контролирую ситуацию. Это то, что доставляет мне удовольствие, хотя может показаться несовместимым с моим сексуальным выбором. Некоторое время это беспокоило и меня. На самом деле беспокоит и сейчас, но, по-моему, в жизни существуют более серьезные поводы для переживаний. Я взрослая женщина и, как правило, нахожусь в здравом уме. И если хочу расслабиться с человеком, которому доверяю, и заняться тем, что доставит удовольствие нам обоим, я считаю это своим правом. Я ведь не делаю этого там, где могу испугать маленьких детей или животных. Я несу ответственность за свои действия и выбор.

Но у меня ушло немало времени на то, чтобы прийти к этому. Если бы это слово – путь – не было присвоено реалити-телевидением и превращено в то, что одновременно вызывает тошноту и требует подборки видео под рокопопс, я бы сказала, что это был долгий путь, благодаря которому и возникла эта книга. Это не манифест и не практическое руководство. Моя книга о том, как я обнаружила в себе и исследовала эту склонность, в ней – мой личный опыт, мои мысли. Спросите другого подчиненного, о чем он или она думает и что для него или нее означает быть подчиненным, и книга будет совершенно другой.

Сейчас я понимаю, что моя склонность к подчинению проявилась в раннем возрасте, хотя тогда я назвала бы это иначе. Я просто знала, что есть вещи, которые вызывают во мне трепет, о которых мне нравилось думать, но не понимала почему.

Конечно, ребенком я ни о чем таком не задумывалась – я просто росла в хорошей семье среднего класса. Мне жаль развеивать миф, но мое прошлое не таит глубоких травм, и в годы становления у меня не было недостатка ни в чем, что могло бы спровоцировать мою нынешнюю любовь к грязному сексу. У меня не было комплекса Электры, не было жутких страстей в семье, и мое детство – к счастью для меня – было счастливым, простым и полным любви. Мне повезло и до сих пор везет с семьей: мы очень разные, и я искренне благодарна судьбе за то, что они у меня есть.

Я росла в красивом доме с мамой, папой и братом.

Моя мама, работавшая бухгалтером до моего появления, посвятила свою жизнь нашему воспитанию и всегда была душой семьи. Она проводила с нами много времени, помогала взрослеть, будь то помощь с домашними заданиями или игры с нами в саду. Мама никогда не была сторонним наблюдателем: если мы катались на роликах, она каталась с нами. Но главной ее страстью был ремонт, который она делала сама.

У папы был собственный бизнес, он самый трудолюбивый человек из всех, кого я знаю. Кормилец во всех отношениях, благодаря которому в детстве мы получали все, что хотели: велосипед, путешествия (к счастью, мама всегда следила за умеренной выдачей этих подарков) и домашний уют. Он умен, обладает чувством юмора, и в нем живет тяга к приключениям, которую я, кажется, унаследовала, как и независимость духа и не требующее извинений чувство «я такой и есть», которое он поощрял в своих детях вопреки взглядам собственных родителей, считавших, что делать следует то, что ты должен, а не то, что ты хочешь.

Мой брат во многом полная моя противоположность. Я обычно довольно спокойная и чувствую себя наиболее комфортно среди близких, он – душа компании, тот, кто заражает энергией окружающих, кто умеет добиваться своего. Попади я в беду, я бы в первую очередь позвонила в три часа ночи именно ему – не в последнюю очередь и потому, что он ведет практически ночной образ жизни. Мне очень повезло, что этот мужчина, который, вероятно, будет рядом со мной дольше, чем кто-либо другой, такой замечательный. Хотя (это покажется смешным и противоречивым), если оставить нас на три дня вместе в семейном кругу на Рождество, мы превратимся в подростков, спорящих о том, кто проводит в ванной слишком много времени (кстати, обычно – он).

В нашем уютном двухквартирном доме был зверинец: золотая рыбка Голди (не судите меня строго: мне было три года, когда я дала ей имя), хомяк Сырник и собака Барри, которую я назвала в тот период, когда задавалась вопросом: «Почему собаки не могут иметь человеческие имена?» (ответ нашелся довольно быстро, когда мой бедный отец бегал по парку, выкрикивая «Барри!» так, что это, несомненно, пугало других собачников). Я всегда любила животных, и одно из моих самых ярких воспоминаний связано с тем, как я хоронила найденную в саду мертвую птицу – против воли мамы, которую, конечно, волновали вопросы гигиены. Когда она узнала, что я все же перенесла эту птицу к месту погребения и устроила заупокойную службу в присутствии брата и соседских детей, меня с позором отправили в свою комнату. Это наказание – рукоприкладство у нас не практиковалось – таковым для меня вовсе не являлось. Моя комната, полная книг, на которые я тратила все карманные деньги, была одним из моих любимых мест, и я с удовольствием часами сидела на подоконнике, читая и наблюдая за миром из окна. Но на этот раз «арест» показался мне несправедливым. Я написала письмо Дэвиду Беллами[1], в котором рассказала о деспотичной обстановке, в которой мне приходится жить, где отвергается охрана природных ресурсов и равнодушные люди не обращают внимания на мертвых птиц. Он не ответил, и это было, пожалуй, к лучшему, поскольку, скорее всего, посоветовал бы слушаться маму, а это меня рассердило бы еще больше. Это было самым серьезным разногласием с мамой за все детство, что говорит о том, что я никогда не была прирожденной бунтаркой. Я тихо занималась своими делами и не пыталась нарушать границы, главным образом потому, что могла делать почти все, что хотела, и не испытывала потребности вступать в споры. Должна признать, ситуация изменилась, когда я повзрослела.