Белая горячка - Буало-Нарсежак

- Да.

- Хлопотная у тебя жизнь.

- У меня есть секретарша. Приходится выкручиваться. Впрочем, надолго я там не задерживаюсь.

- И никто не догадывается, что?..

- Не думаю. Мы всегда вели себя осторожно.

- А когда встречаетесь здесь? Я покраснел, поднес стакан к губам - он был пуст.

- Мы никогда не встречаемся в самом Клермоне, только в окрестностях. В Риоме, в Виши...

- Да, вот это любовь, - задумчиво протянул Клавьер.

- Да нет же!..

Нужные слова все время ускользали от меня.

- Все это не совсем так... Попробую коротко выразить суть наших отношений, чтобы ты лучше понял. Мы с Марселиной знакомы еще с лицея. В наших отношениях осталось много от былого товарищества... понимаешь, что я хочу сказать? Общее у нас с ней то, что у обоих жизнь не удалась; мы вроде собратьев по несчастью. Она рассказывает мне про то, как. живет без меня, а я - как живу без нее.

-.И таким вот образом вы находите способ еще больше мучить друг дружку, когда оказываетесь вдвоем?

- И да, и нет. Несмотря ни на что, мы счастливы. Если хочешь, мы не в силах обойтись друг без друга.

- Все это нелепо, - сказал Клавьер. - Она знает, что ты пьешь?

- Догадывается.

- Во всяком случае, она видит, в каком ты состоянии. И ее это устраивает!

- Нас обоих это не устраивает. Но мы вынуждены терпеть такое положение дел. А что, по-твоему, нам делать?

- Нет-нет, - воскликнул Клавьер. - Нет, старина. Не пытайся меня убедить, что тут ничего нельзя поделать.

- Ты имеешь в виду развод? Мы тоже думали об этом. Но при таком муже, как Сен-Тьерри, на развод нечего и рассчитывать.

Клавьер внезапно вырос передо мной.

- Послушай, Ален... Разбираться в таких историях, как у тебя, - это моя профессия... Признайся, здесь совсем.другое!.. Скажи как мужчина мужчине: ты уверен, что Марселина согласилась бы выйти за тебя, будь она свободна?.. Что ты молчишь? Я знаю, тебе больно, но ведь осталась же у тебя еще капля мужества... Ответь!

Я отвернулся. Говорить больше.не было сил.

- Вот видишь, - сказал Клавьер. - Ты в этом не уверен.

- Ты не угадал, - пробормотал я. - Она - да, она бы за меня вышла. Но я!.. Сам знаешь, я еле свожу концы с концами. Только что я сказал тебе, что дела мои идут неплохо. Конечно, выкручиваться мне удается, но не более того. Я езжу на "2 СВ", она - в "мерседесе". Вот в чем суть.

- Ты рассуждаешь как обыватель, - возразил Клавьер. - Ладно, опиши-ка мне этого Сен-Тьерри - о нем ты почти ничего не говорил... Если б ты был женщиной, что бы тебя в.нем заинтересовало?

- Это идиотизм!

- И все-таки.

- Ну что ж... вид у него внушительный... Знаешь, такие пользуются успехом. Весьма элегантен, манеры светские... Человек, избалованный богатством... Это заметно даже в мелочах.

- Например?

- Взять хотя бы то, как он произносит: "Дорогой друг"... Этакое высокомерное безразличие. А то, какие он выбирает рестораны, бары... как подзывает метрдотеля, командует официантом... В общем, он везде чувствует себя как рыба в воде! Даже больше того. Он держится с тобой так... ну, словом, ощущаешь себя ничтожеством. Симона, брата Марселины, это вполне устраивает... Марселина - и та ходит по струнке.

- А ты?

- Я?.. Говорю же: я ему задолжал.

- Ты ему не завидуешь, а?

- Можно еще водички?

Клавьер усмехнулся.

- Для меня, - сказал он, - все служит ответом. Даже жажда.

Взяв стакан, он исчез. Голова у меня раскалывалась. Все эти вопросы... да еще вдобавок к тем, что и без посторонней помощи вертелись у меня в голове... Господи, как все надоело! Никто не в состоянии мне помочь. Клавьер пропишет мне успокаивающее, обнадежит на прощанье, и все останется как было. Не стоило сюда приходить.

- Бери, пей.

Он протянул мне запотевший стакан. Я почувствовал, как ледяная вода обжигает внутренности, и медленно помассировал живот. Клавьер уселся за стол, придвинул к себе записную книжку.

- Дело будет, видно, долгое, - сказал он. - Ты из той категории больных, которым нравится их болезнь. Я могу лишь помочь тебе. Вылечить тебя - это другой вопрос. Это будет зависеть только от тебя самого. Перво-наперво тебе надо рассчитаться с этим Сен-Тьерри. Сколько ты ему должен?

- Два миллиона старыми.

- Не такая уж огромная сумма. Возьми ссуду. Думаю, на семь лет тебе будет по силам. В месяц придется выплачивать по тридцать пять тысяч. Главное для тебя, как мне кажется, избавиться от этого долга. Еще мне бы хотелось, чтобы ты прекратил на него работать. Ты говорил мне о ремонте в замке - это крупный подряд?

- Да нет. Стена парка обвалилась на участке метров в двадцать. Ее просто надо восстановить. Еще надо переделать бывшую конюшню. Там слишком мало места: у Сен-Тьерри - "мерседес", да еще у Марселины "пежо-204". Я должен сделать из этого сарая современный гараж. Заказ я получил от старика отца.

- Откажись.

- Тогда я не смогу видеться с Марселиной, когда она будет приезжать в замок.

Клавьер посмотрел мне в глаза.

- Будете встречаться в другом месте!.. Хватит тебе быть у них на побегушках! А во-вторых, тебе нужно покончить с пьянством. Но тут, если не принять радикальных мер, ничего не добьешься. Ты должен пройти курс противоалкогольного лечения, старина, ни больше ни меньше. Повторяю: две недели в клинике. Согласен?

Я кивнул.

- Тогда завтра же и приступим, - сказал Клавьер.

- Дай мне время обернуться с делами. У меня их немало накопилось.

- И к тому же ты хочешь позвонить ей, спросить у нее совета?.. Так или нет? Где она сейчас?

- В Париже. Я хотел бы увидеться с ней, перед тем как...

- Ален, дружище, знал бы ты, как мне больно за тебя... Ладно, назначай день.

- Так, сейчас март... Пусть будет начало апреля.

- Решено. Вот адрес.

Набросав в блокноте несколько строк, он вырвал листок и протянул его мне.

- Предупредишь меня накануне... Обещаю, выйдешь оттуда как новенький. А когда станешь как все нормальные люди, то сумеешь из всего этого выпутаться, черт побери! И если надо будет порвать с ней - порвешь, если не хочешь скатиться на дно. Договорились?

Он проводил меня до двери, похлопал по плечу, распахнул передо мной дверцу лифта.

- И начиная с сего дня постарайся, если сумеешь, держаться подальше от забегаловок. До скорого!

Несколько приободренный, я спустился на улицу. Порвать! Эта мысль давно уже приходила мне в голову. Случалось даже, и не раз, что я принимался за прощальное письмо. Однако пойти до конца я так и не решился. Для разрыва нужен повод - размолвка, обида, ссора. Мне же не в чем было упрекнуть Марселину. Напротив, она всегда была единственной моей отрадой, светлым пятном в моей жизни. Она мой праздник...

Площадь Жод была в двух шагах. Спускалась ночь, и с гор задул холодный ветер. Ноги сами привели меня в "Юнивер".

- Один скотч!

Она для меня свет в окошке! В памяти всплыли слова Клавьера. Он ткнул меня носом в правду и был совершенно прав. Мне ничего не оставалось делать, кроме как признать, что об исступленной страсти тут нс может быть и речи. Ни я, ни Марселина не были созданы для неистовства. Порознь каждый из нас влачил весьма унылое существование. Но вдвоем нам становилось не так зябко. Между нами начинал теплиться огонек, к которому мы протягивали руки, обращали лица. И к тому же нас сближал общий недруг!

Скотч оказался чересчур терпким. Прокашлявшись, я заказал коньяк, мысленно пообещав себе растянуть его насколько можно дольше... Да, мы помногу говорили о ее муже, упиваясь сладостью бунта. Едва нам удавалось уединиться где-нибудь в гостиничном номере, едва мы обменивались быстрым поцелуем, как она начинала:

- Слышал новость?

Она раздевалась у меня на глазах точно так же, как делала бы это, к примеру, перед Клавьером, слишком погруженная в свои обиды; она нагишом выходила из ванной с розовой пастой на губах, держа в руке зубную щетку.

- Раз так, говорю ему...

А я тем временем закуривал сигарету и, машинально кивая головой в подтверждение ее слов, снимал пиджак и вешал его на спинку стула. В разговоре с Клавьером я нисколько не кривил душой: мы с ней и впрямь как немолодая чета, для которой важны не столько ласки, сколько общение. Сразу после любовных утех мы оседлывали любимого конька: Сен-Тьерри. В этом-то и заключалась вся прелесть. Прижимаясь друг к дружке, мы мстили ему; мы тешили себя иллюзией, будто мы сильнее. Потом мы условливались об очередном свидании. Одна и та же тоска снедала нас.

- Какое счастье, что у меня есть ты, милый. Одна я бы уж точно рехнулась.

Назавтра мы безропотно расставались. Она возвращалась в свою богато обставленную квартиру, а я уезжал к себе ночным поездом, в котором резко пахло кислятиной. И снова был Клермон: мрачная горная вершина, круто сбегающие вниз улицы, промозглые ветры, ожидание. Я превратился в "человека ниоткуда". Наверное, следовало бы признаться Клавьеру, что меня это нисколько не страшит. Я пил, чтобы держаться поодаль. Поодаль от чего? Он-то, может, и сумел бы мне это объяснить. Если он вернет мне то, что он называл здоровьем, равновесием, я лишусь той пронзительной отрешенности, которую я столь заботливо взращивал в себе и которая возмещала мне отсутствие таланта.