День святого Нормана Грея - Алекс Норк

Он и сделал все с максимальной быстротой, так что через минуту судно отвалило со стоянки и устремилось на полном ходу в открытый простор океана. А минут через двадцать эхолот показал под судном большие глубины. Здесь можно было спокойно продрейфовать до рассвета, до которого оставалось уже полчаса.

Но пробудилось чисто профессиональное любопытство.

Норман, поэтому, и провел время до рассвета на корточках, очень сожалея, что нет с собой никаких индикаторных химсоставов.

Странного было много, и прежде всего — по краям черно-серых пятен отсутствовала окалина.

Почему вулканический субстрат не оплавил палубную сталь по краям?

Вторая странность заключалась в слишком гладкой поверхности впаянных участков. Поверхность почти не отличалась от соседней стальной, гладко-катаной.

Не сумев прийти ни к какому выводу, Норман отправился отсыпаться. Наверняка на яхте где-то есть комплект подсобных слесарных инструментов. В свете дня можно будет спокойно во всем разобраться.

Яхту можно было оставить без присмотра — рифов поблизости нет, а любое другое судно увидит их и не врежется.

Чтобы лучше заснуть, он выпил стаканчик превосходного ямайского рома, и, наверное, это тоже послужило тому, что проспал почти до полудня.

Безграничная морская вода и такое же солнечное небо влюбленно взирали друг на друга, философически подсказывая человеку, что так было тысячу и сто тысяч лет назад, и через миллион лет будет, наверное, также, а его присутствие здесь всего лишь допустимо, но вовсе не обязательно. Может быть, поэтому, мысль была очень ленивой, и ничего не хотелось.

С палубы Норман увидел в трех сотнях ярдах резвящийся на спокойной воде глиссер. Одна из девочек сидела за рулем, другая, вместе с Бобби, болталась за ним на лыжах.

Вот Бобби плюхнулся в воду…

Он спустился в салон. На столе, после завтрака троицы, находились бутылки с шампанским — пустая и на треть недопитая. Даже в холодильник поленились поставить, черти.

А когда снова поднялся на палубу, там, на глиссере, занимались купанием. Бобби помахал ему бутылкой с шампанским в руке. Норман помахал в ответ и пошел искать инструменты.

Через полчаса он пребывал в полном замешательстве, и как раз компания поднялась на борт.

Бобби беззаботно, и лишь между прочим, поинтересовался, отчего яхта стала конопатой, а девочки очень удивились ночному событию, потому что, по их словам, никаких землетрясений и извержений на памяти местных жителей никогда не было.

Необъяснимо! Поверхность пятен и нетронутой палубы одинакова. Одна и та же катаная сталь, он готов поручиться.

Раскаленный пенистый субстрат просто сжег краску и испарился?.. Тогда субстрат представлял бы собой очень легкую фракцию, а она не может сохранять устойчивого накаливания, и должна была сгорать почти сразу, в доли секунд еще в воздухе. Или природа продемонстрировала то, что он вот только недавно обнаружил в эксперименте?.. Нет, он работал с углеродом, и горящее углеродистое соединение было бы выброшено на поверхность обязательно уже в виде газа.

Чепуха, впрочем. Странное началось потом. И не странное, а страшное.

— Значит, вчера днем вы почувствовали чье-то постороннее присутствие на яхте?

— Кажется, да.

— Говорите яснее, мистер.

Что тут можно сказать яснее? Первый раз послышались странные звуки, когда он после обеда вышел на палубу. Бобби совсем осовел к концу обеда и захрапел прямо за столом, положив на него руки, а на них голову. Девицы, заявив, что опились и объелись, разлеглись по диванам — послеобеденная сиеста. Норман стоял на палубе с другой от солнечной стороны. Здесь не было пятен от ночного фейерверка, огненные субстраты сюда не долетели, зато тот борт отделали еще сильнее, чем нос и корму. Почудились вдруг посторонние звуки. Как будто с той, другой, стороны. И он даже прошел туда, чтобы взглянуть.

— Какие звуки? — Как если бы что перемещалось… трудно сказать точнее. Потом мне показалось, эти звуки идут от кормы. Я даже заглянул в люк машинного отделения.

Нигде ничего, и Норман решил, что просто показалось.

Пришла мысль покататься на глиссере.

Катался, купался… поставил над глиссером тент и задремал под ним.

Прошло в общей сложности часа три.

Солнце уже двинулось к горизонту. Норман еще раз искупался и возвратился на яхту.

Поднял на корму глиссер, с кормового конца не видны срединные части бортов.

Прошел в каюту переодеться. Потом в главный салон, где никого не было.

Поднялся из него на правый солнечный борт…

Страшными были не тела людей. А кровь.

Он вдруг перестал слышать. Говорил сам себе, потому что помнит, как двигались губы, но не слышал, ни снаружи, ни изнутри.

— Почему вы не пошли сразу к острову?

— Рулевое управление вышло из строя.

— Мистер Грей, оно не вышло из строя. Когда прибыл наш пограничный корабль и яхту повели в порт, рулевое управление нормально работало.

Еще казалось, что кто-то все время подбирается к рубке. С правого борта, где трупы. Нет, он не сошел тогда с ума, хотя было близко. Руль не работал, и кто-то подбирался к рубке. Задрожала захлопнутая им дверка, словно ее пытаются отодрать с той стороны. И в этот момент Норман увидел судно, он не запомнил, какое именно. И выскочил с ракетницей на другой борт.

— Протокол на подпись вам принесут в камеру.

— Вы не дадите мне аспирин?

Офицер посмотрел на него… в глазах прочиталось презрение. Но мелькнуло что-то еще.

Он повернулся в кресле к настенному шкафу у себя за спиной и открыл одну из дверок. Забулькало. Через несколько секунд перед Норманом оказался стаканчик с ромом.

Опять, когда провели через пять или шесть помещений, Норман испытал бессмысленное желание рассмотреть идиотский портрет. Потом пошли каменные коридоры — куда-то вниз, куда-то вверх. Сколько этим каменным сводам лет? Четыреста, пятьсот? Камера оказалась подстать коридорам. Наверное, если бы написать о судьбах людей, здесь когда-то сидевших, получится не один десяток томов.

Здесь, когда захлопнулась железная дверь, Норман оценил поступок туземного офицера — все внутри согрелось и успокоилось. По крайней мере, теперь он вполне контролирует себя и может соображать.

Норман оглядел камеру: два деревянных лежака, приставленных к стенкам, такой же грубый досочный столик посередине у изголовий, над ним окно, продольно забранное железными прутьями. А справа от двери унитаз. Грязно-серого цвета. Менее старый, чем эти стены, но лет сто ему, точно, есть.