Курляндские ветреницы - Игорь Кабаретье

Курляндские ветреницы

Игорь Кабаретье

© Игорь Кабаретье, 2017

ISBN 978-5-4485-7462-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I

в которой моя тётя Анна раскаивается в том, что проявила себя ласковой родственницей в день моего рождения

Разрешите представиться, меня зовут Лили, и вчера была годовщина моего рождения. Моя тётя, которая, обыкновенно, не проявляет в отношении меня излишков нежности, вдруг неожиданно явила чудеса небывалой любезности. Чтобы отметить мои шестнадцать лет, она подарила мне утром новое платье, из муслина1 с красивой отделкой, расшитое узорами в виде маленьких букетов лилий, а затем, на обед, наша кухарка Илзе приготовила один из тех пирогов со сливами, которые я столь люблю. Наконец, под вечер, тётушка, прежде чем уложить меня спать, вручила мне маленькую коробочку, перевязанную лентой. Я так неистово желала увидеть то, что было в этом нежданном даре, что мои пальцы не стали медлить, дабы развязать шёлковые ленточки, и я схватила ножницы, желая их немедленно разрезать, но тётя Анна, заботливая даже в мелочах, не дала мне это сделать и сама, развязав ленту, протянула мне открытую коробочку.

Я сразу заметила зарытый в кружева миниатюрный золотой крестик с цепочкой. Буквально обезумев от радости, я побежала на кухню показать теперь уже мой крестик Илзе, которая испустила такой же крик восхищения, как и я чуть ранее.

– Итак, – сказала тётя Анна, – а меня вы разве не поблагодарите?

– Конечно, моя тётя… моя добрая тётя.

Я бросилась на её шею и обняла так, как до этого обнимала только мою бедную маму. И тут же меня охватило сожаление за столь явное проявление чувств, хотя, что хоть немного может оправдать меня, так это то, что вызвано оно было неожиданным, совершенно не свойственным тётушке, необыкновенно нежным её обращением со мной, явлением, невиданным мной до сих пор. Моя покойная мама мне также делала не менее прекрасные подарки, и получала я их от неё гораздо чаще, но при этом она мне никогда не отвешивала пощёчин, в отличие от моей тётушки, нередко занимавшейся этим видом рукоприкладства. Между тем, моя любезная родственница усадила меня подле себя и стала держать длинную речь: «Моё дорогое дитя, – сказала она мне, – вам уже щестнадцать лет, и вы, следовательно, не являетесь больше маленькой девочкой. Пора вам избавляться от ваших недостатков и серьёзно отнестись к вашей жизни. У меня до настоящего времени не было повода жаловаться на вас, на ваше поведение, которое всё-таки, между тем, нельзя назвать образцовым, и вы это прекрасно знаете сами. Я должна была бы вас наказывать гораздо чаще, чем мне хотелось бы. Могу ли я рассчитывать на то, что отныне не буду нуждаться в том, чтобы делать это? Этот крест, который я вам подарила, должен восприниматься вами, как поощрение за то прилежание, которое я у вас заметила в последний месяц, что мы провели в провинции, и за которое я вас вознаграждаю сегодня. Пусть он вам напоминает о вашем возрасте и об обязанностях, которые отныне он на вас накладывает.»

Тетушка поцеловала меня в лоб и отослала спать. Я чрезвычайно гордилась этим подарком, сделанным только что, и одновременно была столь счастлива, что не решалась одеть на себя цепочку и поместить этот крестик на грудь. Я чувствовала, что после того, как совершу этот торжественный акт, я уже не буду прежней, моё чувство собственного достоинства достигнет новой ступени, небывалой доселе высоты. Я торжественно поднялась в мою комнату вместе с Илзе, которая помогла мне раздеться. Но как только я одела этот замечательный крест, сняв мой чепчик, юбки и распустив волосы, то тут же принялась прыгать по моей комнате, затем, в один момент, я бросилась ничком поперёк постели, и приподняв подол моей рубашки, позвала Илзе, которая в соседней комнате занималась тем, что раскладывала по полкам одежду.

– Илзе! Илзе! – Кричала я ей, – иди сюда, посмотри то, что ты не видела никогда, – и я подняла к верху свои ягодицы, выставив их на её обозрение.

Илзе расхохоталась, и желая наказать меня за моё непристойное поведение, хотела ударить по попке, но я, как молния, юркнула под одеяло. Спасшись таким образом от её ладони, я схватила Илзе за руку и увлекла на постель, умоляя рассказать какую-нибудь историю. Илзе знает тысячу разных, и она не стесняется говорить обо всём, что что ей известно. Она стала моей хорошей подругой, и частенько мне служила источником знаний. Илзе мне рассказывала о моём папе, которого я никогда не знала, и о красивой даме, которая пришла однажды в наш дом, чтобы увидеть его, и которую моя мама вытолкала взашей за дверь, что привело папу в бешенство, когда он узнал об этом.

– Значит мама иногда была и зла? – спросила я, – А ведь мне она запомнилась только необычайно добрым отношением ко мне… она меня никогда не ругала!

– Нет, – ответила Илзе, – ваша мама не была злой, ведь именно та красивая дама, что явилась в ваш дом, была плохой женщиной, которая вредила вашему отцу.

– И что, папа не замечал, что она нехорошая, – воскликнула я. – И как он мог не верить маме?

Казалось, что этот простой вопрос привёл Илзе в замешательство, и она мне ничего не ответила. Тогда я заставила её приблизиться ко мне и сказала ей на ухо:

– Я видела сегодня одного мужчину, который мочился стоя и не снимая свои брюки. Ты не знаешь, как они устроены, эти мужчины, раз для того, чтобы помочиться, им не приходится садиться на корточки, как нам. Он, как мне кажется, должен был испортить всю свою одежду, изливаясь таким образом. Илзе, послушай, должно быть в мире много таких безобразных и неряшливых людей, не правда ли? Или таких, как жена Пьера-каменщика? У неё такой огромный живот… а ведь его не было ещё в прошлом году, и он её настолько стесняет, что она теперь с трудом передвигается, нет, переваливается, как утка.

Илзе при этих моих словах взорвалась таким раскатом непосредственного смеха, который должен был разбудить весь дом, и моя тётя не замедлила тут же появиться на пороге спальни со свечой в руке.

– О! И что это означает? Одиннадцать часов ночи, а вы ещё не спите. Не желают ли барышни лечь спать? Илзе, и вы, Лилия, кто из вас желает заявить, что это именно он ещё хотел бы поболтать в столь поздний час? Давайте посмотрим, пожалуйста, кто из вас решится сказать мне такое прямо в лицо!

И так как я не шевелилась, она влепила мне сильную и звонкую пощёчину.

– Я прекрасно вижу, – добавила тётушка, – что именно этот крестик мне не следовало вам давать этим вечером, более подошёл бы кнут, чтобы научить вас послушанию.

После чего она задула свечу и ушла. Илзе тоже убежала. Столь внезапные перемены настроения моей тёти, удары и угрозы, сменяющие вознаграждения… всё это меня потрясло до глубины души, и я разрыдалась.

Я провела ночь, плача в подушку, и когда под утро стала забываться в тревожном сне, тётя заявилась в мою комнату.

– Вставай, лентяйка, – воскликнула она, – Госпожа Кетлер мне написала, что она собирается прийти к нам сегодня вместе со своей дочерью, вашей подругой, Кати, так что поторопитесь одеться.

Я наспех привела себя в порядок, быстро взгромоздив на себя своё новое красивое платье из розового муслина. Надежда увидеть мою подругу придала мне силы и проворность, и я едва сдерживала своё нетерпение, пока Илзе меня причёсывала. Потом я всё утро ходила туда сюда от моей комнаты к ограде сада. Наконец, устав ожидать госпожу Кетлер с её дочерью, моей подругой, я принялась, чтобы развлечься, делать записи в моем дневнике, которые вы сейчас, может быть, читаете.

Глава II. Любовная страсть Лили и Кати

Какие прекрасные моменты жизни я пережила вместе с моей подругой Кати Кетлер! Я даже не знаю, с какого места начинать мой рассказ, настолько я ещё расстроена воспоминаниями о том, что мы вместе испытали, и между тем, я получила такое наслаждение вчера, что я не могу удержаться от того, чтобы не рассказать об этом в своём дневнике самой себе, чтобы ещё раз насладиться случившимся в этот день, и это будет этаким способом снова доставить себе удовольствие благодаря своему воображению.

Как только я услышала шум колёс экипажа о мостовую проспекта и цоканье копыт лошадей, то сразу же спешно стала спускаться вниз, чтобы выйти навстречу моей подруге, и вдруг, запутавшись второпях в подоле платья, я упала на лестнице, набив себе шишку на лице и разорвав моё новое красивое платье. Я была настолько испугана и опечалена этим падением, которое мне, возможно, будет стоить, из-за моего испорченного платья, строгого внушения тётушки, и вероятно, даже порки, что когда мадам Кетлер, Кати и моя тётя вошли в вестибюль, я осталась стоять неподвижно, чрезвычайно стесняясь своего вида, не представляя, как мне держаться перед ними, и какой любезности или острастки опасаться.