Курляндские ветреницы - Игорь Кабаретье

– Итак Лилия, что с вами случилось? – сходу начла меня пытать тётушка Анна.

Илзе, которая проходила в этот момент мимо, спасла меня, вытащив, буквально за воротник, из этого затруднительного положения.

– Мадемуазель была столь тороплива, стремясь увидеть мадам Кетлер и свою подругу, что чуть не сломала себе руки, ноги и голову. К счастью, всё закончилось лишь разорванным платьем.

– Бедное дитя! – Воскликнула мадам Кетлер, – сколько ей пришлось испытать.

И когда, казалось, весь мир ополчился на меня, и я не ожидала от него ничего, кроме очередной пощёчины руками моей тёти, я была настоль поражена и взволнована этими ласковыми словами, безмерной добротой нашей гостьи, что у меня на глаза навернулись слёзы. Все полагали, что я плакала от боли, которую причинила себе при падении, и тётушка даже стала поднимать подол моего платья, чтобы рассмотреть колени. Все увидели, что они были содраны, и Кати, видя кровоточащую рану на моей ноге, не смогла сдержать крик.

– Ничего страшного, – сказала тётя Анна, – я приложу только немного арники2 на рану.

Мне сделали перевязку с мазью из этой травы, причинившей моему телу больше боли, чем моё падение, и тётя сказала, что мне нужно полежать в моей комнате. Кати захотела сопроводить меня, и мы вместе поднялись ко мне.

Кати стала очень красивой девушкой, хотя в прошлом году при нашей последней встрече я её оставила худой и бледной девчонкой. Сегодня же я нашла Кати пухленькой, свежей и розовощёкой девицей. Её глаза были более живыми и хитрыми чем когда-либо, а рот, с сильными и пухлыми губками, был постоянно приоткрыт и обнаруживал очень красивые белоснежные зубы, самые прекрасные, из виденных мной до сих пор. У неё была красивая причёска и элегантный наряд, который заставил меня устыдиться моего внешнего вида. Даже моё новое платье, если бы я смогла его сохранить в целости и сохранности, казалось очень бедным по сравнению с её шёлковым нарядом с розовыми строчками в линиях и цветными узорами кружев. Ворот платья Кати соприкасался со шляпой, увенчанной великолепными черными перьями… и мне от унижения моей бедностью захотелось сорвать со своей груди мой золотой крестик, когда я бросила свой взгляд на кольца, которые украшали её пальцы. Считая Кати прекрасно одетой по сравнению с собой, я испытала досаду и горечь в груди, которую слишком явно выказала поначалу Кати, отвечая на все её разлюбезные и радостные вопросы односложными словами, но как только я начала раздеваться, Кати поспешила мне услужить, расшнуровывая корсет на моём платье. Когда я вышла, как из чехла, из моего платья и подъюбников, свалившихся пухлой горкой на ковре, Кати воскликнула:

– О! Какая у тебя красивая кожа, и здесь, за городом, она, кажется, имеет экстраординарный цвет и шелковистость!

Я была сконфужена таким интимным комплиментом, и не знала, как отвечать на такую любезность, но моя досада на подругу начинала улетучиваться.

Внезапно, когда я собирался одеть новое платье, я почувствовал, что кто-то обнял меня за ноги и стал целовать низ живота. Взглянув, я увидела, что это Кати встала на колени передо мной и стала обнимать и ласкать меня таким образом. Я стала краснее солнца, моё сердце было готово выскочить из груди:

– Остановись, – воскликнула я, – остановись… что будет, если зайдёт моя тётя! Ты же знаешь, что это неприемлемо… обнимать и целовать такие места.

– Какой вздор, – рассмеялась Кати, поцеловав меня в последний раз прямо в мои курчавые завитки между ног, и позволив снова упасть вниз моей рубашке, которую она перед этим задрала вверх, медленно поднялась с колен.

В этот момент зазвонил колокольчик, возвещающий о времени обеда. Я наспех закончила мой туалет, и мы с подругой спустились вниз, не разговаривая между собой. На столе мы сидели рядом друг с другом, и при каждой перемене блюда Кати прижимала свою ногу к моей или нежно брала меня за руку. Я говорю – после каждого блюда, так как Кати очень любила поесть и наслаждалась пищей, да к тому же усердно запивала съеденное вином. Тетушка Анна была достаточно шокирована увиденным, и тем, что мачеха Кати не преподаёт ей уроки трезвости. Кати же в столовой комнате была не более стеснительна, чем в мой спальне. Она пила большие бокалы неразбавленного вина, ела чрезвычайно много, и когда она пила и ела, то одновременно ласкала свой живот, издавая вздохи удовлетворения, как бы говорящие: «Какое наслаждение!» Её мачеха выглядела абсолютно безразличной к поведению своей падчерицы, и даже наоборот, казалось, хвалила её, поскольку довольствовалась лишь тем, что что хохотала, увидев, как Кати, опьянев, стала бросать за столом туманные реплики о том, что у неё есть одна необыкновенная тайна.

Буквально отяжелев после обильного обеда и изрядного количества вина, да и от стоявшей духоты из-за жаркого дня и оживлённого и непринуждённого разговора, мы почувствовали некоторую усталость, поэтому были счастливы, когда встали из-за стола и вышли на свежий воздух в сад.

В то время, как тётя Анна гуляла с мадам Кетлер по дорожке во дворе, я заставила Кати выйти в сад, чтобы лишний раз не попадаться на глаза моей надзирательнице, и когда мы шли по тенистой аллее, Кати вдруг бросилась на мою шею и стала целовать меня в рот, в то время как её рука блуждала между моих ног. Я растерялась и посмотрела на Кати со страхом, как если бы она была настоящим чёртом, но этот бесёнок был столь красив, со своими белоснежными зубами и блестящими глазами, что разум мой помутился и я вдруг, в свою очередь, обняла её, схватив за руку, которую она прислонила к моему телу. Затем мы зашли в беседку, и Кати мне нежно приказала:

– Закрой глаза и открой рот!

Я ей повиновалась, словно маленькая собачка, и сделала то, о чём она меня просила. Я почувствовала, как она просунула свой язык мне в рот, словно поместила в него прелестную шоколадную конфету. Я, улыбаясь, открыла глаза и увидела, что у неё в руках действительно было несколько конфеток, которые она за обедом взяла прямо из коробки. Я одновременно была удивлена и поражена её отвагой.

– А если бы тебя увидели? – спросила я Кати.

– И что! – ответила она, – что бы они мне сделали…?

Между тем, она положила другую шоколадную конфету себе в рот, после чего, высунув её на языке, вложила в мои открытые губы и рот.

– Садись, – воскликнула она, и затем, и взяв меня за руку, вынудила присесть на скамейку в беседке напротив неё, и тут же положила свою руку между моих ног и, к моему большому смущению, она, проникнув в самый низ моего живота, стала ласкать края моей промежности со словами: «Пока мои пальчики заняты таким приятным делом, оближи хорошенько и со вкусом этот орешек в шоколаде, почувствуй его вкус, представь, что ты вкушаешь не конфетку, а мой язычок… мои губки в своём ротике.»

Я снова безмолвно повиновалась ей, а затем положила конфетку в свой рот и передала её на своём язычке назад в губы Кати. Она съела драже с такими глазами, которых я не видела никогда прежде. Казалось, что моя подруга попала прямиком в рай. Затем она впилась в мой рот, нежно обняв своими руками, и прошептала:

– Моя дорогая, как я тебя люблю!

Я её, в свою очередь, целовала, чтобы отблагодарить за ласку, но не испытывая при этом того удовольствия, которое, казалось, ощущала Кати. Она была удивлена, что я не вложила в этот поцелуй столько же жара, сколько она сама, и на мгновение замолчала, что меня испугало. Вдруг Кати медленно произнесла:

– Моя дорогая, когда ты вечером лежишь в своей постели, тебя не посещают никакие желания…?

Кати замолчала, а я, чрезвычайно удивлённая этими словами, воскликнула:

– Какие желания, о чём?

И когда её губы приоткрылись, чтобы ответить мне, я вдруг услышала голос моей тёти, звавшей меня, и не ожидая ответа Кати, побежала к тётушке, а она последовала за мной.

Тетя Анна нам сообщила, что мы поедем в дворец Грюнхов, что был в двух верстах от нашего дома, и в котором мадам Кетлер раньше не бывала. Она нам приказала быстро подготовиться к визиту, потому что карета, которая должна была нас отвезти, уже стояла у ограды сада.

– Какой прекрасный шанс попасть во дворец Грюнхов, – сказала я Кати. – Ты не можешь себе вообразить, на сколь интересно посетить этот замок. Кажется, что его главная башня была построена ещё во времена самого Готхарда, первого герцога Курляндии и Семигалии, да и окрестности вокруг замка чрезвычайно красивы.

Но Кати, казалось, не уделяла никакого внимания моим словам и историческим познаниям, которыми я так гордилась, хотя её глаза не отрывались от моего лица.

Мадам Кетлер и моя тётя первыми поднялись в карету вместе с врачом и местным судьёй, которые взялись нас сопровождать. Так как карета была довольна тесна для такого количества пассажиров, тётушка мне велела, чтобы я посадила Кати, которая была меньше меня, себе на колени. Поэтому я оказалась в карете между двумя господами и с Кати на себе.